Обыкновенная история 1992-го года - Астамур Какалия
Астамур Какалия
Обыкновенная история 1992-го годаГрохот пушек, пылающие дома и сырые окопы лишь часть войны, есть и другая ее сторона безмолвная и малоизученная - сотни тысяч разных людских судеб. Почти тридцать лет минуло с той поры как грузинские войска перешли Ингур и разразилось массовое смертоубийство. Я расскажу тебе, дорогой читатель, о маленьких фрагментах той большой драмы. Мне не придется ничего придумывать я лишь изложу факты. Если вы ультрапатриот, неважно какой нации, то вам я не рекомендую мой скромный труд к прочтению. Скорее всего моя книжка вам не понравится, но моя цель не понравится, а изложить то, что я увидел собственными глазами. Принято считать, что война дело резкое, а меж тем она не возникает из ниоткуда, она наступает постепенно. Многие, поначалу, отказывались поверить в страшный сон, потому как им очень не хотелось в это верить. Большинство взрослых это ведь просто большие, великовозрастные дети- столкновение с реальной действительностью их ранит, и они придумывают себе, что это не так, а этак. Понимание того, что привычный уклад жизни безвозвратно отошел в прошлое пришло не сразу. Я, как и большинство, плохо разбирался в этой новой реальности. Растерянность, абсурд происходящего и вместе с тем жажда приключений- вот такую удивительную смесь породило у меня начало войны. Не зная истинный, звериный оскал войны, я грезил о свершениях и представлял все в романтическом свете. Я представлял себе войну как в рыцарских романах Вальтера Скота или Дюма. Мне было 16 и я совсем не знал жизни. Но именно эта непроходимая наивность и романтический настрой позволили мне без страха смотреть в будущее и исследовать историю которая вершилась у меня на глазах. Старый, добрый, уютный мир рушился и хоронил под своими обломками людей. Хоронил разных людей, разных национальностей, хороших людей и плохих, совестливых и подлецов. Но обо всем по порядку, сразу всего не расскажешь.Отец мой был подполковником еще советской милиции. В те советские годы звания раздавали не так щедро, как сейчас, но зато кто числился офицером, тот на самом деле им был. Отец часто пропадал на службе допоздна. Это приучило меня не переживать за него. Я вообще никогда не тревожился, что с ним может что-то случиться. До войны- это время, когда были негласные, но ясные правила игры. Было четкое разделение на преступников и законников, и они не смешивались. Преступники тоже делились по категориям и за каждого знали его специализацию. Преступники были преступниками, милиционеры и прокуроры – милиционерами и прокурорами, отморозки, садисты, люди не придерживающиеся правил и насильники – были никем. Мой отец и вообще старые офицеры милиции конечно же не были святыми, но у них были четкие правила и принципы. Главная, непререкаемая заповедь – ни при каких обстоятельствах не выгораживать наркоторговцев и убийц. С ними никаких поблажек, никаких переговоров, только враждовать. Из застольных бесед я неплохо изучил негласный моральный кодекс советской милиции – если хороший парень спьяну повздорил в ресторане и дал по башке плохому парню – можно помочь, если наоборот надо топить плохого, если торговец на рынке незаконно поставил ларек и в принципе дружелюбный человек – можно закрыть глаза, мясник обвесил покупателя- бывает, смотря кого обвесил, карманник утянул добро – их клиент, но заслуживает уважения, напал на одного законника - напал на всех. Ну а если ты садист– не жди пощады. Одним словом, получить подарки с директора рынка или с санатория за нарушение – можно, если человек хороший, планируешь жестокий грабеж, шантаж или убийство- ты враг закона и навсегда изгой, будь ты хоть трижды родственник. Задолго до войны отец с тревогой отзывался о будущем. По его оценке, стали смешиваться правила во всех сферах и не только в преступной. Притворяющиеся блатными законники и рассуждающие о правопорядке полублатные еще не появились массово, но этот типаж уже прорисовывался в обществе. «Неопределившиеся» - так их классифицировал отец. Толи законник, толи блатной, в результате и не законник настоящий и не блатной настоящий, фальшивка, а не человек - худшая категория людей, считал отец. Лучше грузить мазут в кочегарке и точно знать, что ты кочегар, чем не знать кто же ты на самом деле. Была зима, начала 1992 года. Отец был не ах-ты какой водитель, выучился водить машину поздно, потом попал в страшную аварию, и как правило, редко выезжал сам на нашей Ниве. В основном или служебная, или кто-то повезет, или прогулка пешком. Раннее утро, я стою на улице, у дома, укутанный в шарф, теплую джинсовую куртку с овчинным мехом внутри, но мне все равно жутко холодно. Морозит. Шапки окрестных гор покрыты снегом. Маленькие лужицы у дома замерзли за ночь, я наступаю на них ботинками и тонкий лед хрустит. Отец сел в подъехавшую вишневую пятерку- жигули, а мне сказал подождать на улице. Машина новенькая и чистая, вся сверкает, двигатель работает, им там тепло, а я на холоде. «Что за дурость?!» - ругаюсь я про себя спрятав руки в карманы, пухлая папка под мышкой - я еще толком не проснулся и на морозе, жду их полчаса, а они разговаривают и не едут. Это было непохоже на моего отца. Обычно он заботлив, а теперь полчаса разговаривает в отапливаемой машине, а я тут пританцовываю от холода. Потрогал нос- холодный как у собаки, хорошо хоть в шапке. Я особо не любопытный, в дела отца не лезу, да и он меня в них никогда не посвящает, но тут я уже не постеснялся постороннего и показываю отцу указательным пальцем на пустую кисть руки. Дескать- часы, опоздаю в школу. Отец меня видит и приоткрыв дверцу машину зовет « Муля ( моя детская кличка), иди в машине посидишь! ». Машина все еще не двигается. Сажусь на заднее сиденье здороваюсь с водителем и он со мною.- Это твой Хиударович ( отчество моего отца)?... О какой молодец! В каком ты классе?- В последнем – отозвался я.Не знаю почему, но с первых звуков его голоса я понял, что его обладатель опасный человек. Я на него глянул и еще больше в этом уверился. Господи Боже мой, это же реинкарнация Фантомаса! Массивный лысый блестящий череп обтянутый кожей, цепкий взгляд прищуренных карих глаз, поджатые губы, деревянная посадка головы на мускулистой, загорелой шее. Здоровяк с широкими скулами, резким и бритым лицом глядел на меня в стекло заднего вида и говорил вежливо, но его речь совершенно не вязалась с его внешностью. Низкий, хриплый, неторопливый голос, как у простуженного ротвейлера, произнес: « Нет, это не мои ребята…Это Цаленджихские, залетные…Мои ребята Заура Семеновича знают…»- Может и так. Не знаю…По твоему Семенович тот человек, на которого надо напасть?- Да, дебилы они. Я не спорю. Конечно, Семенович хороший человек, интеллигент, они вообще от него спрятаться должны были, если бы мозги имели. Но откуда у них мозги?! – пожимал он широкими плечами, а пальцы правой руки поигрывали четками – Они не знали кто есть кто…- Он им представился- Так они же дебилы за это не поняли! - хрипел Фантомас- Дуболомы. Понятий нет, уважения не знают…Ситуация потихоньку прояснялась. Произошел инцидент. Напёрсточники затеяли игру прямо на Сухумском рынке и собрали толпу. Игра шла полным ходом, представление было что надо, деньги ложатся стопками, ставки высокие, аферисты подыгрывают друг другу и «разводят лохов», все получается и в дело вмешивается прохожий- высокий, статный мужчина, интеллигентного вида, в сером плаще, в пиджаке, в накрахмаленной рубашке повязанной галстуком.- Вы что ребята, совсем обнаглели? – прерывает подошедший гвалт- Ты кто такой?! – орут сразу несколько глоток и гнут пальцы - Ты кто по жизни чтобы замечания тут делать?! - Я прокурор Сухума. А ты кто?...Вы, нахалы, еще что-то говорить будете?!…Случайно проходящий мимо них прокурор города, несмотря на толпу, решил вмешаться и пресечь незаконную азартную игру средь бела дня в центре многолюдного рынка. Это был настоящий прокурор. Завязался спор перешедший во взаимные угрозы, прокурор оказался не робкого десятка и не думал уступать хулиганам, последовала суматоха. Ничего особо страшного, но все правоохранители восприняли это как акт агрессии по отношению к своим. Началась охота на наперсточников. Вызов был принят. Не найдя их через информаторов, арестовывали всех подряд, всех кого могли найти дома, на улицах и в ресторанах.- И что теперь из- за этих даунов хороших ребят всех обижать?! - Ой, Сосо, и хороших и плохих – вздыхал отец- Ты думаешь нам это нравится?!- И как нам все это завершить?- Не знаю… Может ты поможешь? А?- Как?! – хохотнул Сосо и развел руками - Я бы с радостью! Я бы этих быков сам запинал бы, но где их найти?!... Всем сказали, все ищут…ни одной зацепки- Я говорил с Семеновичем…Ты его знаешь он человек не злой, интеллигент…С характером, но не кровожадный…- Может как-то…- Об этом и речь. Он говорит : « Я с ними ничего делать не буду. Даже не посажу. Пусть просто придут…- И извинятся – подхватил Сосо- И все!- Ой, не знаю! – мотал головой Сосо и словно решал сложную математическую задачу хмурил лоб - Где я их найду?! Но…найду я этих даунов!- стукнул он пальцами по торпеде - всем скажу…найдем мы их!…обещать тебе не могу, Хиударович, но постараюсь…Ты ведь меня сто лет знаешь, я тебе бы так не сказал, если бы знал кто…но найду я их…Деловая часть разговора окончилась и Сосо вспомнив о моем присутствии, прихлопнул себя по лбу «Слушай, а ребенка ведь в школу надо подвезти! Давай повезем»- Нет, нет, Сосо. Я человека жду…сейчас должен подъехать…Мы вышли из машины, гость уехал. Мы опять перед домом, я уже опаздываю на второй урок, но все еще у дома. Отец в отличном настроении и посвистывает.- Ничего Муля, сейчас поймаем такси- А…Э…Гм..Если он…- Хочешь узнать какой смысл во всем, если прокурор их простит? - угадал отец– Прокурор не сдержит слово?- Сдержит- Тогда зачем? Зачем их находить? Если он им ничего не сделает, то…- Он ничего не сделает, но зато мы их увидим. Узнаем кто они…- Дальше?- А дальше самое интересное, Муля. Дальше они не поверят нашему слову и скроются из города, но мы уже будем знать кто они и, кто куда скрылся.- Дальше- А дальше все! Найдется за что их поймать. Даже если в Краснодар уедут, в Москву уедут, у кого бы там они не остановились наведем на них коллег. Дадим ориентировку. У нас хорошие друзья повсюду. Мы помогаем им, они нам. Это дружба.- И?- И все! Им хана! Это как хороший факир управляется со змеей. Надо ее знать. Надо змею хорошо изучить. Это как шашки. Один ход, другой, третий… – отец вдруг спохватился – Тебе это не надо. Выбрось это все из головы. Давай. Забудь. Зачем тебе это надо?! Ты, хороший парень- весело хлопнул он меня по плечу - Тебе надо учиться…- Я замерз- …это не твое…у тебя впереди все самое лучшее…- Я уже все уроки пропустил- шмыгал я носом, утирая сопли - Можно я не пойду в школу сегодня?- А не иди, какие проблемы?!- дал он отмашку - Иди, заходи домой!- А кто этот человек? Он милиционер?- Сосо Ахалая, наш бывший сотрудник- Он плохой человек?- Еще какой! – весело посвистывал отец- а ты молодец! Разбираешься в людях. Бандит он. Был осужден, вышел на свободу …Пока… Теперь сколачивает банду. Он стал еще худшим преступником чем был.- Очень плохой человек?- Трудно сказать наверняка насколько. Он не разборчив в средствах.- А он не догадается?- О нашей задумке? Конечно догадается, если уже не догадался- Тогда зачем…- А ему то какая разница?! Все честно. Все сдержат свои слова, он сдержит, мы сдержим…Да, заходи ты домой и забудь эту тему! – отмахнулся отец – Отопление посмотри, уровень солярки увеличь, сегодня снег пойдет! – крикнул он мне вдогонкуСосо Ахалая во время войны убил многих граждан Абхазии. Созданное им подразделение отличалось особой дерзостью, вероломством, решительностью и жестокостью. В Абхазии руководством Грузии, исподволь, поощрялось создание «пятой колонны». Была создана военизированная грузинская группировка для того, чтобы поставить противовес Полку Внутренних Войск Абхазии. Шел медленный развал Союза ССР, все вооружались как могли, но все еще сохранялся хрупкий мир. Это грузинское подразделение создал и возглавил тот самый матерый рецидивист Сосо Ахалая. Это он первым начнет убивать людей, брать их в заложники и сжигать дома. Ровно через полгода.В августе 1992 года, я был доволен жизнью, как никогда ранее. Я только поступил по конкурсу в Университет, съездил с матерью в Турцию и у меня появилась непыльная работа у дяди-цеховика Пантика Голандзия. Собственные деньги, здоровье и даже немного свободы. Что еще надо?! Начало полувзрослой, полунезависимой жизни на меня, маменькиного сыночка, которого держали в ежовых рукавицах послушания, действовало пьянящее. Я чувствовал себя как ошалевший жеребенок, выпущенный из тесной зимней конюшни на вольный, цветущий луг. Еще не полная свобода, вокруг была ограда, но и заточением это уже не назвать. Из мира книжных грез, учебников и зубрежки я вступил в довольно комфортную и многообещающую жизнь и этот комфорт продлился аж целый месяц. А потом наступила новая страшная, но поучительная реальность. Мне всегда интересно изучать как устроен этот мир, даже когда страшно…. ( продолжение следует)
- 13 августа. Лето. Жара - последний предвоенный день. Отец вернулся домой вечером не в обычном своем добродушном и шутливом настроении, а чем-то расстроенный. С ним его коллега- милиционер- сухумчанин Рафик Асланян. Вместо того чтобы пригласить гостя за стол отец с порога мне бросил: « Муля, быстро включи абхазское телевидение». Обычно мой ныне покойный отец оставлял проблемы своей работы за порогом и был очень миролюбив и жизнерадостен в домашнем кругу, но в тот вечер и он и гость были явно чем-то встревожены. «Дядя Рафик», так я его называл, начал со мною обычную беседу ни о чем, дескать « Как дела? Как ты вымахал! Да ты просто гигант!», а отец, усевшись в кресло перед телевизором, невидящим взглядом уставился в экран. Он явно ожидал услышать что-то важное по телевизору, но так и не услышал. По ТВ шла детская передача «кутахьца хылпа» (шапочка из куриного яйца). Пару минут отец отрешено пялился на кукол в экран, потом потер шею, по всей видимости у него было высокое артериальное давление. Он о чем-то напряженно думал и его лицо исказила презрительная гримаса, которой он обычно выражал свое отношение к легкомыслию или глупости. Отец и гость понимающе переглянулись.
- Какая кутахьца хылпа?!…- пробурчал отец указывая на экран - какой бред!...не сегодня так завтра война начнется
- Еще как начнется – закивал он собственным мыслям и еще более помрачнел, взглянув на меня.
- Не дадим, Хиударович, грудью встанем! - попытался отшутиться гость
- Ладно, идем, на кухню, Рафик! Муля, бегом нам по сто грамм налей! Рафик молодой, ему вина мне водки… Рафик, может коньяк?
- Да к черту эту химию! Лучше твое вино попробуем.
- Не ах-ты, но пойдет, для сельской местности
Мама уже суетилась на кухне. Напустив на себя беспечный вид, они стали ужинать, а я разливал по стаканам душистое, искрящееся вино Рафику и водку отцу. Несмотря на дружескую беседу, я впервые за свою жизнь видел своего отца таким отрешенным. Обычно он был с чувством юмора, уверен в себе, бодр и жизнерадостен, а тут он в мрачном настроении и часто замолкая смотрит на собеседника и сам о чем-то думает. Заявление Шеварнадзе о том, что он будет «наводить порядок железной рукой до Псоу» за два дня до войны было не первое бряцание оружием против Абхазии. Это еще можно было счесть обычной игрой нервов, но тут, оказывается, появилось и мелкое подтверждение того, что это не обычная акция устрашения, а на самом деле война. Политику я с детства любил и навострил уши. Обрывки информации складывались в пазл. Арестанты, отпущенные из тюрем в Грузии, первыми сориентировались в стремительно меняющейся обстановке.
- …А крысеныш разбой уже делает без маски. Представляешь, как охамел?! …Раньше душегубы некоторые на допросах, помнишь, говорили «ничего, ничего, наше время еще придет». Я думал, «что там они блефуют?!» А теперь вот. Вот оно что… Их время…
- Да, время убийц пришло… пиратское время…Рафик, ты понимаешь, что это означает?
- Нет, Хиударович, прекрати – возражал гость и кривился – Он просто тупой
- А если нет? С чего он такой дерзкий?! А?
- Почему уверен, что сойдет с рук?
- А на что больше, Рафик?! – развел руками отец- Ты вдумайся. Ты же Пинкертон, проснись, Рафик. Его мхедроиновцы отпустили из Рустави…
- Они там всех уголовников отпустили
- Не всех, но… Хорошо, допустим всех! Правильно. Зачем отпустили? Скажи. Чтобы с собой взять их к нам. – по слогам повторил отец- Чтобы на нас натравить. Те кто по масти, те в политику не полезут. Им это…
- Да, но разве все живут по их кодексу?! Большинство то ведь не мазурики, по-настоящему. Прикидываются что при понятиях.
- Вот уже ближе к теме. А скажи, Рафик, отморозки в случае войны себя найдут?
- Кто был никем тот станет всем. Конечно
- Поэтому, только поэтому, этот идиот рискнул!
- Э, нет, Рафик, не псих он. В том то и дело, что не псих. Он отдает себе отчет в действиях. Вот это и… Думает его время пришло. Раньше мы его щемили, в криминальном мире таким тоже никто слово не даст, а в случае войны он на коне.
- Время отморозков- потирал усталое лицо Рафик
- Помяни мое слово они перестанут на четвереньках ходить и распрямятся в полный рост. А таких гадов как он надо в бараньи рог скрутить. Им нельзя давать волю….
Я думал о том почему убийца решил прийти с открытым лицом. Он хотел насладиться их страхом. Вот это самое ужасное было в этой истории. Несчастные жертвы. Он их хотел шокировать и у него это получилось. Ему доставило это удовольствие. «Ах, какая мразота!» - думал я о парне поиздевавшемся над семьей.
- …А, как его Губастый давил по рынку, помнишь? (Цоцонава - участковый на рынке, необычайно подвижный толстяк, получивший негласную кличку за полноту и выпяченную по-детски губу)
- Жаль, не додавил. Правильно его Цоцонава гонял. Умница.
