i like my coffee black just like my metal

тонусом распаренная кожа. влетело как удар в висок. танец — зона фантазмов. лет до тринадцати был рисунок. часами водишь рукой, закатив глаза. миры обрушивают хрупкие нейроны. последние тоже. миры. расщепление ради сохранения чего-то большего. темный рыцарь. как им кажется. момент разрыва между реальностями схож красной таблетке. не было еще матрицы, вачовски были. выдергивает без ведома и назад уже не втягивает: густой телохранитель перегородил приход, сухо сжал предплечья. топчешься, тихо стонешь от искусственных попыток забыться. история расщепилась в пыль. похоже на сон. транс. гул. блуждание одной рукой на ощупь. оглушительный шорох тока в каждом движении. вторая рука повисла на изгороди. ненавижу фригидную вещность заноз. с танцем сложнее. иначе. все держится на мучительной схожести эффектов. физика всего тела и выносливость. слух. еще, зависит от эмоционального состояния. разрядка тут присуща ситуации в мозге. не похоже на процесс соития. в последнем больше включенности. что ли? ритуал. элемент его точно явлен. вообще, конечно, жутко так теряться. отключаясь в лупах, течении рук, преломлениях кожи. на психотропные вещества тоже не тянет. с ними среда театральна. сопереживаешь, естественно, татьяне, пронизываешься тоской, но в целом можно и за шампанским с сухим бутербродом в очереди поторчать. тот еще взрыв. отрыв. через третье лицо. кстати. кажется именно за этим множество и ходит прикасаться к мраморным прожилкам. шкрябать лапками по паркетной доске старше клена в александровском саду. или же ласкать сабвуфер тургором. утрами. никакого эйджизма. селективный снобизм. так вот, вскользь упомянув тектонику барочных залов, можно вернуться к тектонику. к кружению. а может просто аппаратура размером в советский шифоньер нашептала. люблю хардкор, не судьбоносный рок, попсовую дрисню и хевиметал, кожаный шансон. поблядушка. ты только заикнись, он уже мною поглощен. в движении расслаиваешься на телесность, цветущую через фантазм, и фантазм, питающийся воспоминаниями. вообще, конечно, проблема человеческой памяти, именно проблема, то еще дно. ничего то мы не помним. случилось и кубарем летишь каверкать. препарировать мерцающий состав. по пьяни надевать на событие шубу тещи. и как из такого состояния нам удается планировать. или же, вот: расчленять. очень притягательный процесс. аутоканибализм и месилово категории c. экранное тепло раскрытых тел укутывает в умиротворении. отдыхаешь. выдыхаешь их распад. герои, легенды и драмы слишком выматывают. марвел и диси — призрачные садисты. и так в обыденном бреду столько сил тратишь зазря, растрачиваясь. все же в голове. все квасится. пачкуется. на то ли гадали нтв, рентв, мтиви на пике своей популярности? вряд ли. по факту такого рода, какое объезженное слово, отстраненность для художественной практики важна. супер. однако нет ее без спонтанности. лохматой внеположенности. когда забыты стыд и гравитация. тело уже не тело, а поток; ритм — пульс, движения — саморазумеющийся стейтмент. в искусстве же еще больше заеба чем в ебле. но есть лазейка. переживать нечто схожее с пятым кругом венского вальса. молю, не надо мне из пасти лезть едой. пред и пост продакшн — сущий бухучет. сухость грифеля в колдовстве цифр. темном, естественно же. момент, когда отпускаешь, — другая игра. пари, дитя, с обрыва. или, ближе, представить гул копыт, тройку и летящие поводья. хлещущие кучера по обветренной, пропитой морде. короста снега. сосен стон. ай, руки никак не поймают. тремор. пьяный задор. азарт быть сброшенным. игривые иголки и блеск их ушек. вот так канцелярская русскость. отдаваться без осадка. вот так традиции. вообще, конечно, все из детства. цепь медленно свертывается в плотный ком подкожной ткани. счастье прорванное через насилие. постыдные желания. действия, о которых не помнишь. о которые режешься. вроде лежит плод, апеллируешь к нему, к доказательству его протонного существования. а тебе булавой слов прямо по сечению. лица. возразить не смеешь. родная улыбка горшка. и модели, и явь болезненно сжаты в отягощающие обстоятельства ментальной флоры. девятилетний аффект. скрипучий шепот соседей в родительских устах. на фарфоровой лестничной клетке запах паленых яиц. тончайший мир. заточенные взгляды. вживаешься в дверную ручку, дабы держаться и держать удар. не помогает. не так как на листке. не так как на запретной... мозолистые кисти безбожно тычут. чик. нерв. чик. сцепление зуба о клык. чик чирик за окном, припадок шпаклюет кожным салом царапину в столе. давит одну подушечку. вторую. третью. пятую. переходит к костяшкам. может иглой? детские прозорливые ручки. гладкая кожа. глаза навыкате. ах, сколько лезвий ярости вмещаешь. но все же это миг. в неравной стычке с секирой языка. мясистого биооружия в броне из жирового тела. последствия такой атаки бессмысленно безбожны. текст — шут, друг апеманта. язвительный и злобный, без злобы и юродства. лишь. дыханием зажалил собственную печень. терпеть его нет силы, но без него не пир. и салит ядом он. обгрызает почки. щекочет триггеры неврозов. пару минут не дышит. секунда сердца. неисповедимы путы господина. вот благодать. овации и стать насупившихся спин. хребтов. всегда есть выход. точнее. побег в движение. соразрушаясь, врываешься в восстановление. все эти клетки! пылают метастазами, кружатся. не вниз, ни вверх, наискосок. вкус камбалы в сентиментальном жире. ну! так вот уж наконец: все столпы. рисунок, танец, слово. обворожительная троица калек. эквивалентны, но, как и каждый в ручную сотканный объект, чужи друг другу. оттенки и момент. вот власть и сила: компрессия в душно-крикливой тугости личины тела. ветхой усталости объектного субъекта. текст более не сухость крошит. кружит он словом. взвод заведен, нога приподнята в секунде от раскола. по циклам временным потоки крови разрознены в единой парадигме.