Земля, прогресс, апокалипсис и утопия: Сквозные сюжеты русской истории

Историк Роман Шляхтин написал ответ на статью Сергея Галактионова, так потрясшую общественность, что споры в чате привели к бану Романа. Однако Демагог всегда поддерживает высказывания, поэтому мы публикуем альтернативный взгляд на историю и современность.

текст: Роман Шляхтин

иллюстрации: Софья Левина

Антрополог Сергей Галактионов написал текст про события в Белоруссии. Текст весьма интересный со многих сторон, в первую очередь со сторон неочевидных. Формально он посвящён событиям в Белоруссии и сравнению Белоруссии с Россией, однако в итоге оказывается гораздо глубже декларируемых целей, более того при ближайшем рассмотрении оказывается прямо им противоположным. Формальная цель текста — рассуждение о наличии в Белоруссии “национальной идеи”. “За российским флагом нет идеи, нет национализации,” — говорит Сергей в завершении текста, отмечая, что будущее Белоруссии “предопределено протестной повесткой”, а будущее России кажется непонятно чем. 

Однако вместо живых белорусов автор вводит в текст мёртвого поэта, а также двух представителей вида, который в некоторых кругах американского дискурса принято называть “белыми мёртвыми мужчинами”. Среди них “настоящий сын империи” Бенедикт Андерсон и “американский социальный антрополог” Роджер Брубейкер.

Именно присвоение дискурса этих имперских историков даёт автору право рассуждать о белорусах и россиянах в “целом”. При этом автор говорит не просто про белорусов, но вместо белорусов и от лица белорусов.

Обходя стороной странные для антрополога неточности (“национализация украинцев” да и белорусов началась задолго до Крыма), попытаемся разобраться действительно ли в России нет национальной идеи. Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно обратить внимание на некоторые вещи, которые я с позиции любителя отмечаю в русской истории.

Особое пространство

Россия — страна с очень большим пространством и очень неравномерным населением. Плотность поселений (выявленных археологически) исторически различается на водоразделах и долинах рек, однако в целом на более плодородных землях юга Европейской части России людей жило, кажется, больше, чем на севере. Земли в центральной части России по большей части скудные и бедные, не дающие больших урожаев и требующие большого внимания для получения хороших урожаев.  Группы людей жили на большом расстоянии друг от друга и это совсем другой порядок расстояния и логистики, чем в Западной Европе. 

В начале истории княжества Московского его сравнительно небольшая территория охватывала земли от Рузы до Коломны. Это расстояние сравнимо, например, с расстоянием от Бингена до Бамберга в исторической Франконии в Германии или от Константинополя до Клаудиополя в Византии при неизмеримо другой степени освоенности ландшафта и плотности населения. Порядок расстояний был и остаётся неизменным.

На Руси была другая человеческая география, чем в Европе или в Византии, при другой производительности почв и другом климате, гораздо более суровом. В длительном течении истории это задаёт очень большую разницу в восприятии людьми себя и своих соседей.

В тексте Сергея присутствует лишь как тягостная дистанция: “автор трясётся в плацкартном поезде”, едущем в Европу, в Калининград из Москвы. Связь между пространством и кажущимся отсутствием “национальной идеи” для уважаемого оппонента, к сожалению, незаметна.

Импортная власть

Власть в России ощущает себя импортной. В своей средневековой форме эта власть агрессивна и подвижна. Чтобы прокормить себя и дружину, князь либо ходит в походы на иностранцев, либо ищет славы и почести в стычках и войнах с себе подобными, либо пытается основать в княжестве что-то новое и завоевать кого-нибудь не(до)завоеванного. Это сложно назвать экспансией, но можно назвать расширением ресурсной базы. Когда князь твёрдо садится в какой-нибудь город, то начинает его украшать и отстраивать, чтобы было не хуже, чем у соседа, до которого ему (в отличии от византийского стратига или немецкого крупного феодала) скакать обычно дней пять–семь. Люди должны видеть, кому они служат.