- Садист при жене безоружного зарезал...Хорошо хоть детей не было…
- Мне он еще тогда тоже не понравился, когда его взяли. Я тебе говорил тогда…Насквозь гнилой парнишка и совсем вести себя не умеет
- А кто его научит?! Отец такое же гнилье… тоже преступник
- Какой там преступник?! Прекрати! – отмахнулся отец с брезгливостью - Куровор его отец! Дважды сидел, последний раз за кражу удобрений. Клептоман-колхозник. Селитру крал, комбикорм, все подряд крал... мы его брали когда в Очамчирах работал ( отец работал одно время начальником Очамчирской милиции в семидесятые годы)
- Ах, Цоцонава, какой молодец! Как он его гонял, этого гада! – потирал руки Рафик и мечтательно приговаривал – Шьыр-шьыр. Как он от него шарахался как от молнии…
В 1989 году рэкетиры запугивали с целью «упасть в долю» богача- еврея, промышлявшего перекупкой и отправкой в Турцию цветного металла. В том же году коммерсант дал показания, преступников нашли, доказали по суду вымогательство и осудили. Среди осужденных оказался молодой парень, который отбывал приговор в колонии, в Рустави. Когда, в августе 1992 года, грузинские гвардейцы их освободили из тюрьмы, то осужденный будучи грузином и националистически настроенным, вступил в Мхедриони и получил оружие. Вернулся арестант в родной Сухум как на крыльях, сразу же, еще до прихода в Абхазию банд, которые отворили скрипучую дверь его камеры. Но он видать узнал от них, что грузинские войска пойдут на Абхазию. Уверенный в том, что скоро «война все спишет» он решился на месть. Не дожидаясь обещавших вторгнуться в Абхазию мхедрионовцев, преступник с автоматом и с товарищами, ночью нагрянул в дом богатого еврея. Еврейскую чету сначала ограбили, избили, долго унижали, прижигали на них сигареты, а потом отца семейства ударили ножом в живот, и он истек кровью, на руках у плачущей жены, которая из страха не кричала. То есть появление беглого арестанта без маски, открыто могло быть объяснено либо его сумасшествием либо тем, что убийца уверен, что за ним идут толпы мародеров и ему не придется отвечать за содеянное. Он торопился потому как боялся, что жертва упорхнет, как только начнется война, и он до нее не успеет добраться. Кровожадный, но разумный расчет. Его расчет был прост- не будет скоро никакого порядка, а значит можно вершить свои темные дела не опасаясь закона. Закон теперь — это бумажка, а толпы дружных убийц в камуфляже будут вершить самосуд. «Наше время пришло»- наверное он так подумал. Прав был Рафик, когда говорил, что у многих садистов, насильников и убийц была эта мысль неотступно и они первыми почувствовали упоение моментом вседозволенности. Тот эпизод был косвенное доказательство тому что война уже стояла у порога. Наступала эпоха мрака и расправ в стиле Варфоломеевской ночи.
Той ночью, с 13-ого на 14-ое августа я долго не шел спать. По центральному телевидению шла популярная тогда программа «Вид». Совсем поздно, за полночь, пошли музыкальные клипы, и я заслушался мелодичным клипом со словами, которые, как будто нарочно, соответствовали ситуации: «…Видишь там на горе возвышается крест. Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем, а когда надоест возвращайся назад- гулять по воде, гулять по воде, гулять по воде…». И музыка, и песня были красивые, спокойные, но грустные. Какая-то щемящая тоска закралась в мое сердце. Я с какой-то необъяснимо спокойной обреченностью осознал - наше тихое счастье подошло к концу. Интуитивно я почувствовал этот порог, рубеж. Засыпая в моей голове по прежнему играла мелодия « Видишь там на горе возвышается крест. Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем. А когда надоест возвращайся назад. Гулять по воде, гулять по воде». Это о смерти. Иисус Христос гулял по воде, а тут еще крест и солдаты под ним покоятся… Я смиренно перед судьбой, наслаждался уютным счастьем зная, что оно скоро заканчивается и оттого особенно сладкое. Я принял неизбежное…
Проснулся я поздно и в счастливом неведении. « Какой же глупостью я вчера маялся?!» - усмехался я в душе собственной мнительности. Утро рассеивает все мрачные мысли. Ух-ты! Уже полдень, ясная, солнечная погода, жара начинается. Раздался телефонный звонок. Я, все еще зевая, тащусь к телефону, в трубке слышится знакомый голос- Муля, вы дома?- Да- Никуда не выходите!- Это еще почему?!- кипячусь я- Ничего вы мне не разрешаете! Сегодня толчок на стадионе. Я хочу купить вельветовые брюки. У меня нет из крупного, рубленного вельвета брюк. Я должен пойти…- Ты что меня не слышишь?!- Ну пожалуйста, я быстро туда-сюда…А что случилось?- Какие к черту покупки! В городе стреляют! Это серьезно!- Ты всегда так говоришь и ничего не случается. Вот вчера тоже говорил…- В Абхазию зашли грузинские войска, Муля- почему то спокойным тоном и даже ласково заговорил отец – Случилось, Муля, случилось. Будь умницей посмотри за девочками и сидите дома.Отец надолго пропал на работе и лишь изредка звонил проверить как мы дома. Пару дней наш дом был местом сбора для нашей родни из деревни. Среди других, к нам приходил пообедать мой дядя по матери Роман Инапшба вместе со своими друзьями, все вооруженные. И он и его друзья были для меня эталоном джентльменства и примером для подражания. Брат моей матери был не стар, ему было лет под сорок. Рома был директором чайной фабрики, одевался модно, лихачил за рулем как автогонщик, был мастер спорта по волейболу, щедро сорил деньгами и шутками и рядом с ним жизнь казалась веселой пирушкой. Рома и его друзья сменами находились на Красном мосту. Там не стихала перестрелка. Один из его друзей Аслан Тарба был профессиональным летчиком вертолета, и вся их дружная компания жаждала одного – снабдить его боевой машиной, а уж он знал, как ею распорядится. Аслан омыл руки после трапезы, мать поднесла ему полотенце и тихо стала его уговаривать поостеречься, надеясь что он сможет уговорить ее брата: «Ну куда же вы идете? Что вы можете изменить?! Вы нужны своим семьям, поберегите себя…Вас могут убить». Гость о чем-то призадумался, не сразу ответил и возвращая полотенце вымолвил, так будто разговаривал не с ней, а рассуждал вслух, сам с собой: «Эх, ничего хорошего нас не ждет. Знаю. Но что делать?!- дернул он плечами - Наши друзья все там и мы должны быть там. Мы обязаны. Эх-хе-хех, то, что погибнем жаль, конечно, хотелось еще пожить, но... Но еще больше обидно нет техники у нас, оружия мало, как бедные родственники мы…уже ничего не исправить…». Ему оставалось жить меньше двадцати дней, но тогда мы этого не знали, а он это похоже уже знал. Аслан Тарба погиб в начале сентября, когда грузины прорвали фронт на Гумисте и заняли Эшерскую школу. При штурме здания, в темное время суток, он пехотинцем шел самым первым. Этот фрагмент врезался мне в память не потому что я позже узнал о его гибели, а потому что в тот самый миг, в тот солнечный день, понял - вот человек – он знает, что его ждет и все-таки смело и осознано идет навстречу своей судьбе. Это была не крикливая мальчишеская храбрость от незнания опасности, это была отвага взрослого умного человека, который между безопасной, комфортной жизнью и совестью сделал выбор в пользу своей совести. Это больше чем патриотизм или любовь к родине — это верность долгу совести. Но вернемся в август. Только приезжал дядя с ватагой друзей и я бежал им навстречу, брал их оружие и бережно, как реликвию, нес оружие внутрь. Там я складывал винтовки, автоматы, пистолеты аккуратно на диване и каждому, как оруженосец, вручал его оружие перед уходом. Понимая мою мальчишескую душу, они охотно разоружались и усаживались обедать во дворе, под виноградной беседкой. К гостям, в один из их визитов, присоединился наш пожилой сосед Кучыр Адлейба. Несмотря на преклонный возраст, он был ветераном еще Великой Отечественной войны, старик был очень живым и энергичным, сохранил ясность ума и подтянутость. Он хотел узнать о том, что происходит. Мы все хотели узнать, что нас ждет и ловили каждую новость. А новостей вскоре не стало. Эти дни мы прожили как кроты, вслепую, не знали, что происходит и не знали, чего нам ожидать. Телевидение перестало работать. По слухам, достигнуто перемирие- наши отведены за реку Гумиста и вышли из города, а грузины не вошли в Сухум и город остался нейтральным. Кто-то видел как по городу, днем, разъезжали российские десантники на Уазиках с российскими флажками на капоте. Десантникам, дислоцированным в санатории Московского Военного Округа в Сухуме, было поручено патрулирование и слежка за выводом абхазских и грузинских частей из столицы. Сухумская милиция должна была обеспечить правопорядок в городе. Но это легче сказать, чем сделать. Несколько домов на восточных окраинах сгорели, а по ночам раздавались шальные выстрелы, даже в те два дня, когда наши гвардейцы вышли из города, а войска госсовета еще не зашли. Однажды, уже затемно, с резким тормозом, едва не врезавшись в ворота, перед домом остановился милицейский Уазик. Завидев фары я вышел навстречу, отец не отвечая на расспросы «Что случилось?», бросил на ходу «все нормально, Муля» и вбежал в дом. Я приглашаю водителя зайти, а он вместо ответа нервно хохочет, матерится и крутится вокруг машины. - Ублюдки! Ублюдки! – повторяет шофер, ковыряя пальцем в двух продырявленных маленьких отверстиях в задних боковых стеклах. Они все пошли мелкими трещинками, как паутинки – эти….- продолжал он материться - …нас обстреляли, чуть не убили…. На газ дал, оторвался...Я мигом домой, отец приложил палец к губам, дескать молчи, не мешай, и орет в трубку: « … А кто дежурный по МВД?…Отлично. Ему тоже позвони. Теперь слушай внимательно…не перебивай…Откуда знаешь?...Нет, нормально все… в заднее стекло навылет…никого не задело… Давай наряд на Станционную… Со стороны Депо тоже кого-то надо послать…Вспугнем туда двинутся прятаться…Кто там есть?...»Бросив трубку, отец произнес : «Закрой все двери и ложись спать…Все нормально. », вышел из дома, сел в заведенную машину, водитель потушил фары, и машина медленно покатилась в ночь…В городе к 17 августа из вооруженных подразделений остались только милиция и мелкие шайки грузинских мародеров, которые под покровом ночи, сводили счеты с теми на кого имели зуб в довоенной жизни. Насилие в те дни еще не приняло массовый характер, но уже набирало обороты. Совершались одиночные убийства, разбои, изнасилования и поджоги. Убийцы еще побаивались милиции и не были уверены, что они хозяева в городе. Это был смутный день. Ни политики , ни простые люди, ни Шеварнадзе ни Ардзинба, ни Ельцин, ни криминал ни милиция ни горожане никто не знал, что последует дальше. Это был день нерешительности, неуверенности, всеобщего смятения, но сшибки военных стихли. Шаткое перемирие. Враждующие отряды разъединены, а между ними лежит притихший Сухум из которого бегут его обитатели. Моих старших сестер-студенток эвакуировал в Сочи наш сосед-грузин, отец моего хорошего сухумского друга Вахтанга Кикабидзе. Пожилой сосед Кучыр Адлейба вручил моим сестрам на попечение свою малышку внучку Каму. Наш сосед Кикабидзе протиснулся с девочками через толпу в порту и усадил их на прогулочный катер. Моя старшая рыжеволосая сестра уже года два как стала аспирантом Академии Наук России, но несмотря на это ее жизненный опыт ограничивался учебой. Теперь она на катере, битком набитом беженцами, с сестрой студенткой и с совсем крохой-соседской внучкой, направлялась в незнакомый ей Сочи, да еще морским путем, очень необычным для нее. Но даже при этих трудностях это было своевременное решение - они были вне опасности. Это был короткий суматошный мир на 30-40 часов. Единственный оставшийся источник информации это застольная беседа отца и тех кто привез его домой вечером. Милиционеры зашли вместе с ним домой и вскоре я, работая как обычно, виночерпием, слушал криминальную хронику за ужином. Эти застольные обрывки фраз давали картину уголовной хроники. Случаи анархии и жестокостей возрастали. Вторгшиеся банды из Грузии, еще не вошли в город, но уже просачивались по двое-трое. Грузинские боевики еще не крали людей за выкуп, еще не брали в заложники, но тайные грабежи и кражи уже вершились то тут, то там. Негодяи из местных им тогда еще не помогали открыто, побаивались. У них еще не было уверенности в надежном прикрытии. Войска госсовета с бронетехникой еще не вошли в город.Наступил следующий день. Неопределенности стало еще больше, отца дома нет, телефоны перестали работать. Мать в поисках новостей от соседей, а я махаю проезжающим мимо нас редким машинам из города, и если они останавливаются начинаю расспрашивать. Наш дом расположен на Маяке, ближе к Эшере, это западная часть Сухума и потому он на отшибе от эпицентра военных действий на восточной окраине города. Молва носила разное. Кто-то сказал что центр патрулируют российские десантники, кто-то говорил что грузинские гвардейцы разъезжают по городу, а кто-то доказывал, что уже все закончилось, наши договорились с грузинами и теперь все будет как прежде. Никто ничего не знал наверняка и все друг друга дезинформировали. Моя мать традиционно поверила худшему и на этот раз чутье ее не подвело.- Если у нас найдут оружие будет плохо- предположила онаЯ даже говорить об этом не хотел и пошел спать. В плохие дни засыпать легко и люди забываются сном с охотой, чтобы не видеть кошмары наяву. Это как анестезия. В те дни мне иногда казалось, что забытье это реальность, а реальность это ночной кошмар. Визжащие, проносящиеся по пустынному Бзыбскому шоссе одинокие машины, испуганные лица, тревожные новости, шокирующие события, встречный погорелец с восточной окраины вывозивший семью, вся эта нехорошая неразбериха это какой-то плохой сон. Ночной кошмар не иначе. Это не может быть правдой. Вот стоит только проснуться и всего этого не будет. Солнце будет светить, море ласково плескаться, покормлю собаку, сяду на автобус до центра, а там пойду гулять к моим друзьям Сергею Вартабедяну и Вахо Кикабидзе, потом зайдем в гости к младшему дружку Джамалу на Карла-Маркса. Он еврей, в его доме бывают диковинные гости из Израиля, бородачи с длинными волосами и маленькими, круглыми шапочками, а его мать нас вкусно покормит. Потом наш друг Бесик Чвамания, который уже водит машину подвезет нас на новенькой шестерке пару кварталов и мы навестим Шали Габисония и его брата Ику, с их маленьким, юрким как хорек, питбулем Гуфи. Этот Гуфи настоящая бестия. Острая, злобная морда не дает нам играть в нарды на балконе, на крыше гаража. Как только кто-то зазевается и не успеет закрыть калитку на лестнице, Гуфи прорывается на балкон, а мы прыгаем с балкона как лягушки, потому что Гуфи не уговоришь, он свирепый как дьявол. А еще по соседству, тоже на Карла Маркса обитает милашка- бульдог Джульбарс. Он живет дома у нашего дружка Пушкина. Не настоящего Пушкина конечно. За кучерявую шевелюру и курносость мы так прозвали смуглого соседского мальчика Левана Векуа. Джульбарса часто используют хитрецы при игре в футбол. Вот ты прорываешься с мячом к воротам, тебя не смогли сбить подножкой и кто-то как заорет : « Атас! Джульбарс!». Это означает Джульбарс выбежал из дома и уже мчится на мяч. Все игроки, позабыв про мяч, как мартышки, карабкаются на деревья. Будешь неуклюжим- цапнет. Но это ложная тревога, чтобы не дать забить. Никакого Джульбарса нет и хитрец уже хохочет и мотается с отнятым мячом. А что? Разве правила запрещают?! Да и потом где время выяснять правда это или нет, зазеваешься по сторонам укусит. Хотя Джульбарс никого так и не укусил на моей памяти, он просто гонялся за мячом… Надо обязательно вытащить из квартиры нашего толстячка- домоседа и неуклюжего очкарика Зазу Чантурия и все вместе мы сыграем в футбол на поляне. До 1989 года мы жили в пятиэтажке на пересечении улиц 4 Марта и Карла Маркса. Я там провел все свое детство и там, навсегда, остались мои воспоминания о безмятежном счастье. Мы обычно играли на поляне, на улице Карла Маркса в футбол. Ровная тенистая площадка с травой идеально подходила для игр и там мы проводили все свое время. Мы шутили, игрались, боролись, жарили картошку на костре и дурачились вволю пока наши мамы не загоняли нас окриками домой. Мы часто играли с ребятами из других кварталов, со смежных полян, которые шли вдоль всей улицы Карла Маркса, ведущей от железной дороги к морю. Даже переехав в новый дом на Маяке я после школы, если не шел дождь, всегда шел в мой старый двор и мы по-прежнему все дышали и жили по-настоящему только на этой поляне… Мать тем вечером встревожилась потому как одна наша соседка-грузинка сказала ей, что грузинская армия вопреки договору, вошла днем в город, но этому мало кто поверил. Экран телевизора показывал мурашки, уже дня два как не работала вышка и нет никакой информации. Дом опустел и той поздней ночью мать, перед сном, стала меня допекать, чтобы мы где-нибудь спрятали два наших охотничьих ружья которые хранились у нас дома. Ружья что надо, красивые, ладные лишь пару раз, на Новый год стрелявшие. На одном, особенно изящном ружье выбита надпись «Байкрофт» на английском. Двустволка 12 калибра, с вороненным стволом, красивая, полированная лаком, с красноватым деревянным прикладом и цевьем. Другая двустволка 16 калибра, курки с завитушками и потрепанная. Мне больше нравилась новая, сверкавшая великолепием. Одно загляденье! И вот эти вот великолепные ружья она предлагала спрятать на чердак.- Я не смогу сама положить их на чердак, кто-то должен держать лестницу. – уговаривала она меня- Просто принеси и подержи лестницу.
