Зачем философии опрощение?

текст: Леонид Браверман

иллюстрации: Ксения Петрова

Вопрос о языке философского метода познания встаёт особенно остро сегодня в двадцать первом веке. По мере цифровизации и компьютеризации нашей повседневности, активно отдаляющей, вернее сказать —отделяющей, нас от первоначальной действительности, язык есть самый наглядный индикатор нашего сознания. Людвиг Витгенштейн утверждал: “Всё есть язык”. Сказать, что он был однозначно прав, конечно нельзя, поскольку можно доказать и обратное — ничего нет вовсе, куда уж там до языка. В то же время нельзя отрицать очевидный факт:

Пока наше сознание замкнуто в рамках оценочного восприятия, мы выражаем наше бытие (не важно субъективное или объективное) через язык.

Стоит, в первую очередь, сказать о границах подобного выражения. Как уже было отмечено, язык существует внутри двойственно-иллюзорной парадигмы, хотя в тоже время он может искусно применяться и для выхода за её рамки. Примерами подобных приложений служат коаны дзен и чань буддизма, то есть языковые конструкты, направленные на разрушение привязанностей к концептуальному мышлению. Сюда же можно отнести известную тибетскую аналогию, согласно которой истина подобна Луне, а слова являются ее отражением в озере (существуют варианты, в которых слово трактуется как палец, указывающий на Луну).

Так почему же язык философии необходимо реформировать? Проблемой языка современной философии является чрезмерная оторванность от реальности. Если счесть действительность зеркалом языка, то становится очевидно, что подавляющая часть философских концепций подобна Графу Дракуле, не имеющему отражения. То бишь, как ни прискорбно это признавать, философия все больше и больше приобретает статус оторванной от жизни дисциплины вовсе не по причине “заката эпохи”.

А ведь философия, в первую очередь, есть дисциплина о формах и методах познания реальности, цель которой — развитие сознательности, научение мышлению как таковому. Как, стало быть, столь полезная область знания приобрела столь плачевный статус? Даже сам термин “философ” в прогрессивных кругах носит уничижительный и смехотворный характер, ставится в один ряд со словами “пустослов”, “бездельник”, “тунеядец”. Подобное происходит в силу замкнутости философии самой на себе. Философы больше не пишут для народа, не пишут для студентов, не пишут для детей. Они пишут друг для друга, стремясь превзойти своего оппонента в строительстве из кирпичей-терминов воздушных замков, увенчанных башнями силлогизмов.

И конечно, философия загибается не из-за своего предмета. Проблемы философского дискурса всегда остры, свежи, социальны, личностны, и поиском их индивидуального решения так или иначе занимался каждый в определенные периоды жизни.

Причина грехопадения философии — вкушение запретного плода абстрактных категорий.

После заката античности философия окончательно начинает говорить собственным языком, перегруженным терминами. Начиная от схоластических провиденциализмов, эстахологизмов ипостасей, заканчивая всевозможными абсолютными духами, монадами, экзистенциями. Когда юный и неокрепший ум видит все эти немецкие дазайны, тут-бытие, там-бытие, бытие-в-себе, у него просто не остается иного варианта как перейти в состояние “бытие-вне-себя” от этого безобразия. И это не удивительно, ведь со всеми этими категориями студент никогда в жизни не взаимодействовал, несмотря на тот факт, что авторы видят их средствами описания этой самой жизни.

И все же, хоть философский язык и пытается описать действительность, тем не менее он не в силах ее ухватить. Попытка определить тот или иной предмет уже заранее обречена на провал. Что такое определение? Это описание характеристик, по которым мы можем узнать наш объект и отличить его от чего-либо иного. Но ведь если все находится в непрерывном движении, в процессе постоянного изменения, то как можно дать определение тому, характеристики чего каждый момент иные? Определение предмета предполагает продолжительность его свойств во времени, а разве мы видим что-либо подобное в природе?

Рассмотрим для примера человека N и определим его через все его свойства. Мы опишем пол, возраст, цвет кожи, зафиксируем все химические и физические показатели человека на данный момент времени. Что же произошло? Клетки успели поделиться, синтезировались белки, расщепилась АТФ, а что уж говорить о том, сколько раз выделились ионы калия и натрия для проведения потенциала действия по нейронным цепям, в силу чего сознание стало занято какими-то совершенно новыми мыслями… Все характеристики человека N изменились. Человека N даже нельзя назвать человеком N, потому что это уже не тот человек, коего мы описали ранее. Хотя перед нами всё ещё тот самый человек N. Этот человек другой, но в то же время тот же самый.

