Притча о сутулой собаке

«Однажды, старая сутулая собака,

В ночи, хромая, шла на буревал.

Спросить совет у запевал,

Что восседали под луною среди мрака.

Пришла и сразу лаять стала.

Волков, почём зря, по макушкам хая:

«Вот, вы, вовчар никчёмных стая,

Пугаете людей, и вам всё мало!

Вы дерзостью своей по всей деревне,

Нагнали страху на седых и молодых,

Вы попираете простых, лихих, святых...

И песнопенья воете на горном гребне!

Толкуете о знаниях, о вкусе,

Свободою своею дерзновеете вовсю,

А мне, простому, одомашенному псу

Как жить, когда на вас ровняясь, называют трусом?

Вы, волки, рыщите в ночи,

Степями вольными питаетесь душою,

Завидую в сердцах, не скрою.

У вас хозяев нет. А мой - бранчив».

Затихли песни, вой мимолетом смолк.

Оскалившись, вдруг стали приближаться силуэты,

Задула вьюга в момент рычания вендетты,

И среди всех теней, возник белёсый волк.

«По что ругаешься, немытый пёс?

Иль ты, как лаящая сука,

От старости попятившись умом, иль скуки,

Приковыляла смерть узреть свою на наш утёс?

Негоже требовать, взамен во снах своих лишь отдавая.

Брехунья, стонешь, и нуждаешься, и просишь...

От помощи, израненная, нос воротишь.

Внимания не получивши, - сразу лаять.

Театр твой воззрели мы не в первый раз,

От нас ты не услышишь комплиментов,

О скотости твоей гласят легенды:

Отдавши каплю - море высосешь в тот час.

История судьбы твоей хранится в памяти у волка:

Как ты лизала руку, что лишь бьёт,

Как ты Заблудших повела на тонкий лёд.

И хоть молчишь – но эхо дел твоих не смолкло.

Хромая. Старая. Собака.

И всё враньё. В тебе болит лишь пустота.

Желанье кем-то быть. в других. Ломая изнутри себя -

Вот путь твой. Не скулишь? Однако...»

И кости вдруг расправились легко, и хвост.

Из гласа хрип ушёл, пришла мелодия,

Но взгляд всё тот же - не без прикрытого зловония.

Пред ними женщина стояла в полный рост.

Не удивились волки - им встреча с ведьмой не в первой.

Её когда-то приютили у себя –

Лелеяли. Но в сердце девочки закралась тьма,

И была изгнана она, всё не найдя покой.

«Отродье леса, волчий скот!

Однажды встретившись, взрастили вы меня,

Но как же за любовь я жаждала отмщенья дня!» -

Злословья разрывали ведьмин рот. -

«Вы всё учили видеть. Пускать из сердца нить.

Но если нет в мире любви, о коей пели вы?

Что если мир вокруг без стихотворной синевы?

Со знаньем вашим, я на задворках жизни стала гнить.

Я вас спрошу: меня любили вы?

Ведь стаи след простыл под утреннюю вьюгу,

Щенком оставшись, влачилась по морозу к люду,

Взращая ненависть по венам молодым.

В бреду дошла я до деревни.

И кто-то выхватил из уз снегов в тот буревал.

Меня тогда он выходил. Согрел. И заковал.

От зла бежавши, угодила в то, что более издревле.

Познавши вашу теплоту сердец, - я всё пыталась вас найти.

Но пламя вы моё отвергли,

На жизнь впотьме меня низвергли.

И вот я снова перед вами стою во стае посреди.»

И, запыхавшись, женщина с лицом собаки,

Упала на колени в снега хворост,

И с местью позабудясь в спорость,

В дворнягу обратилась вновь, изжаждя драки.

Крепчала вьюга. Но взглядов лязг звучал сильней.

Завыли волки, неслыханной доселе песней

Тягучей. Громкой. Бессловесной.

А силуэты были неподвижны средь камней.

«Постой, - прервал молчание белёсый волк -

Постой менять сердец удары на обиду,

Погрязши в злобе, выпустить из виду

Жизнь - легко. Трудней усвоить жизненный урок.

В судьбе, осёкшись раз, - всё будет повторяться,

Покуда ты своей душою не поймёшь,

Где неправа была, где отраженью врёшь.

А коль исправила - не смей о то же оступаться.

Ошибкой было приходить, чтобы полаять.

Да ты б и дальше танцевала средь господ,

За золото, да не твоё. Твоё - лишь мяса клок.

Тебе б лишь жертвой быть - распять себя прилюдно да измаять.

Урок свой, не познав, кидаясь на отцов и матерей,

Взывая к нам, - ты вновь играешь в силу.

Но позабыла, рук что мы не лижем,

И голос наш охрип не от обиды. Лишь от твоих бессмысленных смертей.

Забудь про всё. Встань вновь на камень и запой.

Очисти сердце, душу и сознанье,

Сквозь слёзы в небо отпусти слова раскаянья,

И пусть ветра' подхватят искупленья вой».

И тотчас силуэт за силуэтом

Во вьюге исчезали как туман,

Одну на мысли оставляя среди сердца ран.

Белёсый волк последним растворился ветром.

Одна. В буране. На хребте. И среди гор.

Как вдруг во спять как будто обратилось время,

Клубочком сжавшись, ведьма всё хирея,

В волчонка обратилась, вдаль устремивши взор.

Снег падал всё сильней, без перерыва.

Весь мир замолк пред нею в миг,

Чтобы издать своеи жизни крик

Чрез пустоту души, да ещё так - с надрывом.

Сидит волчонок, глотку рвёт и плачет.

И вьюга спелась с ним, и тёмный лес.

Но не вернётся с песней тот, кто был белес

Из повторений жизни да б в "иначе".

Уже светало, и вьюга засияла всей красой.

А песнь малышки-волка всё лилась,

Желая искупиться, надрывая пасть,

Безумный вой вконец и воедино воцарил над беленой.

Над горными просторами, над пиками хребтов

И в дикие глубокие ущелья,

Всесуще расстилалось песнопенье.

Как выстрел вдруг прервал мелодию веков, -

Зашёлся рдяный ручеёк. Ползёт изгибом на изгиб

По молоку снегов, душою капая с утёса,

Оставив где-то наверху своеи жизни грёзы,

Да их вдвоём: хозяина собаки и тоскливый хрип».

22.06.2018