- Наш дом строили два брата, сухумские греки по фамилии Кишениди. Года за три до войны они перебрались в Грецию. Один из братьев был архитектор. Так уж он спроектировал постройку, что потолок второго этажа непропорционально высок относительно первого, а чердачный люк нависает высоко над деревянной внутренней лестницей в центре. Приставную лестницу некуда упереть. К тому же до люка дотянется лишь очень длинная лестница и ее нелегко удержать. Так уж устроен лаз на чердак. Насчет того, чтобы спрятать оружие, я сразу отказался. Какой там прятать?! Надо воевать этими ружьями! Конечно в открытую об этом я не заявлял, но уже начал исподволь готовить почву, нудить, дескать мне уже скоро шестнадцать исполнится и « … вообще все мои ровесники, все студенты уже в гвардии…» и тому подобное. Мать даже слышать об этом не хотела и у нее были контраргументы.- ты не студент, не выдумывай- Я поступил…- ты, это брось, ты даже не на первом курсе… ты в пять лет в школу пошел… ты школу успел окончить и поступил только потому что раньше срока мы тебя в школу отправили… ты сейчас бы еще в сентябре в последний класс пошел бы….Ты где-нибудь слышал, чтобы в шестнадцать в армию брали?!...Придет время пойдешь, сейчас не до тебя…не видишь время какое?!...Пошел я спать. Уснул. Рассвело. Часов 6 утра, самый сладкий сон. Сквозь дремоту слышу кто-то бегает по лестнице- Ихакулеит! (на нас напали). Одевайся скорей! – мать толкает меня с паническим, приглушенным криком.Спросонья протираю глаза, потом резко бросаюсь под кровать, там лежали ружья и патроны - их нет!- Я спрятала - произнесла мать и уходя повторяет - Быстрей! вставай!У ворот толпятся и гогочут какие-то вооруженные люди. Они дергают калитку и пинают гулкие железные листы ворот прикладами, моя овчарка Граф шерсть на дыбы и истошно лает, ощерившись на них.- Последний раз говорю или убери собаку, или мы ее пристрелим! – сквозь зубы процедил их командир.- Не стреляйте, мы ее завяжем! – пообещала им мать- Не стреляйте, пожалуйста!Их человек восемь, все в военной форме, увешены оружием, в касках и бронежилетах. Резкий, непривычный выговор и ошибки в русском выдают в них приезжих из Восточной Грузии. Местные грузины хорошо говорят на русском так как город традиционно интернациональный, а эти и двух слов правильно связать не могут. Их старший, говорит прокуренным сиплым голосом: «Сюда старик и мальчик спрятали оружие. Где оружие? А? Лучше сами признайтесь и сдайте!»- Какой старик?! Какой мальчик?! Это неправда! – выпалил я- никакие старик и мальчик сюда ничего не заносили!Я говорю смело, глядя ему в глаза, потому как уверен в том, что не вру. Я выдержал испытующий взгляд его темных злых глаз, он отвернулся и молча кивнул подручным. Те по знаку разбрелись как саранча и начался обыск. Незваные гости бесцеремонно кидали и разбрасывали все вокруг. Одни поднялись на второй этаж, другие ворошили все на первом, а я размышлял: «Старик и мальчик спрятали оружие…Что это значит? Какая глупость! Что за старик?! Кроме Кучыра Адлейба никакого...О, Господи! Это же он «старик», а я «мальчик»! Мы же с машины вытащили оружие обедающих у нас и занесли в дом. Наверное, нас увидели, а потом пошли и донесли мхедрионовцам». Я чуть не вскрикнул, когда до меня дошло о чем он. Их проницательный командир заметил бы это, если бы смотрел на меня, но он был занят осмотром. « и почему это я мальчик?! - думал я- Этот их шпион настоящий идиот!...А может я со стороны так и выгляжу? Какой я им мальчик?! Я уже метр восемьдесят в высоту, когда в ботинках! А может со стороны…». «А как они тут появились?» - гадал я. Получилось, что мы сначала столкнулись с ними в своем доме и лишь тогда поняли, что город уже взят. Сначала пришли они и лишь потом известие о них. Наверное, тоже самое испытали русские с приходом монголо-татар в древности. Многие погибали в те времена так и не узнав кто на них напал и откуда эти люди появились. Лишь позже выжившие узнавали, что произошло, да и то урывками.- Ты врач? – со странной надеждой в голосе допытывался у матери один худенький, костлявый солдатШкаф-аптечка был полон лекарств и скелет с болтающейся на поясе каской понадеялся раздобыть наркотики. Мать уверяла: « Нет, я учительница, преподавала немецкий язык раньше (об абхазском она предусмотрительно забыла)», но гвардеец не терял надежды. «О, димедрол!...А есть что-нибудь болеутоляющее? Нет?... Точно нет?» - Наркоман перебирал лекарства, выуживал из вороха таблеток, шприцов и микстур одно лекарство за другим, читал этикетки и морщась, с отвращением, бросал их на пол. Он кривился, недовольно фыркал, но все еще надеялся найти что-либо «стоящее»- Хлам! – наконец разочарованно махнул он рукой и с кислой миной поплелся, потрошить книжные полки в поисках денег.Грузинские гвардейцы отлично знали свое ремесло по потрошению чужих домов. Они быстро нашли на заднем дворе приставную лестницу и уже топали на чердаке. Методичная, слаженная команда мародеров. Двое или трое копошились в моей спальне, вытряхивали шкафы, но оружия там не было. Оружия вообще не оказалось в доме. Моя мать, не спала всю ночь и думала куда деть ружья. Она имеет привычку саму себя накручивать. Ее воображение разыгралось и к рассвету она уже была близка к панике. Она потихоньку, не будя меня вытащила ружья с патронташем и как раз в тот момент когда размышляла как их сбросить в отопительный бак полный солярки, услышала звук тормозов, перекрикивающиеся голоса и хлопок дверей Уазика и еще одной машины-джипа. Она даже не пошла глянуть кто приехал и перенервничав, что у нее не хватит времени на то, чтобы забраться по лестнице на трехтонный бак, не придумав ничего лучшего, просто побросала все оружие и полный патронташ в соседский огород, заросший высокой травой. Наш сосед Гена Эшба жил в Москве, за его огородом никто не ухаживал, и задняя часть его двора заросла амброзией. Бросив ружья, она побежала будить меня. Собака задержала их на эту минуту, они не решились перелезать через ворота. Эти ружья так никто и не нашел, они провалялись под дождем, снегом и солнцем всю войну. Вернувшись домой через год с лишним я их там и нашел, правда проржавевшими. Сорняки иногда бывают полезными. Но обо все по порядку сразу всего не расскажешь.Пока его подручные вели погром, главный злодей с сиплым голосом решил отдохнуть от бессонной ночи, если он вообще когда-либо засыпал. Глаза у него были большие как у совы и налиты кровью, а движения замедлены. Он отставил автомат к стене, развалился в кресле, положил грязные армейские ботинки на журнальный столик и обронил моей матери как будто в бар пришел «Давай, принеси воды».- я принесу компот- охотно отозвалась мать- У меня есть фейхоа.Она насмерть перепугалась из-за меня. Когда принесла банку с компотом стакан в ее руке заметно дрожал.- Я сейчас принесу открывалку – засуетилась она и поспешила на кухню.- Не надо! Сам открою!- вдогонку ей крикнул командир убийц.Он ловким движением вытащил из ножен висевших на поясе штык-нож, легонько воткнул его загорелой, жилистой рукой в крышку банки, сделал пару дырок и наполнил стакан булькающим компотом из банки. Я стал к нему приглядываться. Их главарь волосатый и темный как горилла. Сверху одет только в нательную майку-тельняшку, а снизу плотные, теплые армейские штаны, препоясанные широким ремнем и высокие военные ботинки. Горилла с угрожающим взглядом исподлобья заговорила со мной почти по человечески, я тоже решил поддержать разговор.- Твой отец полковник?- Подполковник – поправил я его.- У вас абхазцев совесть есть? – погромщик держался вальяжно, так словно намучился с нами.- У нас есть- отозвался я спокойно - А у вас?- Что?- Ты сидишь у меня дома – жестикулировал я показывая на предметы – пьешь мой компот…Твои люди примеряют мои шмотки. Ты положил грязные ботинки на журнальный столик. Ты пьёшь мой компот. Это мой компот и спрашиваешь есть ли у меня совесть. Как по-твоему, у кого из нас нет совести?!Вроде простой вопрос, но он повис в воздухе. Бандит не верил собственным ушам и смотрел на меня с таким удивлением будто я говорящая собака. Мой собеседник прищурился и наклонил голову вбок, чтобы получше меня рассмотреть. Сначала он молчал, потирая щетинистый подбородок, потому что был полусонный наркоман и элементарно «завис», а потом негодяй, скорей всего, посчитал меня сумасшедшим. Ведь только безоружный сумасшедший, на его взгляд, может спорить с до зубов вооруженными убийцами. Я не был ни героем ни сумасшедшим, я просто был мальчишка который неверно оценил расклад сил. Это было самое простое и логичное объяснение. Наверное, поэтому оно и не пришло горилле в голову. Меня расстроило их вальяжное поведение, пренебрежение и хамство. Я злился. О, мои новенькие неодеванные турецкие кожаные куртки, мои костюмы, мои неодеванные джинсы-пирамиды! Как назло жара и нет учебы, а то бы я разодетый по последней моде заявился в университет и пригласил как кавалер красивых девушек на кофе. Но об этом уже можно забыть- они пакуют на втором этаже сумки. Я переживал об этом, о том, что мать их побаивается. Одним словом причин их ненавидеть было много, но мне стоило быть осмотрительней. Спустя мгновение клиент наркодиспансера вышел из оцепенения и вскочил с кресла как ошпаренный. Я глянул на его приставленный к стене автомат. Он находился от нас на равном расстоянии. Может рвануться к автомату? Он угадал мою мысль и выругался с искаженным от ярости лицом : « Ткуени дедас (Твою мать!) …. Ты на что смотришь, щенок?!» . Его глаза полыхнули гневом, лицо исказилось злобой, он схватил свой автомат, передернул затвор и шагнул ко мне. В этот миг закричали двое. Моя мать из кухни запричитала « Пожалуйста, он еще маленький!...», а другой мужской громкий возглас. В комнату ворвался еще совсем молодой гвардеец, схватил главаря за руку, обернул его к себе и затараторил по-грузински. Я не понял о чем он, но командир гвардейцев изменился в лице, бросил мне « Не уходи, поговорим» и ринулся в коридор- Я тебя не боюсь и никуда не уйду! – бросил я ему вдогонку и пошел за ним следом.Искаженный голос говорит в рупор. Командир гвардейцев за порогом распахнутой настежь парадной двери, автомат держит обоими руками над головой и горланит во всю мощь легких, по грузински « Ара бандитебма!…Хашури батальони!….». Как я понял « Мы не бандиты…Мы хашурский батальон». За воротами несколько машин и десяток милиционеров прячущихся за ними. Одного, в белой парадной милицейской рубашке, гладковыбритого и с пышной копной волос, облокотившегося локтями на капот бордовой Нивы, я ухватил отчетливо. Главарь перекрикивался с говорившим в рупор, похоже они пугали друг друга по интонации, но говорившего в рупор я не видел, а этот милиционер направил ствол короткого милицейского автомата (ППШ) в воздух и как пальнул! Это было как выстрел на скачках! Выстрел как из стартового пистолета и сразу же началось невообразимое. Командир гвардейцев дал очередь из автомата поверх голов милиционеров. Все вместе и те, кто были в доме и осаждавшие стали кричать. Толи кто-то из гвардейцев выстрелил наверху, со второго этажа, толи в них с улицы выстрелили, но раздался звон бьющегося стекла, грохот автоматной очереди и истошные вопли. Кричали все! Это был настоящий психоз. Жаль никто не запечатлел эту картину и я не могу вам показать снимки. Они сгодились бы для репродукции « Пожар в сумасшедшем доме». В коридор, прямо на нас со спины, кубарем, по ступенькам лестницы, с грохотом, скатился один из боевиков. Он был настоящий верзила-переросток. Здоровяк споткнулся и не сразу поднялся, несколько шагов по коридору он сделал на четвереньках, отчаянно матерясь на грузинском. Но это был не тот молодой, который предупредил командира об облаве. А этот, самый молодой из банды, немного старше меня, совсем растерялся. Он попятился от раскрытой настежь двери в коридор и растеряно таращился на ходившего между нами на четвереньках бандита. Верзила нас всех шокировал. Молодой гвардеец смотрит на меня, я на него. Смотрим друг на друга как быки на поле. Когда гвардейцы, спустившиеся гуртом со второго этажа передернули затворы и ринулись, расталкивая нас, одни наружу, другие на кухню, окна которой смотрели в сторону ворот, напряжение спутало все. Ток окончательно спутал все провода. Моя мать схватила юного гвардейца за руку и он, чуть упираясь, как теленок, поплелся за ней в ванную. Оттуда, из ванной, через подсобную, можно попасть во внутренний задний дворик. Там дверь наружу. Я кинулся за ними и окликнул мать на абхазском «Куда ты его ведешь?». Она спохватилась, что по ошибке тянет наружу не меня, а гвардейца, отталкивает его, хватает меня за руку и тащит на задний двор. Уже перелезая забор я оглянулся. Юноша смотрит на меня с разинутым ртом, стоит как вкопанный, на пороге раскрытой двери и хлопает глазами. Нормальный парень с человеческим лицом, почти моего возраста и при обычных обстоятельствах мы вполне могли быть хорошими знакомыми. Он также как и я вступил только что во взрослую жизнь и похоже она не оправдывала его ожидания. Его парализовал страх от выстрелов, криков и непонятной обстановки. Это невозможно было объяснить. Я и сам не понимал происходящее. Мы с матерью перелезли один забор, потом перебежав через двор соседнего армянского дома, расположенного за нашим домом, мы одолели второй забор, потом перелезли еще один забор. Я совершенно не боялся, потому что во время войны так оно и бывает согласно приключенческим романам. «Такое в книгах случается сплошь и рядом и нам совершенно ничего не грозит» - думал я и тащился за матерью просто затем, чтобы она не ругалась. Никого во дворах, все попрятались, все двери были закрыты, куда бы она не стучалась - ни души. Маяк обезлюдел. Позади собачий лай, выстрелы и крики. Мы оказались на улице Чачхалия, ведущей к морю и видим на корточках, прислонившись к забору сидит человек и прислушивается. Странный человек нам, молча, рукой машет, дескать, на ту сторону заборов перелезайте, с другой стороны улицы. Когда физкультура окончилась, мать пытается отдышаться во дворике наших русских соседей-баптистов.- Мы не дадим с вами расправиться! - твердо заявила выбежавшая к нам навстречу дородная, седовласая хозяйка- Если надо встретим смерть по- христиански!Она, провела нас внутрь домика, в одну из темных комнат, заперла ее изнутри и села вместе с нами на тахту. Вот ее речь вполне укладывалась в мое книжное понимание войны. Благородные персонажи из книг встречаются и в реальной жизни. Они так и разговаривают в этих книгах. Мы трое долго молчали, минут тридцать. Ни звука машин, ни стрельбы, ни криков, все стихло, только настенные часы тикают. « Что ж, может оно и к лучшему – размышлял я - меня с благословлением, все равно, не отпустят воевать, а тут все складывается в мою пользу. Пока все по-книжному, начну воевать, потом спасу красавицу, она …. Хотя, к черту! Кого я могу спасти?! Меня самого спасать надо. Господи, как же я жалок?!» Стук в деревянную дверь. Мы замерли, не дышим и переглядываемся.- Выходите! Они уехали! - раздался приглушенный голос за дверью Это был наш сосед-мингрелец Саша Малания, абхазский племянник. Добряк Саша был очень грузный и страдал одышкой. Он все это время просидел во дворике русского дома на табуретке, чтобы в случае чего выйти навстречу гвардейцам, как ни в чем не бывало, и сказать им на грузинском, что это грузинский дом и тут нас нет.У ворот толпились соседи и прохожие . Пустынная улица ожила, все сбежались посочувствовать. Люди ругали на чем свет стоит госсоветовцев. В те дни машины редко проезжали по шоссе и люди стояли не только по обочинам, но и разгуливали прямо по трассе. Так прошло полчаса или около того, мы стали потихоньку отходить от шока и уже хотели зайти домой, как вдруг услышали рев мотора, без глушителя, и девятка вошла в поворот, едва не опрокинувшись. Машина примчалась со стороны Кинотеатра Маяк. Все обернулись на едва успевшего затормозить перед толпой молодого парня. «Бегите! Они возвращаются!» - крикнул он в толпу, не вылезая из машины и сорвался с места, сжигая покрышки, в сторону Эшеры. Толпу как ветром сдуло, и мы опять остались одни. Мать насилу поволокла меня опять « в гости» к баптистам. Только за нами затворилась деревянная крашенная синим дверь, как на улице опять завизжали тормоза и воздух огласился автоматной очередью. Мхедрионовцы вернулись. Зачем они дали эту очередь непонятно, в доме уже никого не было и им уже никто не мог помешать. На этот раз они спокойно все дограбили.В полдень нас нашли сотрудники отца и привезли в гор. отдел сухумской милиции. Там, в кабинете, выходящем большими окнами во внутренний двор, нас встретил отец и еще несколько милиционеров из числа абхазов и сочувствующих им. Они собрались вместе, в одном просторном кабинете, куда ввалились и мы со своими пожитками, которые успели собрать после ухода грабителей, в присутствии милиционеров. Только там мы узнали, что же с нами произошло. Оказалось, гвардейцы, несмотря на первоначальную браваду, все-таки согласились на ультиматум сухумских милиционеров покинуть дом. Сошлись на следующем- солдат хашурского батальона разоружать не будут, но они вместе с опер-группой проследуют в гор отдел милиции где будет разбирательство инцидента. Гвардейцы оказались оснащены шипящей рацией и поставили в курс командование. Они тронулись в путь на своих машинах, все по-прежнему при оружии. Надо признать, что друзья моего отца из милиции проявили в том случае офицерскую солидарность и не позволили мародерам покуражиться. Гвардейцы, на вынужденном, побросали все что награбили и не смогли утащить нас с собой заложниками. Я думал нам не повезло, а оказалось нам очень сильно повезло. Зачем им нужны были мы? Ни зачем. Им нужен был отец, подполковник милиции раздавший абхазам оружие из оружейной. Они не просто приехали на рассвете, их прислали по наводке. Им сообщили об этом, им также сказали, что видели, как в дом заносили оружие. Скорей всего гвардейцы решили, что это те самые автоматы и в доме тайник. Уверенные в своей безнаказанности гвардейцы не обманулись в ожиданиях. Они даже до милиции не доехали. В пути, на маяцком повороте, их перехватил некий генерал Гулуа с устрашающей свитой из нескольких машин. Уже в полном численном меньшинстве, окруженные буйной толпой вооруженных головорезов милиционеры были вынуждены выслушивать генерала который их отчитывал и только благодаря окрикам самого генерала они не подверглись избиению и у них не отняли оружие. « Они герои осетинской войны! Патриоты! А вы кто-такие?!» - орал на них прямо на трассе генерал - Кто вы такие чтоб кого-то задерживать?! Спасибо скажите, что вас не разоружаем! »….Один из тех сотрудников, уже позже, при мне, беседовал с отцом в здании милиции- Хиударович, они там в Осетии людям головы резали, в Мингрелии тоже…еще те гады… Я тебя поздравляю. Просто повезло, что все так обошлось…- И не говори. Просто лотерею выиграли – с сарказмом улыбался отец- Ты не переживай, Хиударович, разберемся мы с ними.- Да, я вообще за это не переживаю – уже серьезно ответил отец и дружески дотронулся до его плеча - Вам спасибо, дорогие мои. Вы настоящие друзья. Если бы не вы могло быть гораздо хуже...- Главное все живы…- Конечно, остальное исправим