Казалось бы, многие из нас представляют, что такое разделение на объект и субъект? Вроде бы все очевидно — познаваемое и познающий. Только вот ни один философ не ответит на вопрос — где этот самый субъект? Кто этот самый познающий? Никто никогда этого субъекта не видел, не нюхал и не трогал. И никто по-настоящему не знает, что это такое. Мы даже не до конца понимаем, что такое само по себе познание, что уж говорить об участниках этого процесса.

Не следует считать, что я протестую против терминологии. Само по себе это прекрасное использование языка, позволяющее уместить широкое рассуждение в одну лаконичную конструкцию, и, безусловно, не следует от него отворачиваться. Тем не менее, необходимо сделать шаг назад — вернуться к первородному состоянию философии, в то время, когда она была доступна всем. Любой школьник может открыть, прочитать, и более того, осмыслить диалоги Платона и даже трактаты Аристотеля. Если же он возьмется за Канта, Фихте или Гегеля, то уже спустя пять минут книга, непременно, отправится в полет через всю комнату. О чем это говорит? О чрезвычайной сложности идей немецких философов и простоте античной мысли? Вовсе нет. Это свидетельствует о характере самой философии, излагаемой греками и немецкими классиками.

Античная философия направлена на самого человека, на научение его мышлению. Не даром диалоги Платона строятся в форме бесед вопрошающего ученика и мудрого учителя, методично и последовательно углубляющего мысль учащегося. Сюда же относится и метод Сократа — майевтика — последовательное извлечение знания из человека посредством правильных вопросов. Античная мысль ставит своей целью не только осмыслить первоосновы универсума, но и передать свои знания последующим поколениям. Примерами этих тенденций служат Академия Платона, Ликей Аристотеля, пифагорейская община и так далее.

Немецкие философы, бесспорно, гиганты мысли, отразившие дух эпохи. Им удалось вывести категории мышления на новый уровень. Но обывателю они были недоступны. Более того, даже сегодня, для того чтобы полностью понять гегелевскую диалектику недостаточно быть просто образованным — следует быть экспертом, ознакомиться со множеством комментариев, а также быть осведомленным в тонкостях терминологии.

А что уж говорить о двадцатом веке. Постмодерн и есть та самая утрата принципов мышления и познания. Отсюда и вытекают самые очевидные проблемы, нашедшие выражение в культуре — социальный паноптикум Фуко, культ потребления Бодрийяра, диктат массмедиа Лумана, восстание масс и многое другое. Конечно, можно списать все на глобализацию и посткапитализм…

Сегодня основным инструментом философского исследования дискурса является “критика”. Данное состояние философии существует в оппозиции со своим прародителем — античностью. Это очевидно из-за явного смыслового противопоставления категорий “ученичество” и “критика”, которые возможно заменить на “принятие” и “отторжение”. Ученичество есть познание, открытость, доверие, стремление, в то время как критика строится на отрицании, оценке, непринятии, закрытости. Однако, ученичество сопровождает незнание, сомнение, неясность, а критика представляет собой воплощение знания, твердости и уверенности. Очевидно, что оба механизма имеют в равной степени сильные и слабые позиции в отношении собственной применимости в рамках философского анализа.

Рассмотрим высказывание Сократа: “Я знаю, что ничего не знаю, но другие не знают и этого”. В нем ясно прослеживается утверждение о равноправии философских методов критики и ученичества, демонстрируя их динамический характер сосуществования. Говоря о своем незнании Сократ выражает позицию открытого и устремленного ученика, но делая вывод о других начинает занимать роль уверенного критика. Принятие существования крайностей со стороны воспринимающего воплощает баланс. Крайности сосуществуют во взаимозависимости по отношению друг к другу, в силу этого невозможно отрицание одной и принятие противоположной в качестве некой “истины”. Подобную логику можно встретить в трудах тибетских, японских мыслителей, а также в учении Гегеля о единстве противоположностей.

В подобных категориях мыслит метамодерн, являющий собой процесс постоянного принятия колебаний маятника культуры из модерна в постмодерн. Это и есть равноправие субъекта и объекта, при котором они существуют лишь по отношению друг к другу. Но разве она работает? Разве в ней живет общество? Конечно, нет.