Культурная инаковость, обширные и необжитые пространства и отсутствие конкуренции породили у некоторых из князей чувство собственной исключительности и презрение к подданным. Следствием этого стала иллюзия отсутствия партнёра по коммуникации. Люди из окружения некоторых князей начинают искать им “воображаемых братьев”. В двенадцатом веке грамотный человек из окружения Андрея Боголюбского называл его “братом” византийского императора Мануила Комнина. Сам Мануил был с Андреем в сложных отношениях, и за брата, правителя далёкого Владимира-на-Клязьме, явно не считал, но придворного книжника это волновало мало. В современной политике “воображаемое братство” проявляется в сожалении президента о невозможности поговорить с Махатмой Ганди или слухах о возможном переносе выборов из-за опасений администрации президента России связанных с избранием Джо Байдена. В тексте Сергея Галактионова это “воображаемое братство” проявляется в солидарности автора с американскими и британскими (а не с белорусскими или польскими) исследователями, которые призваны поддержать местный престиж автора.

Для того, чтобы догнать и перегнать воображаемых братьев, князья, цари и президенты импортируют жён, объекты и специалистов из культурных центров (Византия, Священная Римская империя, Франция, Германия, США). Для артелей иностранных мастеров создаются особые условия с целью создания желаемого, престижного в воображаемом диалоге продукта. Продукт либо получается видимым (Храм Покрова на Нерли, пушки XVII века, некоторые советские заводы), либо невидимым, но полезным для поддержания репутации внутри и снаружи страны (Кузнецкий мост, Сколково).

Предметом импорта являются ювелирные украшения интеллектуальные концепции, которые их пользователи зачастую носят на поясе и вставляют в тексты как знак особого статуса. 

В свою очередь аристократия и купечество имитируют князей, обнаруживают у себя “иностранные” корни и гордятся престижным потреблением. Желание следовать высокой моде в двенадцатом веке вызвало ажиотажный спрос на византийские стеклянные браслеты в Новгороде, желание следовать моде века двадцать первого вызывает ажиотажный спрос на айфоны и молескины в Москве. Чтобы оплатить эти покупки, князь и бояре ещё в эпоху Рюрика взяли под государственный контроль производство особо ценных предметов сырья. Главной ценностью для государства были не только налоги с городов, но и люди, сидящие на земле, которые “генерят” те или иные виды ресурсов, например, меха, воск или нефть. Князья искали способы увеличить промыслы. Своим помощникам княжество московское выделяло “кормления”, то есть право на получение с людей подарков три раза в год натурой, сбора в их пользу определённых пошлин. Это “кормление” и по сей день составляет важную часть экономики власти в России. Главное в России не зарплата чиновника, не собственность (отнимут), и не наличные деньги (отберут), а оффшорный счёт и актив или госзаказ с предсказуемым доходом. Были и те, у кого главным активом была голова, например, условные древнерусские интеллигенты.

Интеллигент как чиновник, революционер и святой

Интеллигенция на Руси — штука импортная и зависит от импортного же государства. Сказывается ещё и то, что интеллектуально предприимчивых людей на Руси изначально не очень немного — разбросанным по лесам общинам интеллектуалы не очень нужны. Интеллигент — человек редкий. Как и условный князь, интеллигент сидит в городском центре на церковном (в основном) или казённом (реже) корме в достаточно маленьком пространстве, и занимается воспроизводством доступной ему традиции. Власти у него немного, от традиции в той же Византии он оторван и контактирует с этой самой традицией по случаю, но чувствует себя носителем света среди дикарей. Вместе с большим пространством и отсутствием конкуренции это даёт большую свободу мысли. В отсутствие критики (проверить интеллигента некому) это приводит грамотного человека к чувству собственной избранности. Книжник или грамотей на Руси часто обслуживали интересы власти (и продавали знания непосредственно князю), либо служили епископу или боярину, либо позже становились дипломатами. Грамотными также были купцы, которым по природе работы приходилось общаться с людьми иных культур. Отказ от службы и становление на духовном пути иногда приводили интеллигента к прямому диалогу с Богом и уходу в монастырь. Некоторые из монастырских книжников стали святыми и основали собственные монастыри. Недовольство миром приводило некоторых к желанию мир исправить — и тогда из него получался моральный авторитет или моральный диссидент. И те и другие уходили подальше от Москвы на Север и Урал, положив начало многим поселениям и монастырям.

В Новое Время религиозность у интеллигентов пропадает, но чувство избранничества и одиночества остаётся. Интеллигент в Российской империи работает на государство, однако вместе с этим приносит в Россию новые смыслы из “просвещённой Европы”. Позже интеллигенты пытаются преображать Россию вместе с узким кругом посвящённых. Это превращает интеллигента в сторонника нового конца света, русского революционера. Именно из этой среды вышли в том числе коммунисты построившие свою религию без Бога.