- Несколько сотрудников-абхазов собрались в отдельном , просторном кабинете. Большие овальные окна выходящие во внутренний двор наполняют помещение светом, но у всех мрачные лица. Кто-то курит уставившись задумчиво в пепельницу, кто-то говорит, а остальные слушают. Они о чем-то совещались, без эмоции, не перебивая друг друга и вдумчиво. Сухумской милиции был отдан приказ оставаться в городе и не покидать работу. Наверное, расчет министра Александра Анкваба был основан на том, что оставшиеся в городе милиционеры абхазской национальности смогут хоть как-то защитить абхазов и русскоязычных от нахлынувших толп уголовников в военной форме. На деле офицеры высшего состава стали заложниками, потому как не могли даже выйти за порог гор отдела без опаски быть расстрелянными распоясавшейся наркотической солдатней нагнанной в Абхазию.Одного из офицеров, широкоплечего мужика с курчавой шевелюрой с проседью, я хорошо знал. Его звали также, как и моего отца Валерой и он бывал гостем в нашем доме. Он гремел в ту довоенную пору и был очень решительным, зачастую брутальным начальником. Сейчас этот сильный и храбрый мужчина больше привыкший отдавать команды и действовать ничего не мог предпринять. Несколько человек, еще пару дней назад вершившие правосудие в городе и привыкшие к уважению, были заперты в одном большом кабинете и лишь дружба их сослуживцев-грузин и стены городского отделения милиции отделяли их от жуткой расправы уголовников вступивших в войска Госсовета. Тот самый Валерий, о котором я говорил выше, говорил с отцом- Это только начало, Хиударович. С тебя начали. Дальше будут бить по всем нашим точкам. Ни одного не оставят. Допрыгались мы- Похоже на то- А Мамука, что хотел от тебя? (Мамука Начкебия – начальник Сухумской милиции, грузин по национальности). Зачем вызывал?- А как по-твоему? Спрашивал почему это я разрешил автоматы раздать нашим- А ты ему что?- Я говорю не бандитам ведь каким-то раздал, нормальным людям, нашим горожанам. Для поддержание порядка – развел руками отец- Они имеют право на самооборону. Нормальные люди…« Чина Лагвилава был, твоего одноклассника отец, я ему автомат дал» - почему то обратился ко мне отец. Он вроде хотел меня хоть чем-то подбодрить и даже улыбнулся, а потом тяжко вздохнул и продолжил обращаясь к товарищам «… многие нормальные мужики наши, что их оставлять безоружными?! »- Ты, конечно, прав, Хиударович, прав – закивал Валера - но это никому не объяснишь, сам понимаешь. Нас шлепнут, втихую. Надо как-то выпутаться…что-то придумать… Так что Мамука на это сказал?- Ничего- Совсем ничего?- Говорит пока я тут никто вас не тронет. Потом разберемся. Нормальный он мужик- Он то нормальный, но весь город уже ненормальный- Надо уходить. Ничего мы больше не придумаем- Приказ министра остаться- отозвался Валера и развел руками - Ничего не поделаешь. В городе должны остаться абхазы-милиционеры…Я с ним говорил по телефону. Он мне так сказал. Передай всем говорит…Мы офицеры. Мы обязаны. Что теперь не подчинимся приказу?!- Нет смысла- Он считает есть- Он ситуации не видит. Кого мы можем защитить?! – возражал ему отец и глянув мельком на меня тихо добавил – Мы себя защитить скоро не сможем- И как уходить? На дирижабле улетим?!- В ка-кой ту- пой кап- кан мы по- пали! – произнес по слогам куривший до этого молча офицер - На Гумисте они, не пройдем. В аэропорту везде они, нас узнают. В городе спрятаться тоже не вариант выдадут. Как куропатки теперь будем бегать, а они в нас стрелять- Нас проведут те к нам хорошо относится – спокойным голосом утешал говорившего подполковник Нури Салия- Подожди, пыль уляжется и все выберемсяНури Салия у меня всегда вызывал симпатии. Он всегда был очень тонкий человек, интеллигентный, с мягкой улыбкой и оставался невозмутим вне зависимости от обстановки.- Хиударович, а что тебе Мамука сказал насчет оружия? – обратился ко отцу курильщик- Я же говорю ничего…- Нет, я не об этом- Тогда о чем? – переспросил отец- Он не сказал сдать наши табельные пистолеты?- Нет. – удивился отец - Об этом вообще речи не было.- Отлично – отозвался незнакомый - Хоть когда…Говоривший не успел досказать и осекся на полуслове. Он уловил на себе быстрый взгляд Валеры и мельком глянул на меня. Приподнятая бровь и мимика Валеры давала понять говорившему « Ну, что с тобой?! Тут ребенок, женщина. Им совсем необязательно говорить, что никакой безопасности даже тут нет. Понятно, если ворвутся в кабинет с нами расправляться то откроешь огонь, но им то это совсем необязательно знать»- Мигона как стемнеет, отвезет вас. Он нормальный человек – обернулся к нам отец - домой нельзя возвращаться… У Юры Какалия побудете на квартире, потом решимКогда отец хотел похвалить человека он давал характеристику кратко «нормальный человек». Это означало что человек придерживается старых, добрых правил отличающих порядочных людей от подлецов. Мингрелец-сотрудник Мигона в классификации отца был Нормальный человек. Человек которому можно доверять.Я не отличался в юности большой сообразительностью, но даже я понял, что я в кабинете лишний и мешаю им говорить. Я нашел предлог и вышел погулять по длинному коридору. Особо делать было нечего, и я наблюдал из высоких, больших окон второго этажа за тем что происходит во внутреннем дворе Сухумской милиции. Шаркал я по скрипучему паркету туда-сюда и смотрел за тем что происходит внизу. Приезжали и уезжали машины, разговаривали и курили сотрудники, несколько человек заталкивали незаведенный Мерседес на стоянку, какие-то женщины в трауре размахивали руками и о чем-то эмоционально говорили меж собой, по всей видимости ждали кого-то . Прогуливаюсь я бесцельно дальше, зашел за угол, перешел в другое крыло и там вышагиваю бесцельно. Хоть какое-то разнообразие. Вижу открытую дверь, за ней человек сидит на стуле, боком ко мне в медицинской одежде; синей майке с короткими рукавами, такого же цвета штанах и белых туфлях в сеточку (саламандрах). Из любопытства я подошел поближе. По виду врач, но вид у него такой будто под машину попал. Он рослый, статный, лет тридцати пяти и сразу производит впечатление умного человека , а еше у него отчего- то шрамы на руках обработанные зеленкой, забинтованная ладонь, поцарапанный лоб и пластырь над опухшей бровью. Несмотря на травмы держался незнакомец уверенно, говорил иногда со смехом, громко и не производил впечатление побитого человека. Скорее он даже не негодовал, а удивлялся. С ним беседовал милиционер и изредка делал пометки в блокноте.- Я врач- хирург…Я не бомж какой-то…- Я в курсе- я живу… - врач назвал свой адрес в центре города и его записал милиционер- Приехал со смены, всю ночь людей зашивал, под утро пришел, даже переодеваться не стал… Звонит кто-то в дверь, я иду, полусонный, в глазок даже не посмотрел, открываю. Как в дверь ногой шарахнул кто-то, толкают меня и внутрь двое с автоматами ломятся. Штык нож примкнутый к автомату перед моим носом. Я за дуло схватился и мы стали тягаться на пороге. Я этого чатлаха вытолкал на площадку. Другого ногой пнул в живот, он вывалился, раком попятился и с лестницы полетел. Наверное что-то себе поломал. Чтоб он все себе поломал! Чтобы он позвоночник поломал! ...Этого первого держу, но не смог автомат вырвать. Он как клещ вцепился пальцами, не отпускает.- И?- И этот ишак стрельнул в потолок, потом в стену еще раз...Дурдом!.. Вы представляете?!...С хирургом у разбойников с самого начала не заладилось. По всей видимости, немощные физически наркоты недооценили намеченную ими жертву. Хирург был отлично физически подготовлен, об этом говорили его узловатые, мускулистые руки. Он не только не дался им, а даже несмотря на ранение, на то, что был безоружен сдернул с одного лица маску и крепко им врезал. Их выстрелы и рикошеты больше напугали их самих чем хирурга. Похоже он их психологически задавил и они, позабыв о грабеже, с трудом унесли ноги. Открытый взгляд, ясных глаз, добродушное выражение лица – одним словом он внушал доверие. Он поймал на себе мой изучающий взгляд и заговорил со мною на грузинском.- Что? – переспросил я.- Обезьяний питомник вышел из клеток – пояснил он с улыбкой - Мы без них нормально жили, что они нам устроили?! …Абхаз?- Да.- Не переживай родной, все будет нормально – ласково, по-отечески пообещал мне врач, с участием в голосе - Мы эту нечисть прогоним и опять заживем дружно.Разговорился я с ним, а милиционер, зная моего отца нам совсем не мешал. Мне предложили сесть и я успел им рассказать о том, что произошло с нами. Врач осуждающе мотал головой, цокал языком и не сдержавшись заматерился « Какие…!какие…!» - Их всех надо достать! Ни один не должен уйти! – обратился он к милиционеру и при этом позабыв о ране постучал указательным пальцем забинтованной руки по столу, поморщился от боли, но продолжил - Если вы слабину дадите, грош вам цена…я этого своего маимуна (обезьяна на грузинском) точно узнаю…- тыкал он пальцем забинтованной руки в сторону милиционера – Фоторобот смогу составить…Я как-то был в музее палеонтологии там или он или его отец стоит, копия – обратился ко мне врач- реальный питекантроп…Он шутил, а мы смеялись. Милиционер смотрел на говорившего со все возрастающим одобрением. В его потухшем взгляде просыпались искорки надежды и бодрости. Среди сломленных, запуганных жертв насилия в сухумском отделении милиции вдруг появился сотрудничающий с законом интеллигент, да причем не обычный тихоня, а человек решительный и свободный от предубеждений . Я еще раз убедился- мир не без добрых людей. А иногда эти люди не только добрые, но и смелые. Редкое сочетание.- …Это все хорошо, но зачем вы у меня ружье охотничье два года назад изъяли? - вдруг спохватился врачМилиционер хватал ртом воздух и не знал, как ответить. Он дергал плечами, но не находил слов- Э…Мм..- Что?! Не понял- Где я его тебе найду?! – всплеснул руками милиционерТяжело пришлось ему с хирургом. Он бурчал что-то невразумительное.-… Вот, зачем вы оружие изымали у адекватных людей?! Вот скажите, зачем? ... Мы бы сами защитились, а вы нас безоружными оставили перед волками… Ну надо же было думать… А, ладно! - махнул он здоровой левой рукой- сейчас все продается. Сам куплю. У этих же мартышек куплю. Они за дозу мать продадут не то что оружие… К одному их начальнику утром подошел говорю ты таких ребят видел, он чешется, что-то « поможем…чем можем»…Я ему говорю «кому ты поможешь?! Тебя самого спасть надо! У тебя передоз будет!»
- Вечером того же тяжелого дня, я уже восседал за столом, пил чай и заедал его дымящимися хачапурами, в квартире троюродного брата моего отца Юры. С высоты окон пятого этажа открывался прекрасный вид на сверкающий огнями ночной Сухум . Юра и его домочадцы жили в том же многоквартирном доме откуда мы съехали за два года до войны, в той же кирпичной пятиэтажке на пересечении улиц 4 Марта и Карла Маркса. Добродушный, веселый, говоривший басом дядя жил на последнем этаже и оттуда открывался чудесный вид до самого моря. Уютная атмосфера, вкусный ужин приготовленный его заботливой, очень мягкой и доброй женой Венерой Чагава, ее участие и желание во всем обеспечить нам комфорт, их сочувствие и забота быстро привели меня в хорошее настроение. Несмотря на то, что их сын служивший в абхазской гвардии в первые же часы войны попал вместе с десятками своих товарищей и командиром в неожиданный плен оба родителя не теряли присутствие духа и сохраняли надежду на лучшее. Впоследствии, спустя неделю или около того, во время очередного перемирия их сын был возвращен абхазской стороне, при активном содействии местных грузин. С пленных абхазов взяли слово, что они не будут с оружием в руках выступать против грузинских войск. Естественно они, в большинстве нарушили слово и снова взялись за оружие. Все как в трактате Сунь Цзы «Война это путь обмана». Сначала грузины без объявления войны их обманули, застали врасплох и взяли в плен, а потом уже они обманули грузин, не выполнив свое обещание. Так или иначе, но теплый, радушный прием и чувство безопасности быстро меня привели в хорошее настроение. Юности легко забывать плохое. Я стал воспринимать все произошедшее как веселое приключение и уже смеясь рассказывал их дочери Манане как курьезно все произошло с обыском. Следующие дни наполнили несколько квартир в Доме Таксистов, так называлась кирпичная пятиэтажка, скрывающимися абхазами с детьми. Многие предпочитали поселиться на время у родственников- грузин, считая это надежным прикрытием. Я не сидел взаперти и под предлогом пройти прогуляться во дворе общался со многими из них. Далеко не все они были в подавленном настроении. Некоторые считали произошедшее с нами неизбежным следствием политики собственно наших властей во главе с Ардзинба. Они считали, что абхазы переоценили свои силы и теперь надо быть уступчивей. В те первые дни и даже недели войны ставка на решительную победу крохотной Абхазии над пятимиллионной Грузией, да к тому же с поддержкой» территориальной целостности Грузии» со стороны президента России Ельцина, казалась многим утопической. Люди присмирели от неудач и бед и лишь самые упрямые еще верили в то, что удастся достичь некоего компромисса при котором Абхазия сохранит часть суверенитета. Надежды на заступничество российского руководства растаяли на глазах. По центральным каналам нас называли не иначе как « сепаратисты», а иногда «абхазские бандформирования». Новости об Абхазии были урывочные по российским каналам, да и в тех обрывках новостей чувствовалась генеральная линия на поддержу дружбы «демократов» Шеварнадзе и Ельцина. Каждый день приносил новые известия и все они были не в нашу пользу – грузины прочно овладели Гагрой, сожгли чей-то дом в Сухуме, кого-то убили, кого-то ограбили, а кого-то взяли в заложники, кого-то вывели из дома и человек пропал без вести . В одной из соседских квартир, которые обычно не запирались и мы могли ходить друг к другу в гости, я обнаружил здоровенного, грузного мужика, который тихо плакал в кресле. Он получил известие о том, что его двоюродный брат погиб. На следующий день этот человек был вывезен знакомыми грузинами в Аэропорт и отправлен в Москву. Я с ним встретился через год, при взятии Сухума. Он к тому времени уже был одним из командиров и человеком впоследствии сыгравшим немалую роль в Абхазии.Мне не сиделось взаперти. Все мои друзья детства жили в том же дворе и мы проводили вместе время с утра и до заката. Мы были разных национальностей, но одного возраста и сызмальства дружившие. Среди моих друзей были два еврея Джамал и Аркаша (умный и сильно картавящий ленинградец гостивший у бабушки) , армянин Сергей Вартабедян, грузины Вахо Кикабидзе, Бесик Чвамания, Заза Чантурия, Аполлон (Гия) Данелия и братья Шали и Ика Габисония. Мы шутили и смеялись и в нашем кругу казалось что нет никакой войны. Мы свободно беседовали о политике и о войне и мои друзья очень сочувствовали мне как абхазу. Двое моих друзей Вахо Кикабидзе и Сергей Вартабедян были дзюдоистами. Несмотря на юный возраст Вахо Кикабидзе успел перед войной стать чемпионом Грузии по дзюдо. Сергей, чей отец активно помогал деньгами Народному Форуму Абхазии, и тоже считался «сепаратистом», тоже успел стать победителем турниров в Абхазии и даже в России. Они оба были очень волевыми, сильными и вместе с тем очень добродушными и искренними в дружбе. В шутливой борьбе с ними я получил пожалуй больше навыков чем занимаясь самбо в подростковом возрасте. Они умели конфликтовать, и вы удивитесь, но самым их сильным оружием было дружелюбие. Когда мы играли в футбол с соседними дворами часто возникали конфликты из-за пустяков. Мальчишки часто дерутся из-за пустяков. Нас иногда засуживали судьи матчей, иногда нам попадались парни чуть старше нас и «костоломы» которые делали подножки, толкали и насмешничали. Оба моих друга-дзюдоиста были невысокого роста и одевали просторные одежды. Взглянув на них вы бы никогда не догадались что имеете дело с очень сильными парнями. Вот и задиры иногда ошибались. Фирменная фишка моих друзей состояла в том, что перед самым конфликтом они предлагали наседающим громилам « ребята давайте дружить… мы же все сухумчане….прошу вас не обижайте нас…». Такие миролюбивые, незлобные речи расценивались агрессорами как признак страха и слабости. Они тянули руки к моим друзьям, чтобы « показать им их место» и попадали в стальную дробилку. Обладатели улыбчивых уступчивых характеров обладали молниеносной реакцией, как у мангустов, а также мощнейшей техникой бросков и болевых приемов. Через несколько секунд после начала драки хулиганы валялись полузадушенными, оглоушенными на траве. Они не могли поверить что эти коротышки их оделили, а зря. Вторая атака как правило кончалась для них еще большим разгромом. В те времена, такого рода мальчишки, обычно надеялись на старших братьев- родственников, начинающих полублатных. На разборки мои друзья никого не звали, они шли сами и со смиренным видом рассказывали все как было « мы их просили нас не бить…а он меня схватил за рубашку…». То время было время «понятий». Даже те старшие кто хотели «обосновать» моим друзьям их неправоту, ничего не могли поделать при таком ясном, правильном раскладе. «Они правы… нечего было вам руки распускать…они хорошие ребята» - изрекал очередной решала на разговоре и потерпевшим агрессорам к их стыду приходилось первыми протягивать руки в знак примирения. Но и на этом «инквизиция» моих друзей к злым людям не заканчивалась они подчеркнуто миролюбиво пожимали руки и казалось искренне раскаивались « мы не хотели…вы хорошие ребята…давайте дружить… простите нас…». Они так доламывали садистов, довершали их психологический разгром своим благородством и великодушием, окончательно. Вот такие у меня были друзья детства. Они могли последнее отдать чтобы помочь другу. И я тоже в них души не чаял. Даже ругаясь и дерясь со мною, и такое бывало в самом начале нашей детской дружбы, они всегда первыми мирились и часто в борьбе мне поддавались, чтобы я не остался в обиде. Мы все доверяли друг другу на все 100 процентов. Я не скрывал от моих друзей грузин что как только представится возможность вступлю в абхазскую гвардию и буду воевать против грузинских войск. Они не только не возражали, но даже напротив выражали сочувствие. Они знали, что я никогда в душе не имел и не буду иметь против них злобы и это связано лишь с патриотизмом. Мой тучный, неуклюжий друг шестнадцатилетний Заза Чантурия был всегда серьезней всех. ОН мне сочувствовал и понимающе кивал. Этот добродушный парень, поправляя толстую оправу очков и во всеуслышание говорил остальным «абхазов итак мало…что им делать?!...если так дальше продолжится их совсем не будет…». Все с ним соглашались. Судьба будет жестока к нескольким моим друзьям. Через полгода погибнет Ика Габисония. Он был абхазский племянник, насколько я помню его мать была из фамилии Авидзба. Их семья уедет в Сочи и ненадолго, весной следующего года, Ика вернется домой за вещами на катере. В день, когда он вернется начнется артиллерийская дуэль между Эшерой и Сухумом. Ику убьет шальной снаряд, в нескольких кварталах от дома. Отец Зазы также погибнет от рук каких-то неизвестных бандитов, уже сразу после войны. Нас всех рассеет по планете война, многие судьбы простых людей уже были предрешены. Нашу молодость отравил несчастьем Шеварнадзе и его жестокие нацики, но тогда мы еще не до конца осознавали весь масштаб нахлынувшей катастрофы. Ну а пока мы всего этого не знаем и мечтаем вслух о будущем в брошенном автобусе-ПАЗике. Дождь барабанит по крыше автобуса, заливает стекла, а мы расселись по креслам и смеемся над шутками друг друга. Картавящий евреи Аркаша уедет в Питер и станет хирургом, Сергей Вартабедян осядет в Москве и займется бизнесом, Вахо тоже уедет жить в Москву, а Ика который смеется над неуклюжим Зазой…Моя совесть чиста перед ним. Когда окончилась война, я узнал где его похоронили и руками вырвал все сорняки на его могиле. Хоть этим помог. Но пока всего этого мы еще не знаем и думаем что « все будет отлично». В те августовские дни, я разъезжал по городу на велосипеде которым снабдили меня мои друзья. Город был непривычно пустой и мы катились на велосипедах прямо по шоссе, не говоря уже об окрестных улицах. По когда-то загруженным дорогам лишь изредка встречались машины и мы ехали по центру, соревнуясь в скорости. На пересечении улицы Джгубурия (сегодняшняя Джонуа) и улицы Чочуа (шоссе), прямо под железнодорожной эстакадой, мы услышали за спиной тяжелый грохот двигающейся военной техники. Свернув на свою улицу мы посторонились пропуская танк, но он почему-то остановился, а выглядывавший из кабинки танкист в шлеме обратился ко мне на грузинском. Он кричал, перекрывая грохот двигателя. Я его прекрасно расслышал и даже понял по смыслу что он хотел узнать. Он хотел узнать где улица Лакоба. Она была прямо по курсу, но я ему с вызовом ответил: «не понимаю по-грузински». Толи моя мимика, толи презрительный тон голоса, но танкист понял, что имеет дело с недоброжелателем. Танкист в черном одеянии и мягком шлеме с ушами выволок свое долговязое туловище из люка и сел на корточки на краю танка.- Бичо, кто ты по нации?- Русский он. Че не видишь? - вмешался в разговор мой друг Вахо.Они о чем-то заговорили на грузинском, а я стоял и слушал. Вахо сплюнул в сторону и так что бы его не услышал танкист тихонько буркнул « Уходи, я его задержу» . « И не подумаю» отозвался я и с вызовом громко спросил танкиста « А почему я должен знать грузинский?». Из люка показалась еще одна голова в шлеме, мотор по прежнему работал, вхолостую и обдавал нас гарью.