Возвращаясь к вышеописанным эллинам, немецким классикам и постмодернистам, мы явно наблюдаем следствия отклонения философии от ее первоначальной цели и задачи. Результатом для самой философии как дисциплины является полнейшее ее игнорирование, а для общества — болезни потребления и несознательности. Это еще раз подчеркивает факт о необходимости реформации текущего вектора развития и языка современной философии.

Причина бедствующего положения философии, а, следовательно, и общества — усложнение не дискурса, а всего лишь его обрамления, то есть — языка. Слову следует перестать быть бесформенной ссылкой на столь же непонятный термин.

Философии следует перестать говорить лишь о самой себе, перестать заботиться о лишь о собственной истории и посмотреть вокруг.

Доступным — именно доступным! — языком поведать эпохе о ее страданиях и предложить достойное лекарство в форме теории и практики.

Основная задача реформации философии — гуманизация современного дискурса, его очеловеченье, развитие прикладного характера. Гуманизация философии предполагает и духовную пользу — человеку необходимо вернуть бытие обратно в его руки. Эмансипация от рамок, развитие критического мышления, принятие всевозможных рождающихся интенций ума — вот чему должна учить современная философия, и не только специалиста, но также студента и школьника.

Необходимо сфокусироваться на существующих общественных проблемах, и в данном случае речь не идет о банальной академической “актуальности исследования”. Философия не может существовать в отрыве от культурного анализа эпохи, что при этом вовсе не делает ее обязательно “философией культуры”, но лишь позволяет быть релевантной текущей ситуации. Конечно, из этого не следует, что история философии автоматически превращается в бесполезную дисциплину. Напротив, она есть та база, относительно которой существует современность.

Дело не только в том, что философии стоит исследовать нынешнюю эстетику, искусственный интеллект, космос и метамодерн. Необходимо упростить язык, которым она оперирует, вернуть его из мира терминов в реальность. Отсечением номинальных терминов сами собой будут разрешаться иллюзорные дискурсы. Например, вспоминая Юма, можно спросить: “Что такое душа?”. И получить ответ: “Мы не имеем другой идеи субстанции, кроме идеи агрегата отдельных свойств, присущих неведомому нечто”.

Наряду с толстовским опрощением языка, философии следует сделать акцент на практической философии. Помимо умозрительных доводов философии необходимо жить полноценной человеческой жизнью, если уж она задумана ориентированной на этого самого человека. Было бы актуально ввести философскую педагогику в дополнение к философии педагогики, ибо, как известно, теория без практики мертва.

Цель философии — не просто доносить значимость развития индивидуального “ученика” и “критика”, а на практике обучать реализации этих позиций.

Современное образование могло быть соткано из противоречий, если б оно не являлось зияющей дырой. В силу этого необходимо преподавать философию не только в течение обучения в вузе, но и в школах. Важно создавать пространство для свободы мысли, которым может послужить класс философии с компетентным педагогом.

Ж.-Ж. Руссо утверждал возможность спасения человечества лишь правильным воспитанием. Цель педагогики — формирование свободного и здорового человека в естественном состоянии. В произведении “Эмиль, или о Воспитании”, Руссо пишет: “Голова Эмиля — голова философа, а руки Эмиля — руки ремесленника”. В данном случае речь идет о заинтересованности в познании, о философском характере мышления ребенка, сформированным экзистенциальной потребностью ответа на вопросы “Кто я? Для чего я существую?”. Именно в силу существования философской рефлексии абсолютно у каждого человека необходимо изучать философию. Не только для ответа на эти вопросы, но и для развития мышления как такового.

Сегодня верхушка вавилонской башни философии, строительство которой некогда преследовало поиск истины, уже давно скрылась за облаками. А наблюдатель, забравшийся на самый верх, давно не видит ее фундамента. Его взору открываются лишь бескрайние облака концепций и формулировок. В попытках сойти и ощутить под ногами твердую землю он неминуемо срывается вниз.

Философии необходимо вернуться к своим первоначалам, а профессорам пора вылезти из душных кабинетов.

Необходимо идти в мир, опираясь, в первую очередь, на теоретико-практический подход к возрождению философской мысли. Ведь когда, как ни сейчас, во времена мракобесия социальных сетей и суррогатов жизни, следует вновь вернуться к ее истокам?