В современном мире наследниками разных видов интеллигентов на Руси с одной стороны, выступают государственные пропагандисты, а с другой — фанатичные сторонники “либеральных” преобразований. Ну и прорицателей скорого конца света никто не отменял. 

Внутренняя колонизация 

Российская власть веками живёт за счёт контроля над торговлей и промыслами. Люди создают промыслы для себя и продают плоды своего труда купцам. Власть ищет новые промыслы и включает их в систему поборов и производства товаров на экспорт. Промысловики либо включаются в экономику княжества (включение бортников в княжеский домен), либо платят князю долю (производство Строгановых), либо снимаются с места и уходят (первопоселенцы Сибири). И если в Западной Европе или Византии спрятаться было сложно (попробуй спрячься между шестью замками средней долины Рейна или в безводной степи центральной Анатолии), то потеряться между Владимиром и Тверью было значительно легче. Когда княжьи люди стали доставать промысловиков и там, то недовольные побежали на Русский Север, на Дон, а потом за Урал. В том же пятнадцатом веке междоусобные войны и набеги татар весьма способствовали повышению социальной мобильности. В шестнадцатом веке сюда добавились опричнина и смута, в семнадцатом — восстания казаков и крестьян, в восемнадцатом — преобразования Петра Первого.

Русское государство расширялось за счёт людей, которые от него бежали.

Вслед за беглыми государство отправляло на новые, проверенные места солдат, менеджеров, чтобы собирать ценную дань и раздавать новые кормления. Это порождало очень интересные частно-государственные партнёрства, которыми много занимаются историки Урала и Сибири. Приход менеджеров порождал следующую волну эмиграции подальше от власти. Некоторые мигранты создавали целые слободы на границах соседних государств, предпочитая власть османов или поляков поборам предприимчивого воеводы. В наше время ситуация не сильно изменилась — мы наблюдаем как поиск промыслов в иных частях земного шара, так и включение новых цифровых промыслов в княжеский домен (Минцифры), и требование доли с промысла (налог на прибыль от криптовалют), и бегство недовольных (вывод цифровых бизнесов на Кипр). Однако общий принцип постоянного поиска новых промыслов остался неизменным. Русское государство — это государство которое стремится догнать и обложить налогами своих граждан, и потому экономику России можно уверенно называть “догоняющей.” В тексте Сергея это проявляется в фигуре автора, который рассуждает о перспективах российского государства, в поезде который направляется в Беларусь. Однако в отличие от программистов догонять его никто не спешит. Прибытка молодой антрополог не приносит, и царю он пока не нужен.

Последнее царство

Каким образом на Руси зародилась именно царская власть — вопрос до конца не прояснённый. Одним из факторов было падение Константинополя в 1453 году и смерть последнего императора Византии. Вторым фактором стал значительный рост территории Великого княжества Московского, которое переросло пределы просто княжества и стало отдалённо напоминать по размерам Киевскую Русь. С одной стороны, великим князьям оказалось не с кем себя сравнивать, а с другой стороны, на фоне успехов казалось, что сравнивать себя уже не с кем, и не надо. Вместо этого Иван Третий женился на Софье Палеолог а придворные интеллектуалы постепенно развивали идею отдельной церковной власти и идею нового, собственного московского царя.

Утверждению царства способствовали подсчёты астрологов. По данным лучших специалистов близился конец света, а значит, в XV веке у нового царя были хорошие шансы стать тем человеком, которому по пророчеству Мефодия Патарского было суждено победить мусульман и передать венец Христу в Иерусалиме. Последний царь также обладал полнотой земной власти и мог накануне конца света действовать разными методами. На то, чтобы решиться на присвоение царство, ушло добрых 70 лет. Царство давало носителю обжигающее чувство собственной исключительности, которое возможно сыграло печальную роль в судьбе Ивана Грозного. Однако даже царство не спасло от огромного пространства — и Грозный, а за ним и его преемники, мучительно добивались внешнего признания нового титула и искали воображаемых братьев в самых разных местах, от Англии до Испании. Во время Смутного времени изменилось многое, но идея царства осталась. Вместе с ними прижились своеобразно понятые византийские идеи о том, что государь обладает властью над собственностью и имуществом, а иногда и над жизнями подданных. Относительно “приличную” форму царству придавали законы, которые были необходимы для управления ставших уже совсем необозримыми территорий. 