После такого ответа Вахо нарочно стал ругаться с танкистом, чтобы отвлечь его от меня. Вахо отлично знал уличный мир и сухумские понятия. Он был в этом мире своим сызмальства и танкист с удивлением для себя слушал шестнадцатилетнего юношу, который через слово плевался и гримасничая переспрашивал « Шьен дебили хар, бичо?» ( ты что дебил, парнишка? - погрузински). Наглость, самоуверенность Вахо озадачила танкиста и он, наверное, подумал, что юноша толи городской сумасшедший толи он связался с малолеткой из блатной среды. В любом случае он решил что ему не стоит ругаться. И правильно решил, Вахо несмотря на свой возраст мог причинить ему некоторые проблемы, используя настоящий блатной мир который не одобрял этих «автоматных рож» (как они их называли). Наконец прокричав что-то ругательное Вахо и махнув рукой танкист поплелся к люку и рванул от нас, поднимая клубы дыма и пыли. Вахо весело рассмеялся и крикнул вслед танку «Бозе….». «Бозе» я понял, это было шлюха на грузинском. Ругательства мы все знали хорошо и преподавали их друг другу. Мои друзья знали абхазские ругательства, а я грузинские. Это дело у нас хорошо было поставлено. Каждый из нас мог выругаться на греческом, мингрельском, сванском, армянском, да причем так чисто и без акцента, что никто бы не заподозрил что больше ничего на этом языке матерящийся не знает.Однажды во двор приехали на машинах грузинские гвардейцы и искали абхазов. Меня уговаривали спрятаться как это делали остальные, но я не стал. К тому времени я уже немного научился хитрить. Гвардеец меня, сидящего невозмутимо на лавочке спросил « Кто ты? Абхазец?».« Русский»- отозвался я. Я и был похож на русского, со светлыми глазами и бледной кожей.- Ваше время тоже придет – пообещал он мне напоследок, но я ему ответил улыбаясь « все там будем».Так прошла следующая неделя и наступил сентябрь. Больше всего у меня вызывало досаду мое вынужденное бездействие и то что грузинам так легко удалось захватить большую часть нашей страны. Тогда мы не знали об их потерях и об ожесточенном сопротивлении, которое только разгоралось. Отец, по прежнему, не навещал нас и мы не знали где он. Не желая выдавать наше местонахождение и подвергать нас риску он не приходил в тот дом где мы скрывались. Но однажды он пришел, в темное время суток и сказал нам, чтобы мы приготовились. Завтра нас вывезут в деревню, в Очамчирский район, все еще частично находившийся вне контроля войск Госсовета Грузии. Утром за мною и матерью приехала черная милицейская волга с мигалкой, за рулем сидел водитель в милицейском мундире, вооруженный коротким автоматом. Наш сопровождающий был местный грузин. Он отлично разговаривал на русском и всю дорогу утешал нас тем, что все образуется. При выезде из города я увидел сожженный БТР, какой-то грузовик и преисполнился тихой гордостью за нашу абхазскую гвардию. Тогда я еще не знал, что сожжённый БТР был наш, а не грузинский. Уже на приморской трассе, мы попали в пробку на маленьком мосту . Один пролет моста, насколько помню левый по дороге из Сухума, полуобвалился. Опору подорвали взрывчаткой. Одна сторона моста, накренилась опасно, хоть и не рухнула. Разношерстная толпа; военные, гражданские, женщины и старики стояли у моста. Водитель нас предупредил чтобы мы не выходили из машины, а сам заглушив двигатель пошел посмотреть, что там творится. Я тоже пошел за ним, не обращая внимание на причитания матери. Сгрудившиеся у моста люди о чем-то галдели. Какой-то бородатый оратор негодующее потрясал пальцем вдаль и о чем-то закричал собравшимся. Они закивали и послышался гул одобрения. Я тоже закивал, сдерживая смех. « Ах, если бы вы знали кто я….если бы у вас была голова на плечах вместо тыквы, то вы бы догадались…» - думал я про себя обводя их взглядом, и тоже одобрительно кивал тем с кем встречался взглядом. Среди них было полно военных. Заметив меня в толпе водитель неодобрительно погримасничал и взглядом показал мне чтобы я шел за ним. Мы тронулись. Все посторонились, пропуская милицейскую машину со включенной мигалкой «по срочному делу». Мы поехали дальше вдоль кукурузных полей Очамчирского района. «Машину могут абхазы обстрелять » - сообщил нам водитель и припустил скорости. В этих равнинных местах Кындыг и Тамыша уже воевал мой двоюродный брат Беслан Ломия, но тогда я этого не знал. Вполне возможно мой Бесик и обстрелял бы нашу машину из зарослей тунга и ольшанника росшего вдоль трассы сплошным лесом, но его тут не оказалось. Трасса была пустынна, ни одной встречной машины, марево поднимется от раскаленного солнцем асфальта и никого у дороги, только несколько выгоревших домов по трассе.- Все эти банановые республики нас до добра не доведут – рассуждал водитель – Эх был бы Брежнев живой и Союз никогда бы такого не случилось…Жили бы как люди…Я как Горбачев пришел сразу сказал этот раздолбай нас угробит…Я сразу понял как на него глянул…- Гадалка тоже говорила – поддерживала его мать- Все говорили. Михаил меченный. У него пятно на голове- плохой знак. Пророчество такое было. Чертовщина…Мы свернули на повороте перед Очамчирой и поехали тенистой аллеей от моря в сторону гор. Грузинское селе Араду предваряющее населенную абхазами Мокву было переполнено автоматчиками в касках и камуфляже. Машина остановилась у крайнего блокпоста на границе Араду и Моквы. На посту стояли человек тридцать грузинских военных, а в кустарниках притаился танк с направленным к снежной вершине дулом. Водитель вышел и о чем-то заговорил с военными. Мотор машины работал, ключи в зажигании, а рядом с ручным тормозом покоилось сокровище – короткий автомат ППШ. Я думал целую минуту. Я не водил машину, отец не разрешал, но соблазн был нестерпим. Я уже мысленно представлял себе как быстро перепрыгну с заднего на водительское сиденье, как резко нажму на газ и мы понесемся по открытой дороге в сторону моей деревни. Но как переключить скорость?! А может не сразу, но получится, машина взбрыкнет, подергается, но я смогу. Ведь иногда у меня получалось. Мечты уносили меня вдаль. Вот я приеду в Мокву героем, среди всеобщего поражения заявлюсь победителем с автоматом и машиной. Возможно я не справлюсь с рулем, и мы даже врежемся где-нибудь в дерево, но мы выйдем и побежим. Да и в конце концов у меня уже есть автомат и я уже сам представляю опасность! Если бы мать сидевшая рядом узнала о моих мыслях то ее скорей всего хватил бы инсульт. Я уже хотел перескочить на водительское сидение, но замешкался. А справедливо ли я поступаю с нашим добрым водителем? Он ведь нам помог, всю дорогу нам сочувствовал, вывез, а я… Машина милицейская, но ведь он за нее будет отвечать… его наверное снимут с работы и обругают. А за что обругают?! Из-за меня, из-за того что помог абхазам…. Пока я обдумывал все за и против, терзался сомнениями, водитель вернулся, открыл водительскую дверцу и мы снова тронулись. К моему удивлению он поехал дальше в сторону Моквы, минуя блокпост.« Там дальше на разведку отряд выдвинулся – пояснил он- Проведу через них и потом развернусь».Будучи ответственным и честным человеком, он хотел максимально нас обезопасить и сделать так чтобы, мы не повстречались ни с кем из тех, кто может преградить нам путь в безопасное убежище.
- Сидя в машине я размышлял о том правильно ли я поступил не попытавшись угнать машину. Я корил себя за нерешительность, за то, что я такой трус и мямля, за то что не научился водить. Вместе с тем я укрепился в убеждении что наш водитель- грузин в высшей степени добродетельный человек и ответить ему черной неблагодарностью на его заботу я тоже не имел права. Я тогда еще не верил в Бога, вернее верил, но смутно, скорее интуитивно, но я точно знал- Богу не нравятся коварные люди.Волга проехала шагов двести-триста, вошла в очередной поворот и я понял, что может быть это и к лучшему что я не попытался угнать машину. Вдоль всей дороги, по асфальту, обратно из рейда пешими возвращались грузинские солдаты в разгрузке, в бронежилетах, в касках, с автоматами, ручными пулеметами и гранатометами. По двое, по трое через каждые сорок-пятьдесят метров они шли по дороге и чуть посторонившись пропускали милицейскую Волгу, шедшую им навстречу на низкой скорости. « Я бы все равно их объехал и они бы в нас не попали» - говорил во мне дух упрямства. « Не попал бы один- попал бы следующий» - отвечал внутренний голос рассудка. На самом деле шансов проскочить там не было. Длинной цепью, через дистанцию по двадцать-тридцать метров, растянулся вереницей целый отряд из сотни стрелков. Наконец мы их проехали, и водитель снова приостановил машину поравнявшись с горсткой автоматчиков, плетущихся в самом хвосте. Водитель их о чем-то расспросил, получил ответ и обернувшись к нам произнес на русском « Это последние (солдаты). За ними уже никого нет и вы дойдете до своих. Я вас тут оставлю». Он вышел из машины, открыл заднюю дверь со стороны матери и помог нам выгрузить сумки с вещами.Водителю что-то прокричал остановившийся автоматчик в каске.- Что он сказал? – насторожилась моя мать- Он спрашивает «Куда ты их ведешь? Там дальше только абхазы»- рассмеялся водитель и громко ответил солдатам что-то на грузинскомЯ лишь разобрал слово «абхазеби». По вытянувшимся лицам солдат и по тому как они стали к нам присматриваться, я понял, что водитель-милиционер признался им что мы и есть абхазы. Он произнес : «Теперь я спокоен. Скажу Хиударовичу что с вами все хорошо.» и мы сказали друг другу : « до свидания». Кто этот человек, как его звали и жив ли он я не знаю. Мы никогда больше не повстречаемся. Машина уехала, а мы потащились в сторону гор. Я таскал на себе поклажу с вещами как мул. На ногах у меня были домашние тапки. Впопыхах сбежав из дому мы даже вещей толком не взяли с собой. Лишь мать, в коротком перерыве между визитами гвардейцев, в день обыска, успела прихватить с собой мешочек с драгоценностями; кольцами, золотыми цепочками, сережками, браслетами, крестиками и большим кольцом с бриллиантами предметом ее особой гордости. В основном я был нагружен вещами, которыми нас снабдили уже родственники, прятавшие нас. Но вещей было много и почему-то моя мать взяла с собой еще и продукты. Видать опасаясь голода. Жара стояла нестерпимая, несмотря на уже начавшуюся осень. Я вышагивал по середине дороги и был собой недоволен. Разве так должен идти парень?! Почему я безоружный?! Где справедливость?! – вопрошал я мысленно небеса. Мы брели по пустынной дороге очень долго. Никто нам не повстречался. Даже скота и собак не встретили. Ни души, полная тишина, я тащу сумки обливаясь потом и лишь жужжащая над головой пчела нарушает молчание. Мать тихо что-то причитает сетуя на судьбу и мы тащимся дальше. Никого вокруг. Ничейная, нейтральная полоса земли между уже почти сформировавшимися огневыми точками противоборствующих сторон. Мы прошли километра два прежде чем нам встретился буйвол с колокольчиком, сидевший в грязной болотистой жиже в траве. Позвякивая колокольчиком он мотал рогатой черной головой и отгонял от себя докучливых мух. Мы остановились и присели на придорожный большой камень. Буйвол жующий жвачку смотрел мне в глаза без какого-либо интереса. Невозмутимый, храбрый буйвол. Буйвол ничего не боится и ни о чем не беспокоится. Тупой буйвол. Молодец буйвол! Надо быть толстокожим и тупым как буйвол. Эта мирная картина пасущегося животного, тихо журчащий ручеек, пчелы и зелень, все это совсем не вязалось с ситуацией. « Икузааит хауаажьлар, хэа сыкоуп » (покончили с нашим народом, кажется)- произнесла мать- все попрятались…Мы поднялись и заковыляли дальше. Уже доходя до местечка Аджажь (Большой дуб) нам повстречался первый встречный. Им оказался Вова Тарба, старинный приятель моего отца и его односельчанин. Он прогуливался куда-то с пакетом варенной кукурузы и орехами, но заметив нас издали, он сначала остановился, прикрыл от солнца рукой глаза, вгляделся в идущих и заторопился нам навстречу.« О Мэри, неужели это все что ты вытащила из Сухума?!»- с огорчением воскликнул он подходя к нам.Мать узнав его, залилась слезами, а он подбежав к нам обнял нас и возблагодарил Бога что мы смогли выбраться целыми. - Не жалуйся, Мэри, не жалуйся! Бога побойся! Поблагодари что ребенка смогла вывезти… Как Валера? Он жив? …Ну слава Богу!...Как вы сюда добрались?... Как ты рискнула?!...».Тишина и уход всех жителей объяснялись просто. За дня три до нашего пешего прихода в Мокву произошли события заставившее местных покинуть свои усадьбы. Началось все по глупости. Большие беды именно так и начинаются. Двое молодых и миловидных абхазок хотели добраться из Очамчиры в свою деревню. Их вызвались подвезти бравые кавалеры из числа грузинских гвардейцев. Девушки согласились и открытый военный уазик с грузинскими боевиками и двумя девушками лихо прокатился по пустой дороге ведущей с трассы вглубь абхазских деревень. Поездка была с ветерком, с хохотом и с включенной музыкой. Гвардейцы высадили девушек и на обратном пути произошло ЧП. Попытайтесь вдуматься в ситуацию со стороны партизан. Отовсюду поступает информация о том, что грузинские военные занимают один населенный пункт за другим, повсюду погромы и разбой, пленение людей с целью выкупа, а тут люди видят грузинских военных с флажком и нашивками на форме. Ну что они должны были подумать?! То что это не военный патруль и не попытка захвата местности, как обычно, а галантные кавалеры по доброте душевной занимаются извозом?! Даже если бы кто-то из засевших в засаде выдвинул такой мотив его бы подняли насмех. А меж тем это было именно так, но правда зачастую звучит нелепо. Так или иначе, но гвардейцы словили шальные пули. Деталей я не помню, но вроде им удалось вернуться к своим и все рассказать, во всяком случае одному из них точно удалось спастись, потому что грузинское командование узнало об инциденте. Наверное, грузины и без этого обстрела провели бы свой рейд вглубь сел Мыку и Члоу, но происшествие это ускорило. Целый отряд на танках и БМП выдвинулся из Очамчиры и поехал, громыхая гусеницами, по той самой дороге по которой шли теперь мы, спустя три дня. В Мокве им преградил путь безоружный абхаз на Жигули и попытался их словом отговорить от карательной экспедиции. Его расстреляли прямо на месте. Потом беспорядочно стреляя из пулемётов и пушек бронированная колонна проследовала через всю Мокву и углубилась в следуюшее село Члоу. И там отправляя снаряды наугад в дома на холмах грузинский отряд дошел до моста через горную реку Дьаб. Грузины почему-то решили, что мост заминирован. Они были о нашей бдительности более высокого мнения, а на самом деле мост никто не минировал тогда. Не было ни взрывчатки, ни опыта, ни организации и все это появилось лишь позднее. Так что их фобии не дали им перейти речку. Грузины постояли, постреляли наугад и вернулись обратно не встретив серьезного сопротивления. Они почему-то не решились остаться на захваченной территории.Этот карательный рейд грузин привел к тому, что никто не чувствовал себя в безопасности в приграничной с грузинскими поселениями Мокве и даже дальше в Члоу. Попрощавшись с Владимиром Тарба мы пошли дальше. К сожалению, этому доброму, отзывчивому человеку также суждено погибнуть. Он переживет войну, но погибнет от пуль грузинских террористов уже в послевоенное время. Но мы, конечно этого тогда не знали и все надеялись на лучшее. Вскоре нас подобрал трактор, с лафетом. В нем на корточках, прислонившись в борту, сидели несколько людей в гражданской одежде, но с ружьями и винтовками. После до зубов вооруженных и экипированных грузинских гвардейцев они выглядели как оборванцы и оружие у них было никакое, по сути. Но они весело шутили и не ведали страха. Тарахтевший трактор повез нас в Члоу. Мы не стали останавливаться у моего дяди со стороны отца и в дедовском, уже опустевшем, но благоустроенном доме в Мокве. Оба жилища располагались слишком близко к линии фронта и в любой миг могли подвергнуться обстрелу или быть захваченными. По пути, подпрыгивая от неровного, быстрого хода трактора, моя мать отвечала нескольким стрелкам о том, что она увидела на грузинских позициях.- У них танк. Их много и оружия у них много, а у вас даже автоматов нет…- У меня к тебе просьба, наша сестра – обратился к ней их старший, бородатый человек в шапке и с суровыми лохматыми бровями - Люди итак запуганы, не говори им так…Люди не должны бояться, иначе нам точно конец.Стрелки довезли нас до центра Члоу, помогли нам разгрузить пожитки и вскоре нас уже встретил гостеприимный дом в котором родилась моя мать. Брат моей матери Рома Инапшба, о котором я рассказывал выше, прилетел, да, да, вы не ослышались прилетел в Члоу на вертолете. А прилетел он из Грозного, из самой Чечни. В те начальные дни войны Абхазия остро нуждалась в оружии и боеприпасах. Дядя перед войной купил цех в Ульяновске, в России. Будучи директором чайной фабрики и технологом по образованию, он развивал отрасль не только в Абхазии. Вступив в контакты с известной тогда российской компанией «Русский чай» он вместе с другом, технологом высшей квалификации Георгием Басария неоднократно посещал Цейлон и Индию. Они привозили оттуда новейшее оборудование для фасовки чая, а также само сырье. Цейлонские сорта смешивали с нашим чаем и получался бесподобный, божественный по вкусу микс. Никогда более я, ни разу в жизни, не повстречал равного по аромату и вкусу чая. Уехав в Россию мой дядя, на скорую руку, продал недавно купленное предприятие, вместе с помещением и оборудованием. Вырученные деньги он потратил на оружие. В 1992-ом году российские военные в Чечне распродавали втихую оружие. Приехавшему в Грозный дяде не составило труда купить автоматы, карабины, патроны, гранаты, мухи и даже гранатомет. За дополнительную оплату вертолетчик сделал аж два рейса по маршруту Грозный – поляна в Ткварчале, а потом в центр села Члоу, перед школой. Разгрузив снаряжение вертолетчик во второй раз привез вместе со следующей партией и заказчика. Потратив деньги Рома не остановился на этом и пошел на позиции рядовым. Ему предлагали должность командира, но он наотрез отказался даже рассматривать такую возможность . Я как-то стал его допекать, дескать «как можно было сделать такую глупость и отказаться быть командиром?!» на что он ответил « Слишком большая ответственность. Я не могу. Я могу ошибиться. Ошибаться нельзя. ..Кстати это и хорошо, я не буду отвечать за соседских детей. Я не буду их забирать из дому…так лучше…». Если есть высшая форма патриотизма, то она такая. Не мародерствовать и не наживаться, а отдать стране свои деньги, ставить цену жизни соседей, пусть даже тех кто не хочет воевать, выше воинской славы и почестей, рисковать самому, но не подвергать риску других. Родись он в средние века он был бы рыцарем- мой дядя самых честных правил.В члоуском доме также, на вынужденном, гостила моя пятнадцатилетняя двоюродная сестра Алиса Голандзия. Ее привезли в начале войны с ее отцовской деревни в селе Кутол. Очень умная девочка, не по годам, пыталась найти причину происходящих несчастий и делала это с юмором:« Астик, мне нельзя оставаться на лето в деревне. Все из-за меня. Один раз осталась дедушка умер, второй раз осталась война началась…В Кутоле дурдом, грузины напали на наших, наши стали стрелять, грузины в воздух самолет подняли, сбросили бомбу на грузин.»- не понял- Ты что меня совсем не слушаешь? Грузины напали на наших в Кутол..- Это я понял- Наши на грузин- Тоже понятно- А грузины с неба бросили бомбу на грузин- Ошиблись наверное- Нет, специально на своих бросили!- всплеснула она руками- Астик, ты что-то плохо соображаешь! Я же говорю дурдом полный.В старой члоуской усадьбе всегда был достаток и изобилие. В хорошие времена там бывали именитые гости из интеллигенции, в частности Константин Симонов, а также двоюродный брат моей бабушки классик абхазской литературы Баграт Шинкуба был там частым гостем. Запасов в начале войны в доме хватало, опасности никакой и вокруг восхитительные сельские пейзажи, наполняющие душу безмятежностью. Если бы не выпуски новостей и не тревожные вести могло показаться что и нет никакой войны. Жизнь текла там по довоенному - размерено и комфортно. Дом был расположен на идеально ровном огромном газоне, но позади дома земля резко клонилась вниз и сзади дом был на маленьком холме, у подножья которого рос мандариновый и лимонный сад. На втором этаже дома располагалась библиотека, куда я захаживал перебирать для чтения книги. Выходя из библиотеки я попадал на широченный открытый балкон. Этот балкон был Г-образный и связывал между собой спальни наверху. В боковой части балкон находился на возвышении по отношению к тыльной стороне, за домом. Почему я об этом так подробно рассказываю? Я хочу, чтобы ты, дорогой читатель, вообразил всю курьезность произошедшего далее. Все произошло быстро и нелепо. Выхожу я значит на балкон, по ходу шага просматриваю книгу и слышу оглушающий рокот с небес. В холмистой местности нет паузы между шумом от вертолета и самим вертолетом. Только я оторвался от книги и поднял голову, а чуть выше и прямо передо мной сидит пулеметчик в открытом проеме вертолета. Щетинистый, в очках, в камуфляже, ботинки в стойку уперлись, сам ремнем каким-то привязан и пулемет на станине с лентой смотрит дулом на меня. Вертолет на мгновение завис. Летчик вертолета в круглом лягушачьем шлеме с огромными очками зыркнул в мою сторону и тут же отвернулся. Сам не знаю почему, но я кивком головы поздоровался с пулеметчиком. Он на меня таращится, я на него, неловкая пауза и я показываю ему знак рукой, дескать, «что происходит? Что ты от меня хочешь?» Так и таращась на меня он пронесся мимо, распугивая кур копошившихся в мандариновом саду. Миг спустя раздалась трескотня пулемета. Куда стрелял пулеметчик непонятно, но точно не в нашу сторону. Крики и причитания женщин стали слышны только после того как вертолет отдалился.Произошедшее меня позабавило и внесло хоть какой-то интерес в монотонный распорядок дня состоящий из сна, прогулок и меню. Меню было что надо. Оно состояло из мамалыги, жирного буйволинного сыра, козлятины, хачапуров, баклавы, аджарских хачапуров и прочих вкусностей которыми я вместе с молодым вином (мачаром) коротал время. Приходилось и помогать моей бабушке и незамужней тете по хозяйству. Моя тетя математик в Члоуской школе и всю свою жизнь посвятила семье и школе. Тетя, мать и бабушка начали убирать кукурузу, а я им был помощником. Я грезил о сражениях, молча, не прекращая таскать плетенные корзины наполненные кукурузными початками. Я нес полные, тяжеленые корзины через все ухабистое поле, спотыкаясь о неровности и высыпал початки на пол в казарме. Там кукуруза должна была подсохнуть, а дальше ее очищали от кожуры и сыпали в амбар. Но сначала сборка.«Почему ты так долго?»- удивлялась бабушка, когда я возвращался с пустой корзиной.Я не обратил внимание на ее вопрос и таскал дальше поклажу на плечах как мул. С каждой ходкой я все больше уставал и был уже весь взмыленный и с отдышкой. Суставы нещадно ныли.«Ладно. Давай еще одну корзину мы тебе соберем и на сегодня хватит»- наконец произнесла моя бабушка Щущька (Буца) Сангулия.Они с тетей заполнили еще одну корзину, я взвалил ее на плечи и пошел напролом по направлению к казарме. Шел я как буйвол, ломая встречную кукурузу, наступая в ямы и вырывая ногами ростки еще не собранной фасоли внизу.- Куда ты? Куда ты идешь?- закричали мне вслед женщины- Как куда?! В казарму!- В казарму?! Какой ужас! - раздался за моею спиной смех.Грезя о своем, о войне и мире, я прослушал их инструкции в начале уборки, как шум воды. Как во сне, я прослушал и не понял, что на самом деле кукурузу надо носить не за сотню- двести шагов в казарму, а складывать в кучи которые были в метрах пятнадцати - двадцати от мест загрузки. Чуть в стороне от моего пути в казарму, за высокими, частыми стеблями кукурузы скрывались несколько горок кукурузных початков. Их побросали прямо в поле, чтобы потом на тракторе доставить к амбару. Я же каждую ходку, размышляя о своем, не смотрел по сторонам, тащил корзины вдаль по ухабам и рассыпал кукурузу в казарме. Одним словом, как трактор я никуда не сгодился. Кое-какой объём я дотащил, но все же это не сравнится с механизированной силой. Спустя день-два выяснилось, что моя глупость оказалась, случайно, не глупостью. И такое бывает. Никакого трактора нет и не будет. Я не знал плакать мне или смеяться. Не было солярки для трактора и из-за войны ей неоткуда было взяться. Я каждый день продолжал свои пешие рейсы с поля с корзиной на плече. От растраченной энергии кушать хотелось еще больше и аппетит был просто невероятный. Мне постоянно хотелось есть. По своей натуре я любитель шоколада и сладостей. Шоколад я «закончил» очень быстро, а уже к октябрю закончился запас сахара. Но выход всегда есть и иногда замена может быть вполне сносной. Теперь вприкуску с душистым чаем мы пили мед, так что и это меня не сильно беспокоило. А беспокоило меня то как бы побыстрей избавиться от опеки и получить согласие на то чтобы отправиться на позиции. Созерцая соседа-родственника Славика Инапшба отправляющегося на позиции я сгорал от зависти к его немудренной полу-гражданской экипировке, высоким резиновым сапогам и карабину. Новости поступали все более ободряющие- взятие Гагры вызвало всеобщее ликование. Погода стояла солнечная и без дождей, хотя по вечерам и утром было прохладно. Бархатный сезон был в самом разгаре, когда у калитки неожиданно для всех появились мой отец и мой другой дядя, старший брат моей матери Рауль. Оба они были бородатые, со впалыми глазами и похудевшие, но их приезд и счастливое возвращение из оккупированного Сухума добавил еще больше поводов для оптимизма. Их переправили на грузовой машине, в кузове. Спрятали под тентом и довезли до границы Атары, где высадили.
- Спустя неделю мой отец был назначен начальником милиции на неоккупированной части Очамчирского района. Собрав по деревням оставшихся милиционеров, их нашлось человек 10-12, они приступили к работе. В их задачи входил надзор за мобилизацией, а также собственно поддержание порядка. И с тем и с другим были проблемы. Война это не только всплеск настоящего бескорыстного патриотизма, но еще, как оказалось, единичные случаи; убийств исподтишка, мародерства, разного рода хищений и скотокрадства. Бывали хоть и редкие, но все же возмутительные случаи изнасилований и даже диверсий в тылу. Наряду с большинством патриотов была и откровенно полутрезвая хулиганская публика. Прикрываясь на словах радением о стране и горячим патриотизмом творились и нелицеприятные поступки. Этих случав во время войны со стороны абхазов было немного, но стрельба в тылу и хамское разнузданное поведение были опасней для абхазов чем даже грузинские карательные рейды. Анархия могла подрывать веру людей в правоту их общего дела, а это было единственное оружие которое блокированный анклав мог противопоставить превосходящей силе. Армия врагов превосходила защитников Абужуйской Абхазии по численности и вооружению и лишь высокий моральный дух и стойкость были преимуществом обороняющихся. Отец, как обычно, мне ничего не рассказывал, но по всей видимости, его работа стала еще более опасной чем в мирное время. Мне, на какое-то время, почему-то стали запрещать гулять по окрестностям и даже выходить на ближние, открытые поля. Я думал это связано с угрозой того что прилетит шальной грузинский снаряд, канонада все чаще слышалась вблизи, а потому я отмахивался от женщин и продолжал бродить. Позже, из подслушанных разговоров полушепотом, я узнал что это связано с угрозами моему отцу в отношении меня, его сына. Тем кто уже начал привыкать к безнаказанной анархии очень не понравилось то что откуда-то опять, почти из ниоткуда, снова появилась милиция и им снова придется отвечать за содеянное. Уже позже после войны я услышал и о некоторых подробностях того, как недовольные расследованиями их тайных дел бандиты планировали убить моего отца. Отца они не смогли убить по чистой случайности, поделившись планами со своими. Это стало известно, их выдали и их замысел рухнул. Но так или иначе это добавило напряжения и в без того напряженную ситуацию. Кое-как, то увещеваниями, то разъяснениями, то угрозами удавалось сохранить хрупкий порядок за линией фронта. Так наступил ноябрь и села Очамчирского района были отрезаны от электричества. Деревни погрузились во тьму на долгий год. Горы, холмы, дальняя артиллерийская канонада и тьма- вот каким мне предстал Члоу в последние два месяця 1992 года. По ночам то тут то там слышались далекие крики и плач. Это означало что кого-то привезли убитым с позиций. Я научился прислушиваться и отличать женский плач от плача шакалов в лесу. Однажды, когда стемнело привезли сразу пятерых погибших воинов и вся деревня огласилась горем. Жены, матеря, дети начинали кричать с разных сторон по соседним усадьбам с промежутком в полчаса. От каждодневного горя можно было запросто спятить.Начались холода. Солярки в баке не было, а стало быть и отопления в батареях. Дрова тоже никто впрок не заготовил, и я ежедневно пилил ручной пилой толстые ветви сваленной акации. То топор, то пила. Зубная боль и простуда стали почти моими постоянными спутниками. Чтение книг у едва светившей лампы стало моей единственной отрадой. Днем я неуклюже размахивая кувалдой вбивал клинья в пни, колол дрова и носил их в пристройку рядом с домом. Руки растрескались от холода и ветра, но иступленное битье кувалдой по звонким клиньям мне нравилось. Во-первых, я быстро согревался, а во-вторых я мог там уединиться от бесконечных нравоучений и опеки женщин. Там можно было размышлять на досуге и никто не мешал. Почти неделю я наслаждался короткими минутами когда в полной тьме, в 9 часов вечера от аккумулятора я мог настроить антенну малюсенького автомобильного телевизора и сквозь шипение ловил новости об Абхазии по российским каналам. Новости были скудные, но это было лучше чем ничего. Так я превратился в своего рода маленькое новостное агентство для своих домашних и для ближайших соседей. Неделю я вещал короткими строками услышанными по телевизору, я их запоминал слету, наизусть, но потом аккумулятор окончательно издох.В те осенние дни произошло значимое событие. Грузинские военные вошли в село Кочара, граничившее с абхазскими селами. Кочара была зажиточным селом с добротными домами и ухоженными садами. Населено многолюдное село было грузинами, переселившимися туда в 30-ые годы 20 века. Спустя какое-то время абхазские отряды возглавляемой малочисленной группой чеченцев и несколькими махаджирами выбыли грузин из села. После передовых отрядов в освобожденное село пробралась и горстка мародеров из наших. К сожалению и это имело место. Наблюдая зарево пожарищ в закатном небе моя тетя, учительница Члоуской школы, неодобрительно кивала головой и тяжко вздыхала. Ее подруга жила в том селе. В целом абхазы жители соседних деревень неодобрительно восприняли факты поджогов домов в Кочара. Те из наших кто позарился на чужое добро также воспринимались среди своих с насмешками и скрытым пренебрежением. Нельзя кучке хапуг осквернять рыцарскую войну за свободу банальной наживой. Запомнился мне и такой эпизод, услышанный мною. В Члоуской школе располагался штаб. В штаб в тот момент приехал один из известных тогда командиров Мушни Хварцкия. В молодости он дружил с моим дядей Ромой Инапшба. Они там случайно встретились и разговорились. Один из ополченцев, толи в подпитии, толи желая произвести впечатление на известного своею храбростью командира, встрял в их разговор и поведал хвастливо о том, что сжег несколько домов в Кочара. Наверное, он ожидал услышать похвалу.- Ты что себя героем считаешь? – произнес помрачневший Хварцкия, с презрением в голосе- Ну, они же тоже…- Что они?! Причем тут они?!- оборвал его командир- Я о тебе говорю. Кочарцы до этого момента против нас не воевали. Они наших предупредили что госсоветовцы зашли в деревню.- Но…ведь… – замямлил незнакомец.- Что но? Мозги надо иметь! – прикрикнул на него Хварцкия и едва сдерживая раздражение продолжил уже спокойней - Я тебе сейчас объясню что ты натворил. Ты видно не понял. В Грузии живет 4-5 миллионов. Понимаешь?- Понимаю- Из них далеко не все взяли оружие и пошли убивать абхазов. Даже в самой Абхазии далеко не все грузины взяли оружие. Эти люди не воевали – показывал он пальцем в сторону Кочары- Они надеялись на мир. Они хотели жить вместе с нами. Боялись испортить с нами отношения и потерять свои дома. А ты что сделал? Тот чей ты дом сжег теперь точно возьмет в руки оружие и убьет кого-то из наших. И эта смерть будет на твоей совести!...Не понятно? Мы не за их мебель воюем, не потому что разбогатеть на чужом хотим… Ты наверное, не понял за что идет война. Такие поступки дискредитируют нас…Навряд ли тот к кому он обращался понял что означает слово «дискредитируют», но по его пристыженному виду можно было заключить что он понял общую мысль и удалился. Спустя дней десять Мушни Хварцкия погиб в бою, освобождая село Цхинцкар. На нашей войне героизм проявляли не только войны. Население настолько доверяло своей власти во время войны, что даже находящиеся в блокаде и недоедающие семьи, многие беженцы, сами собирали и отдавали родине последние материальные ценности. Старушки несли свое столовое серебро, старые крестики, обручальные кольца, молодые девушки сдавали свои цепочки и браслеты, люди сдавали безвозмездно на оборону, на лом, золотые и серебряные изделия. Вот такое это было время, когда лучшая часть народа не думала о наживе и даже о собственном будущем. Пренебрежение к материальным благам проявлялось во всех порядочных семьях. Выпавший снег замерз на мандариновых деревьях и утяжелил их ношу, добавившись к не собранному с ветвей урожаю. Мандарины на ветвях, на них тяжелый замерзший снег и колючий холод. Бабушка попросила меня потрусить деревья, чтобы облегчить им груз, и чтобы ветви не надломились. Собиравшийся на позиции дядя вмешался « Оставь, пусть дома погреется мальчик. Люди умирают. Зачем они нам?! Пусть так останутся, чтоб больше горя не было». Я не убрал снег с мандариновых деревьев. Они все надломились и высохли потом.Однажды, в морозный вечер, я пошел в штаб Восточного Фронта располагавшийся в центре Члоу, в школе. Под предлогом того, что хочу прогуляться и узнать новости, если меня спросят, я тихонько, никому из женщин не сказав, тронулся в путь. Нигде ни огонька, замерзший, хрустящий под ногами снег и новолуние на чистом небе. Огромная луна светила как днем и я мог не бояться что собьюсь с дороги. Прошагав по хрустящей под ботинками полуледяной-полугравийной дороге километра полтара-два, я срезал путь, пошел лугами и вскоре подошел к возвышающемуся темному зданию школы. У здания стояли двое. В свете полной луны я их мог легко различить. Один из них был мой отец, а другой известный писатель Джума Ахуба, только что освобожденный из грузинского плена по обмену. К моему удивлению они смеялись. Тогда смех не часто раздавался и оттого люди с юмором были очень ценными, во всяком случае для меня. Я навсегда запомнил эту картину и знакомство с писателем. Толстый, замерзший снег был настолько крепок, что можно было на него наступить и не провалиться. В свете полной луны обутый в легкие туфли, одетый в спортивные брюки, бушлат, лыжную шапочку Джума Ахуба рассказывал о том как его во время набега на мирные дома пленили мхедрионовцы. Джума Ахуба не воевал оружием, он был безоружен, но он воевал словом. И он умел воевать словом и идеями, надо отдать ему должное. Он рассказывал о своих злоключениях в плену с невероятным, жизнеутверждающим юмором. До сих пор помню его резкие черты лица, смелый выразительный взгляд и искрометный, добрый юмор. Я попытаюсь выразить словами этот фрагмент, но слова никогда не заменят живого рассказчика, да еще умеющего подчеркнуть детали. Итак, в плену, Джуму Ахуба пожелал допросить сам Джаба Иоселиани. Джаба Иоселиани был всесоюзный титулованный урка, бывший вор в законе, а еще он был руководителем переворота против Гамсхурдия и основателем полубандитского националистического вооруженного грузинского формирования Мхедриони. По грузински – «Всадники». Иоселиани и его подопечные пушками и танками расколошматили весь центр Тбилиси, выгнали президента Гамсахурдия и привели к власти Шеварнадзе. Фактически они были хозяевами положения в Грузии. Они особо не церемонились и с Шеварнадзе. Иоселиани и его ребята обложили данью почти всех «буржуев». Этот Джаба был эксцентричен и на многие законные условности отвечал с обезоруживающей политиков уголовной прямотой и цинизмом. Однажды мхедрионовцы, являвшийся на тот момент хозяевами Тбилиси, провели целое собрание и отправили депутацию к своему шефу. Они вошли в кабинет к Иоселиани и начали мямлить что-то нечленораздельное. Они его побаивались и потому не сразу смогли выразить то зачем пришли.- Мы это… у нас семьи…чуть-чуть зарплату…все имеют, мы не имеем..- канючили они и смущенно прятали глаза.- Вам оружие дали? – оборвал их резким окриком Джаба.- Дали- Менты беспокоят?- Нет, батоно Джаба- Прокуратура?- Нет – совсем засмущались громилы- Вы что совсем тугодумы?! У вас есть оружие, менты не беспокоят, а вы зарплату пришли просить?! Кто кому деньги должен носить?! Это вы деньги должны сюда принести, а не я вам…Вот такой это был человек. А еще он был профессором философии и даже писал книги. Одним словом это был дерзкий, образованный бандит в арсенале которого было много трюков.- ….Валера, я многих бандитов видел, но этот – присвистнул рассказывавший писатель- Этот просто…Таких плутов нет на свете…Все одеты по военному, а он меня допрашивал в двубортном пиджаке, в лакированных туфлях и весь сам такой холенный…- Ну, что? Как дела писатель?- рассмеялся вождь боевиков и перегнувшись через стол легонько похлопал Джуму по плечу- Я кстати тоже пишу. Мы с тобой коллеги… Что ты там пишешь?...Я читал кстати «Дети гор» или « Благословите нас горы» что-то такое…- при разговоре гримасничал он - …Ты не обижайся, честно говоря это не фонтан. Ты многое придумал, но кое-что в этом есть…Джума Ахуба, несмотря на то что был во власти головорезов, не стесненных моралью, отвечал с таким же юмором и обезоруживающей откровенностью. У них завязался спор о жизни, о литературе, о войне. Джаба распорядился подать чай в фарфоровых чашках и угощаясь конфетами они продолжали общаться, пока дверь не распахнулась и в комнату не ввалился мордоворот с автоматом на шее и диким выражением лица--… на льва похож- рассказывал Джума Ахуба- Рыжий, шевелюра всклоченная, борода растрепанная и тараторит « Батоно Джаба, окро…». Я же грузинский почти понимаю. Он ему говорит « там этих потрепали. Они оказывается золото имеют…наши ребята все собрались…»Видать, кто-то из заложников решил откупиться припрятанными драгоценностями и Джаба запереживал, что пока он «болтает тут» где-то там делят золото. Без него делят !!! « Я ведь тоже пишу»- продолжил было он, но заколебался переводя взгляд то на ражего детину то на врага-писателя. Какой-то миг Джаба был на перепутье и умолк. Что ему делать? Продолжить интересную философскую беседу или пойти туда где делят награбленное. Профессор философии разрывался на части, в буквальном смысле этого слова. Профессор сначала встал, хотел пойти за боевиком, потом отпустил его со словами « Сейчас приду. Иди», потом сел, открыл было рот, но он уже не мог думать о литературе. Джаба занервничал и не мог собраться с мыслями. Он знал своих бандитов и знал, что они поделят ценности очень быстро. Моргнуть не успеешь и нет никакого золота. Он было опять заговорил « Э….Знаешь…Гм…» , но его оборвал Джума. Он оборвал его не словами, а просто тихо, весело улыбнулся глядя ему в глаза. Дескать «А вдруг не успеешь? Твои ребята потом руками разведут и скажут « А не было никакого золота». А? Я тебя хорошо понимаю, гораздо лучше чем ты об этом думаешь». До той поры вежливый, игравший в интеллигента Джаба сразу изменился в лице. Он был очень проницательный и умел считывать реакцию собеседника. Этот их немой разговор, сказал Джабе, что абхаз все понял и понял все правильно- А ну тебя в баню! – раздраженно отмахнулся Джаба, вскочил с кресла и обиженно хлопнул дверью…Выслушав историю от Джумы Ахуба, я решил посмотреть, как устроен сам штаб и зашел внутрь. В преддверии грелся часовой, расположившись на кушетке, а в следующей комнате с раскрытой настежь дверью, спиной ко входу, сидел за столом с лампадой широкоплечий мужчина в бушлате. В комнате дым столбом, он курил, одевал наушники и говорил с кем-то по шипящей рации. По разговору речь шла об обмене военнопленных и на том конце провода был грузин.- Так время и место оговорили. вы согласны или нет? – спросил голос с грузинским акцентом из шипящей рации- Я это сам не решаю. Старшего спрошу…- Когда ответ? – грубо кричит грузин- Завтра! Старшего сейчас тут нет. Доложу ему - также грубо отвечает ему наш и выключает связьЧасовой на кушетке тихонько хихикнул и с места проронил : « Борисович, а что ты ему скажешь? Думаешь подвох?».- Надо подумать – отозвался уставший радист и стал потирать виски, облокотившись локтями на столГоворивший по рации был командующий Восточным Фронтом Мераб Кишмария.
- В Члоу я услышал и еще один рассказ о войне, но о войне далекой . Та война давно отшумела, отгрохотала, все ее участники давно отсмеялись, отпели свои песни, отмучались и вечным сном покоились в нашей сырой земле. Но одна ровесница той войны была жива и она мне повстречалась. Ее привезли в наш дедовский дом из Атары. Родная сестра моего деда по матери Мида (или как ее называли в доме Квициниевцев куда она вышла замуж Верчка) Инапшба была приблизительно в моем возрасте когда в 1918 году меньшевики вторглись в Абхазию. Мида застала грозную пору гражданской войны в разваливающейся Российской Империи. Теперь она была в преклонном возрасте, опиралась на клюку, но даже морщины на белоснежном лице, худоба и годы не смогли изгладить до конца след ее былой красоты. Ясный, открытый взгляд зеленых глаз, ясный ум и аристократические манеры делали общение с ней настоящей ходячей школой этикета для всех кто ее знал. Она была добра ко мне даже больше чем я того заслуживал. С присущей ей искренностью она не скрывала истину. « Ты так похож на Сиуарда. Когда тебя вижу будто на него смотрю. Посиди со мной, не торопись, поговорим»- часто усаживала она меня рядом. Ее брат , брат моего деда Сиуард, был призван в Красную Армию 1941 году и пропал без вести в 1942 в неудачном Керченском десанте. « Проклятая Керчь! Он там сгорел в огне! »- проклинала Мида Керчь, поджав губы и мотая головой в знак осуждения. Но это отдельная история, сейчас речь не о нем, а о ней. Итак на краю империи, в глухом селе Члоу Кодорского уезда, жил поживал среди раскидистых дубовых рощ и старого орешника ее отец Гудиа, вместе со своею семьей. Жила и подрастала его дочь и все бы ничего, но тут отзвуки Великой Революции в Петрограде докатились и до дремучих лесов Абжуйской Абхазии. Сначала власть в Сухуме и в Очамчирах взяли красные, создали Ревком, а потом грузинские меньшевики направили сюда царского генерала Мазниева с кавалерией и пушками. Три долгих года меньшевики оккупировали Абхазию и даже взяли у красных ненадолго Сочи. К моему удивлению Мида положительно о них отзывалась. И я никак не мог понять старушка шутит или она это серьезно.« Эх, разве это серьезная война?! – вздыхала она о нашей войне - Эта война неправильная. Разве это достойные люди?! Никаких правил, Никакой интеллигентности- отзывалась Мида о грабежах и мародерстве войск Госсовета- Меньшевики были порядочные люди. Враги, но воспитанные люди!- потрясала она пальцем над седой головой, покрытой вечно черной косынкой- Они людей не грабили. Только тех грабили кто им мешал. Они умные были. Думаешь просто так курей крали? Никогда! Только экзекуция. Ты знаешь, что такое экзекуция...Ха! Неужели не знаешь?! Столько книг прочитал и не знаешь? ...В доме того кто воевал против меньшевиков они селили усатых, пьяных казаков. Те ничего не крали, но кушали все. Весь отряд кушал все что имели хозяева ; коров, коз, поросят жарили на вертелах, пили, стреляли в глиняные кружки и так проводили время. Потом когда уже нечем было пировать они поджигали дом и уходили в другой… Наши махаджиры из Турции на фелюгах приплыли к Очамчире, хотели нам помочь, но их разгромили и они по деревням разошлись. Много раненных скрывали в Мыку. Меньшевики, разыскивая высадившихся махаджиров пришли в Мыку. Устроились они на холме, в монастыре. Там конюшня была для лошадей и был ночлег для солдат в храме и пристройках. Пулеметы они с собой имели и расставили их на башнях и на крыше часовни. За стенами они ночевали, а днем на конях разъезжали и искали тех абхазов кто из Турции с оружием приплыли…Тогда священником в Мыку был Бахуа Какалия, он кстати был родным братом бабушки Баграта Шинкуба. Баграт тогда только родился. И вот собрались моквцы в лесу тайком и там решились прогнать меньшевиков. Людей собрали Нестор Бигуаа и Бахуа-священник. Договорились они что внезапно нападут по знаку который подаст Бахуа, а он их предупредил чтобы не медля сразу нападали когда меньшевики напьются и дрыхнуть будут. Жена Бахуа, по фамилии Аргун, боевая женщина, пришла к Нестору Бигуаа и моквцам в лес ночью и сказала : « Теперь давайте! Ворота откроют изнутри». Абхазы ринулись из леса и ворвались внутрь. Сама Ханифа Аргун такая дерзкая была из маузера стреляла и на коне гарцевать могла. Не каждый абрек так мог как она стрелять. Очень красивая она была…Так меньшевиков прогнали, но ненадолго. Они вскоре вернулись с большой армией. Тут то все и ударились в леса. Если до того меньшевики выборочно убивали, то теперь подряд во всех палили и хижины жгли. Все жители в горы попрятались. Погрузили на арбы детей, копченные сыры, муку взяли и мясо копченное и скот перед собой погнали. Мы члоуцы ушли в Кыдра, где трудно пройти и конному. Там шалаши разбили и скот пасли. Я за козами смотрела, сама тоже такая же резвая была. Вниз никто не спускался, но отец нас оставил и вниз спустился. Он так сказал : « Я должен увидеть кто наш дом сожжет». Не только меньшевики были опасны. Когда хорошие люди ушли со своих мест худшие из людей нашей земли, отребья, сбиваться начали в шайки и ходили по брошенным хозяйствам, все крали, а потом поджигали, чтобы на меньшевиков свалить… »Таков был ее рассказ о грозном времени революции начала 20 века. Но, как говорится, то « дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»- вернемся снова в 1992 год. 10 или 11 декабря отец прислал за мной и матерью грузовик Камаз, который нас должен был отвезти в Ткуарчал. Там нас планировали посадить на вертолет и переправить в Гудауту. Единственная связь обороняющегося анклава с внешним миром были вертолетные рейсы с Ткуарчала на российскую Теберду (за Кавказским Хребтом) или на Гудаутский аэродром. Никакой больше связи кроме одного-двух рейсов вертолета летевшего по горным ущельям. Воздушный мост нависал в стороне от моря и от линии фронта. Вертолет пересекал по воздуху Кодорское ущелье населенное сванами. Утром приехал Камаз. За рулем здоровенный и улыбчивый парень - Омар Кварандзия. Мы с ним познакомились по дороге. Для него самого было диковиной управлять Камазом, но это требовалось для фронта. На этом Камазе не было кузова, только кабина. На Камазе не только перевозили грузы и бойцов, но часто ставили зенитки, нурсы и могли с них вести обстрелы, а потом благодаря мобильности грузовика менять месторасположение и укрываться в лесной чаще от ударов с воздуха. Мы тряслись в кабине от быстрой езды, двигатель большегрузной машина надсадно рычал и мы приближались к реке Мыку, чтобы перейти ее вброд. Вдруг перекрывая шум мотора раздался пронзительный рев пролетающего самолета. Боец выглянул из раскрытого окошка Камаза , глянул вверх, тихо выругался и вдавил педаль газа в пол. Толи движок Камаза перебоил, толи брызги воды попали на свечи и намокли провода, но грузовик заглох прямо на середине речного течения. Машина заглохла капитально и ни в какую не хотела заводиться. Самолет над нами делал крюки и гонял по небу осматривая окрестности внизу.- Выходим!- крикнул Омар, открыл дверцу и плюхнулся в холодный поток по пояс - Он на нас бомбу сбросит!Только он это сказал и самолет, на самом деле бросил бомбу и она где-то с ужасающим грохотом взорвалась. Авиационную бомбу не спутать с грохотом снаряда пущенного из пушки или арт-системы. Авиационная бомба в разы мощнее и сотрясает окрестности до основания. Она как землятресение. Бомба разорвалась вдалеке, но самолет развернувшись опять кружил огромными кругами над рекой.Не спрашивая ее разрешения боец схватил мою мать и стал переносить ее на тот берег через бурный поток, а я сидел и таращился в небо на ревущий самолет. Запыхавшийся Омар вернулся.- Я сам! – выкрикнул я и прыгнул- Не сейчас! Нет времени! – подхватил он меня на лету – Схвати меня за шею и крепко держись!Он стал осторожно передвигаться по неровным, скользким камня, противоборствуя хоть и неглубокому, но быстрому горному потокуРека запросто могла сбить его с ног и унести нас обоих, но Омар Кварандзия был богатырского телосложения и смог перейти реку вброд, вместе со мною. Какое-то время мы сидели в тени, на берегу реки и смотрели на проносящееся мимо нас течение и брошенную посреди реки машину.Водитель отдышался, самолет улетел и Омар вернулся к своему грузовику. Он провозился час или около того, но Камаз все-таки завелся и переехал реку. Зимой у нас быстро темнеет и уже впотьмах мы приехали в Ткварчал, где остановились у знакомых. Радушный, гостеприимный дом седовласого Володи Кварчия обрадовал нас теплом. Он топился ткварчальским углем. Нас отлично приняли, мы обогрелись у пылающей большой печи, поужинали при свете свечей и стали ждать рейса вертолета. Так прошло два или три дня. Наконец нам сообщили, что завтра мы должны эвакуироваться на прилетающем вертолете.В то памятное утро, едва рассвело как я заявил моей удивленной матери о своем плане. Его я вынашивал давно и раньше времени не хотел оглашать. Я так послушно согласился улететь на вертолете потому что у меня был свой, и как мне казалось, хитрый план. Я планировал избавиться от опеки матери посадив ее на вертолет, а потом вернуться и вступить в какой-либо из отрядов. Благо их было много и можно было выбирать из родственников, с кем я хотел бы быть в одном отряде. Мать в безопасности, я на свободе и сражаюсь за родину- хороший план! Я знал ее отговорки наизусть « тебе шестнадцать лет…» и у меня были контраргументы.- Ты уезжай. Я остаюсь…Я пойду воевать…- затянул я надоевшую ей пластинку.Ругань, плач и причитания продлились долго и когда она все-таки обессилив меня переубедила и мы двинулись к месту посадки мы уже упустили время. Когда мы добрались до площадки, вертолет вращая винтами уже поднимал ветер и отрывался от земли.Мать, все еще на что-то надеясь, подошла к военным и перекрикивая шум просила их « проверить список», дескать, нас записали в список пассажиров заранее : « Мы должны были полететь». Укомплектовавшие вертолет пожимали плечами и показывали на вертолет. Они развели руками, явно испытывая облегчение. Похоже они даже были рады, что им не придется еще и нас втискивать в вертолет.« Кое-как людей набили…битком полный полетел» - проорал один из военных в ушанке, когда шум утих- « там еще и наши боевики полетели Анцупов, Аслан Зантария… уйма народу, кое-как уместились…» -добавил он обращаясь ко мне- А когда ждать следующий?- Через неделю… дней десять… от погоды зависит…- Теперь ты доволен?! – отойдя от них сказала мне мать - Нам не на чем улететь! Неделю будем здесь торчать?!....Пешком теперь обратно в Члоу! Будем теперь как черепахи возвращаться!».Пронизывающий ветер и мороз, пошел снег, нам мело снежной крупой в лицо и мы шли по пустой, заснеженной дороге обратно из Ткварчала в Члоу. Одно дело любуясь снегом ехать в теплой кабине грузовика и совсем другое дело шагать по ухабистой и замерзающей ледяной дороге. Это была настоящая пытка. Спотыкаясь, падая, вставая, промокшие мы плелись по пустынной дороге. Ноги продрогшие от сырости, а тело пылает от жара ходьбы в теплых вещах. А тут еще проклятые баулы с вещами надрывают мне плечи. Мы останавливались, переводили дыхание и снова шли. Мне очень хотелось выбросить чемодан, это было худшее из тяжестей. От чемодана замерзали руки, а мое горячее дыхание вырывалось паром на холодном воздухе. Дышу как дракон. Я был взбешён тем что не отправил мать, но был доволен тем что не уехал сам. У меня все еще есть шанс попасть на войну. Длительная ходьба и придирки матери, ее падения и нудные перспективы моего будущего повергли меня в мрачное расположение духа. «Может стоило все-таки уехать? Почему я такой несчастливый?» - задавал я самому себе вопросы, на которые у меня не было ответа. Я еще не знал, что в это самое время происходит ужасная трагедия с улетевшим без нас вертолетом. Моя одноклассница и родственница Хибла Нанба высокая, красивая девушка с длинной русой косой, мой другой родственник-подросток Адгур Какалия…., тетя Хиблы, троюродная сестра моей матери, известные командиры Зантария, Анцупов, беременные женщины и дети, русские летчики уже покоятся растерзанные взрывом на дне Кодорского ущелья. Сваны из зенитного орудия сбили вертолет и он объятый пламенем рухнул в лесистый овраг. Их было человек семьдесят и все кроме нескольких военных женщины и дети. Ужасная, мученическая смерть невинных людей убитых мясниками-садистами во имя имя амбиций крикунов из Госсовета Грузии…Но тогда всего этого я еще не знал. Никто этого тогда не знал, но это уже произошло.Солнце совсем не грело и светило как лампочка. Багровое светило уже почти село когда мы, натерев мозоли и окончательно продрогнув, доковыляли до дома двоюродного брата моей матери Алеши Салакая в Тхине. Он очень удивился и обрадовался гостям. Огонь в его камине весело потрескивал, мамалыга в котле булькала, на сковородке шкварчала поджариваемая свинина, а комната наполнялась ароматом жира и мяса. Мамалыга со свининой, да еще после такой долгой «прогулки» показалась мне восхитительной. Я тогда впервые попробовал на вкус свинину. Дядя Алеша, вопреки протестам моей матери настоял на том, чтобы я выпил стопку домашней, едкой до невозможности и пахучей чачи. Горло продрало, я поперхнулся и согревающее тепло пошло изнутри. Выпил я виноградную чачу впервые, я очень устал и поэтому сразу же опьянел. С одной-двух стопок. На душе стало как-то сразу очень спокойно, тихо и комфортно. Я расслабился. Выйдя из-за стола я решил проветриться и на морозе наблюдал за хмурым, темным небом, за несколькими проглядывающими из-за облаков звездами. Рядом со мною стояли овцы пришедшие по тонкому снегу прямо к крыльцу и молча пялились своими невыразительными глазами то на меня, то на тусклый огонек из окна. Где-то вдали выли шакалы. Спал я в ту ночь как убитый и отлично выспался. Утром мы снова тронулись в путь и до темна оказались снова в Члоу. Бабушка расстроилась из-за нашего возвращения.- Я думала вы уехали- опустились у нее руки - Я так радовалась, что вы вырвались…Зачем вы вернулись?!- упрекала она –Ну что ты натворил?! А?! Ну зачем ты такой упрямый?! Что вы теперь делать будете?!…На следующее утро я проснулся поздно. Зевая и ежась от холода спустился на первый этаж, немного погрелся у очага и двинулся на кухню. Все женщины сидели за длинным обеденным столом. Супруга моего дяди Мзия Гарцкия разливала дымящуюся кофеобразную жижу по изящным чашкам. Все молчали и у всех были убитые горем лица. Они сидели за столом с кукурузными хлебцами, ломтями сыра и чашками варенной сои, она им заменяла кофе. Правда замена была не ах-ты, фальшивка- аромат от кофе, цвет от кофе, а все равно не то. Это не кофе по-турецки- это бурда и пойло. Я такое не пил, но они обычно пили, но теперь никто не прикасался ни к еде ни к питью. У всех потухшие лица, заплаканные глаза, а бабушка тихонько всхлипывая причитает и царапает щеки. На вопрос что произошло никто не отвечает. Я понял что случилось только по их причитаниям, и то не сразу. Известие о гибели родственниц в ущелье докатилось до нашей семьи в Члоу спустя два дня…Вечером того же дня мой дядя Рома и отец вернулись домой. Из разговора между ними я узнал хоть какие-то новости. Восточный Фронт столкнулся с новыми трудностями. Поддержание хоть какого-то порядка во взятом недавно Кочара трудно давалось. Пленных грузин надо было сохранить для обмена и не допустить самосуда, а это трудно давалось потому как наших пленных грузины возвратили убитыми. Их убили прямо перед обменом и тела были еще не закоченевшими, теплыми. Кое-как были пресечены случаи мародерства и скотокрадства, организованы поставки мяса и муки на позиции, обеспечена смена бойцов в окопах и т.д. Вести с Гумистинского фронта тоже не радовали - нашим не удалось продвинуться к столице с нагорной части, со стороны Шромы. Наступающая группа понесла большие потери. Так потянулись долгие, заунывные дни. Я колол дрова и таскал их на тачке, под аккомпанемент громовых раскатов артиллерии вдали, топил как кочегар очаг, а вечерами читал у лампады книгу о старинном пирате « Жизнеописание Френсиса Генри Моргана». Днем были обстрелы из Града. Я ненавидел себя за то, что мое сердце предательски учащало биение во время обстрелов. Как у перепелки начинало трепыхаться, как только слышал взрывы. Мне было страшно, и я опротивел самому себе. Какой я после этого солдат?! Старинные книги, древние герои могут помочь, и они мне помогли. Я заставлял себя преодолевать свой страх. Я дрожал всем телом, но нарочно, как начинался обстрел выходил на открытые места и заставлял себя гулять, не сгибаясь. Немного освоившись я поставил перед собой следующую задачу. Идти навстречу снарядам- во время обстрела добежать до только что упавшего снаряда и вытащить искорёженный металл из земли. Так я получил ожог. Выглядывавшие из земли скрюченные, разорванные болванки оказались раскалёнными хуже любой печки. Даже уже чуть остывшие снаряды плотно остриями сидели в земле. Я вытащил пару снарядов и понял- пустое это дело. Легче пень выкорчевать. Земля налипала, сами болванки оказались тяжелыми, а их острые как бритва края резали пальцы. Я порезался, получил ожег, но восстановил моральное равновесие. Липкий страх уже не отравлял душу.« Сумасшедший! Сумасшедший!! Беги в дом! Ложись!» - истерили женщины при моих опытах и однажды спасли меня.Обстрел начался, как всегда неожиданно, когда я доволок коряжистый пень и пытался уместить его в бухар. « Еще одна тренировка! Отлично!» подумал я и встал у раскрытой настежь двери. Сердце уже не так часто билось.« Отойди! Отойди к стенке! Ляжь!» - закричала тетя, сидевшая на корточках в углуЯ отошел к стене просто для того чтобы она перестала кричать и закрыл дверь. Сразу же раздался ужасающий грохот и дверь распахнулась так резко будто ее кто-то вышиб ногой. Деревянные полки и обшивка в стене напротив двери треснули будто от невидимого удара молотком. В цельной, толстой деревянной двери зияли два маленьких просвета в виде тонких равнобедренных треугольников сантиметров по десять каждый. Осколки угодили в дверь на уровне груди. Центр Члоу часто обстреливали потому что там располагался штаб Восточного Фронта и грузины узнали об этом. Так наступило 30 декабря 1992года- предпоследний день несчастливого 1992 года. В тот ясный, морозный вечер, перед закатом в старый дедовский дом с отцом пришли пешими двое гостей; тогдашний глава Очамчирского района Игорь Гургулия, а также пожилой старейшина и бывший лектор моего отца Павел Адзынба. Они проводили ряд собраний по селам в те дни. Они разъясняли людям что необходимо собирать продукты, необходимо вовремя выходить на смену товарищам на позиции, нельзя нарушать дисциплину в тылу и т.д. Павел Адзынба был своего рода лектор, который своим присутствием, преклонным возрастом и речами должен был пристыдить тех кто нарушал предписания и договоры. И это получалось. Многие молодые и разгоряченные войной люди не хотели бы слышать сотрудника милиции или главу района, но когда к ним добавлялся и авторитет старейшины, человека прожившего, и безупречно прожившего, длинную жизнь это действовало еще лучше. Так законы и предписания поддерживались обычаем почитания старцев. Позиции после собрания получали больше и вовремя мяса, муки, сыра, также вовремя являлись отряды сел на смену другу друга в окопах, меньше становилось домыслов, шатаний и укреплялся правопорядок в селах. Слово в те годы имело большое значение. Ощущение обшей опасности, необычайное, но естественное чувство, единения, желание помочь родине, желание отдать ей все самое ценное для победы было если не всеобщим, то все же преобладало. Несмотря на все трудности, несмотря на голод и холод, несмотря на отдельные случаи отсутствия дисциплины осажденный анклав на Востоке Абхазии в целом являл собой пример успешного кризисного управления довольно сознательным населением на которое возможно было воздействовать убеждением. Люди поднимали тосты, в перерывах между обстрелами «за нашего Славика Ардзынба». Именно так «за нашего Славика Ардзинба» поднимали тосты, а не «за Владислава Григорьевича» или «За Владислава». В этом не было подобострастия и восхваления, это было нечто гораздо более ценное- доверие, абсолютное доверие народа. Это был тост за лучшего из наших, верного сына своего народа, а не просто руководителя перед которым заискивают в надежде на материальные блага или повышение по службе. Авторитет Ардзинба председателя Верховного Совета, был непререкаемо высок и он основывался на его бесспорном уме, его безраздельной преданности своему народу, решительности и на его личной скромности. Самая прочная власть — это не денежная и не физическая власть, а идейная. Он обладал реальной властью даже в оторванном анклаве не по причине идеально выстроенного чиновничьего или военного аппарата, а по причине ясности своей политики и доверия к ней населения. Веселая пирушка сопровождалась и тостами за меня- как никак на следующий день, в Новый год, 31 декабря 1992 года мне должно было исполниться 17 . Как обычно я был виночерпием и не думал садиться за стол в присутствии старших, тогда было так принято. Я наскоро перекусил на кухне и продолжал наполнять бокалы. Гости заставили меня выпить пару стаканов и мне этого хватило. По причине отсутствия света и усталости гостей, часам к десяти, я препроводил их с лампой в заранее отведенные им спальни. Большой дом погрузился в сон. Будучи немного пьяным, я укутался в теплые, толстые одеяла и погрузился в тяжелый, беспробудный сон. Всю ночь кто-то не давал мне спать и хлопал дверями со страшным грохотом. «Наверное гости»- подумал я сквозь сон и как мне потом рассказали, когда меня хотели растолкать, я бормотал себе под нос « ну зачем вы шумите?! Хоть поспать дайте». Пробудился я с рассветом и слышу внизу, на первом этаже и во дворе голоса. Только рассвело. Зевая и еще не до конца проснувшись, я вышел на балкон и потянувшись осмотрел с высоты второго этажа окрестности. Что-то не то! Какие-то ямы во дворе, а из них торчат знакомые развороченные, искорёженные железные трубы. Ага! И стекла в библиотеке на втором этаже разбиты.- Фантастика! Он проснулся! – воскликнул, увидев меня Павел Хаджаратович и весело рассмеялся- Вот настоящий герой! Невозмутимый! - показал он на меня остальным и все смеялись- С днем рождения!На самом деле ночью всем было не до смеха. То что я принял за громкие хлопки дверей оказалось бомбежкой. Вокруг, окрест, падали снаряды. Члоу в предновогоднюю ночь подвергся ужасающему артобстрелу из залповых установок Град. В одной кассете Града 40 снарядов. Центр Члоу обстреляли трижды, с короткими промежутками. Около 120 снарядов реактивной артиллерии легло в секторе нашего дома, но ни один не залетел внутрь. Зато весь двор, задние постройки, мандариновый и грушевые сады были перепаханы от взрывов, выбило стекла, осколками были поражены стены дома, но снова, по счастливой случайности, никто не пострадал. В ту ночь в Члоу никто не погиб. Было негодование и тревога, но шока не было. Шок наступил чуть позже. Произошла трагедия. Снаряд попал в соседний с нами дом Ануавцев и убил почти всю семью. Погибли жена и дети, а самому отцу семейства оторвало руку. Замечательная, добрая, хлебосольная, мирная семья погибла в один миг.
- В день Нового Года мы покинули дом и отправились погостить на время у нашего родственника Мераба Ахуба. Его дом располагался на окраине Члоу, ближе к лесистым горам и стоял на возвышении. Не знаю как случилось, что мы угадали, но мы угадали. С высоты на которой располагался дом Мераба и его пожилой матери Пышәки открывался вид на темнеющий внизу центр Члоу. Ровно в полночь начался самый грандиозный «фейерверк». Я, стоя на горе, наблюдал за горящими как хвостатые кометы снарядами, обрушивающимися на Члоу. Члоу запылал. Так под грохот канонады и огненный салют я встретил свой 17 год рождения. Тьма, пылающие снаряды дугой проносились по небу и со всего маху, с устрашающим грохотом втыкались в равнинный Члоу, который лежал в низине. « Эх, какой салют в честь тебя устроили!»- раздался голос за моею спиной. Это был мой родственник Мераб Ахуба весельчак и очень храбрый человек. Он со смены вернулся домой скупаться и выспаться на Новый год. Так завершился этот безумный 1992 год. Я не знал что нас ждет. Никто не знал будущего, оно было во тьме и в огне, в прямом смысле этого слова. Мераб, который в ту ночь скрасил юмором мое мрачное настроение, тоже не знал, что в новом 1993 году удача сопровождавшая его в боях, однажды, отвернется от него и он получит тяжелейшее ранение. Только благодаря чуду он выживет, хотя и потеряет ногу. Все мы обычно в Новый год и Рождество думаем о своих домашних. Как они? Я знал что вся мои пока живы, кроме… моей собаки-немецкой овчарки. Как ты там, без нас, дружок? Вот, праздник, Новый год, а кто о тебе позаботится? Кто тебя покормит, дорогой? Жив ли ты? Подлец, я что бросил тебя, но я не мог...Прости… Я увижу моего Графика, но тогда я этого не знал. Я вернусь домой в форме, в тяжелых ботинках, с автоматом 7-62 о котором я мечтал давно, но так и не сделал из него ни единого выстрела в цель за всю войну. Я вернусь, но Граф уже не встретит меня радостным лаем. Он будет лежать на заднем дворе, полуразложившийся и я его узнаю по шкуре. Граф всю войну прождал нас. Даже при открытой калитке, по рассказам соседей, он не выходил из дому и все ждал нашего возвращения. Его подкармливали, хотели взять себе, но он после кормежки, упрямо возвращался в свою одинокую будку и там грустил. Не знаю отчего он умер, от голода или от осколка снаряда, а может его кто-то пристрелил. Так окончился для меня 1992год. Возможно, если ты дорогой читатель заинтересуешься моим бесхитростным и простым повествованием, я напишу для тебя продолжение. Я расскажу тебе как в феврале 1993 года я улетел на вертолёте в Адлер, как потом оказался в Москве, как грузил ящики ярославского пива весной 1993 года на Коньково и заработал денег на складе торговой фирмы по оптовым поставкам пива. Я мог бы тебе рассказать о том, как я оставил заработанные деньги и письмо матери в общежитии сестры, как так и не получив ее благословения на войну, тайком купил билет и в полночь уехал на Курский вокзал. По невероятному стечению обстоятельств проводником в вагоне на который я едва успел заскочить оказался абхаз, по фамилии Гамгия. Он сразу заподозрил в запыхавшемся, нервничающем юноше своего земляка и сразу понял, что я сбежал. Этот мужчина, я не помню его имени, был ранен в живот, при освобождении Гагры, и теперь восстанавливался, вернувшись на прежнюю работу проводника. Я мог бы рассказать как намучились со мною и моими сверстниками-солдатами Гиви Камугович Агрба, Шота Малия, Даур Шларба и многие другие достойные восхищения офицеры. Я бы рассказал как они смогли нас уберечь от наших собственных глупых выходок и тем спасли нам жизнь. Я бы рассказал какие были чувства при вхождении в город. Как я впервые держась за ручку БТР-а на броне прокатился по родному Маяку. Я мог бы рассказать о встрече с пленными грузинами и о том как охраняя двоих, когда они подметали, я мечтал о том чтобы они сбежали. Я бы в них не стрельнул. Я очень за них переживал и спросил одного из начальства « Им точно сохранят жизнь?»- Ну ты даешь, парень?! – был мне ответ со смехом- Тебя зачем к ним приставили?- Чтоб они не убежали- Чёрта с два! Куда они могут убежать повсюду уже наши?! Город взяли. Тебя приставили на час охранять их и сберечь, и ты уже ноешь. Их под охрану зачем взяли? Чтобы им жизнь сохранить. Самое безопасное место для них сейчас рядом с нами. Проверим этих птиц, если ничего особого за ними нет, вышвырнем их на автобусе до Ингура. Кому они нужны вояки хреновы… Ты иногда хоть думай!...А вообще лучше сменить тебя…Мне и в голову не приходило взглянуть на ситуацию с этой стороны. Ответ был грубый и насмешливый, но у меня камень упал с души. Мне они казались такими безвредными, мне их было так жалко, а ведь совсем недавно они были при оружии и неизвестно что со мною бы сделали попадись я им в плен. Я также помог эвакуироваться двум девушкам, жившим на улице Чачба, рядом с рынком, в доме крестной моей сестры Нателы Кебурия. Потащил их вещи и посадил на Икарус следующий до Ингурского моста, до границы с Грузией. Помню, как вернулся домой и начал чинить крышу, как научился резать стекла стеклорезом и сколачивать из досок двери в собственном доме. Дом раскурочили вчистую и было трудно снова обживать свое жилище. Каждое воспоминание легко излагается, но как же трудно мысленно переживать те события снова. Много чего произошло в тот год. 1992 год еще покажется мне тихим относительно 1993 года. Быть может позже, отдохнув, я наберусь душевных сил и расскажу тебе, дорогой друг, подробней, маленькие фрагменты увиденные мной уже в 1993 году. Тот год оказался еще более резким и судьбоносным. Большая война и вся история этих двух лет 1992-1993годов закончилась для меня посещением пустой Сухумской Церкви. Двери ее были нараспашку, я с автоматом, а хочу зайти в храм. Заходить в храм с оружием тяжкий грех, а оставить автомат снаружи боязно. Вдруг украдут. Потом иди ищи. Я сначала ушел, потом вернулся, и решился все-таки зайти внутрь с оружием, чтобы ничего не отвлекало меня. Я немного постоял внутри церкви и вышел. Никого рядом, ни души, только какая-то блохастая, коричневая, коротколапая дворняжка стоит на задних лапах и клянчит у меня еду. Она увязалась за мною еще в центре, с той улицы которая ведет к МВД, забыл ее название, там еще речушка протекает и мостики. Пес не отвязался от меня даже когда я перед входом в церковь, вскормил ему весь свой паек. Пока я был в церкви пес слопал паек, а теперь опять попрошайничал на задних лапках. Видать хозяева-грузины его бросили, а ему как-то жить надо. Наверное, бывшие хозяева смеха ради научили песика ходить на задних лапах. Я пытался его отогнать, но он не отлипал. Он притопал за мною от церкви до Маяка и остался со мною. Я назвал его Тобиком. Не знаю что пережил этот песик, но к нему невозможно было прикоснуться или погладить. Он сразу огрызался. Ходить рядом, кушать и играться –да, а вот дотронуться до него было невозможно. Да я и не особо стремился – такой он был блохастый, что купать его возможно было только поливая его из ведра или шланга. Живу я у моря, метров двести от нас Маяк стоит которому полтора столетия. Его построил, в середине 19 века, по русскому заказу, инженер- француз участвовавший позже в строительстве Эйфелевой Башни в Париже. Место на берегу прекрасное чтобы прояснить мозги и уединится, а одно без другого никак. Я брел туда сразу после войны вместе с Тобиком и мы любовались тихо плещущимся морем и наслаждались покоем, скупыми лучами осеннего солнца и старались не вспоминать прошлое, собирая сухие ветки вынесенные волнами на берег. Это сухое топливо для буржуйки. Раньше наш дом отапливался водяными батареями и котлом на солярке, но после войны о полной, теплой ванне или отапливаемых комнатах можно было забыть надолго. Сбор дров на растопку стал моим приоритетом. Мир скукожился до банального выживания. Война отбушевала, как море, но впереди потянулись долгие годы в изоляции, в блокаде и новых опасностях. Тут рядом, чуть дальше ржавого, но красивого Маяка, кладбище, у моря. Такое же красивое и старое. Там многие покоятся кого я знал и о ком упоминал в этом повествовании. А еще больше там тех, кого я тут не вспомнил, но кого знал. Они почти все тут собрались. Как они все эти страшные десятилетия выдержали и не сдались?! – одному Богу ведомо. Там спит вечным сном мой отец, переживший войну и умерший от мучительной болезни Паркинсона, и мой сосед-мингрелец Саша Малания там и его мать прекрасная, добрая женщина Дуся Базба, там и умерший ветеран Великой Отечественной Войны Кучыр Адлейба и два его сына герои уже нашей войны, там его внук Саид Таркил…С ним вместе мы вышли на лодке в море, после войны, и едва не утонули – лодка дала течь, но мы спаслись, он умер гораздо позднее… Там вся община старых жителей переживших бурю 1992-1993годов. Я за эти прошедшие двадцать девять лет заметил одну закономерность. Все отдыхающие и новые жители идут к морю через другие тропы, мимо новых строящихся гостиниц, а местные предпочитают идти к песчаному берегу через кладбище. Вы редко встретите шумных туристов на той тихой тропе, а те редкие молчаливые прохожие кто вам повстречаются будут местными. Их всех, нас всех, объединяет наша общая память. Я тоже часто прогуливаюсь, уже в наше время, среди могил по тропе к морю, молча вспоминаю старых знакомых, но иду не оглядываясь, не останавливаясь. Нельзя останавливать жизнь. Лучше остановить повествование … Пока остановлюсь тут. Всего сразу не расскажешь, да и тяжело это все вспоминать. Может и вовсе никогда не расскажу….