Балансом всей новой системе власти стал огнестрел, ставший в шестнадцатом веке эффективным и дешёвым способом отстаивания права на миграцию, жизнь и свободу. Как осознали Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, добрым словом и самопалом можно добиться значительно больше, чем только добрым словом. В XVII веке баланс царства, земского собора, православной веры, писаного закона, самопала, степи и Сибири определял пути развития русской монархии. В восемнадцатом веке всё сдвинулось в поле абсолютизма. Однако удержать Россию от “последнего царства” у абсолютной монархии не получилось — и в двадцатом веке уже Владимир Ленин с Иосифом Сталиным повели страну навстречу новому мировому апокалипсису. Причастность к наступлению апокалипсиса даёт ощущение избранности не только царю, но и тем, кто идёт (или живёт) рядом с ним, что порождает особый статус столицы страны и добавляет административной гиперцентрализации сакральный ореол. Кто в центре тот и прав. В этой системе “демократия” нужна только для совещания власти самой с собой (Земский собор, Государственная дума). Реальная демократия условного “западного типа” с представительством большинства слоев общества в России работает только в переходные эпохи Смутного времени, Гражданской войны или крушения Советского союза.

Подводя итоги, мне кажется что русская национальная идея  состоит из двух главных стратегий преодоления русского пространства которые постоянно ведут борьбу за доминирование во властном дискурсе и дополняют друг друга. Одну из них можно условно назвать “прогрессорство”, а вторую - “последнее царство”.

“Прогрессорство” — это идея постоянного переформатирования пространства и людей за счёт импорта (реже разработки) всё новых и новых технологий (гуманитарных и технических). Прогрессизм позволяет преодолеть чувство одиночества и получить власть над ближним за счёт причастности к значимому (пусть и выдуманному) другому. Покупка новых технологий происходит за счёт контроля над всё новыми и новыми промыслами. Недостижимым идеалом прогрессорства является “европеизация” России.

Вторая главная идея — это всемирная праведная монархия. В рамках этой концепции конец света близок, Россия противостоит Злу и несет в мир добро, не позволяя наступить царству тьмы. Служение монархии тоже позволяет преодолеть одиночество и получить власть над ближним за счёт служения правильному царю. Это противостояние имеет форму политической экспансии. Страх перед апокалипсисом и ощущение “последнего царства,” последнего боя оправдывают у сторонников этой идеи любые средства. Недостижимым идеалом здесь является объединение всего мира в последнюю империю под властью России, ближе всего к этому подошёл Иосиф Сталин.

И “прогрессорство” и “последнее царство” взаимодополняют друг друга. Именно на балансе этих двух идей состоялся успех Романовых, именно так (вестниками мировой революции и одновременно новаторами) воспринимали себя коммунисты. И новаторство, и апокалиптика присутствуют в позиционировании Владимира Путина, который постоянно говорит, с одной стороны, об атомных ракетах, а с другой, о новых технологиях. Власть, которая не импортирует “новые технологии” и не пугает подданных скорым концом света, в России долго не проживёт. 

Главная проблема здесь в людях. И “прогрессоры” и “царские слуги” не считают жителей России за людей.

Они рассматривают людей как объект, который не имеет право голоса (как белорусы в тексте коллеги). И “прогрессоры” и “царские слуги” одинаково не готовы к диалогу, потому что любой диалог есть умаление тотальной власти, на которую они претендуют.  Неготовность к диалогу вызывает сопротивление в форме бунтов и челобитных. Участие в структурах власти приводит “прогрессоров” и “царских слуг” к обесцениванию ближнего; первых соблазняет возможность нести “прогресс” и выражать гордыню, а вторых — возможность уйти от ответственности внутри системы “последнего царства”.

При виде этой схватки двух одинаково приятных тенденций встаёт вопрос: что же делать? Ответ на него существует достаточно давно. Во-первых, само называние двух стратегий коллективной эксплуатации в России уже способно ослабить их власть. Во-вторых, в противостоянии двух стратегий можно не участвовать. Можно не обесценивать себя и ближнего, а любить его или её (как самоё себя). Путь этого неучастия непрост и требует усилия, и каждый должен выработать его сам. Некоторые основы описываются в житиях святых Русской церкви и в произведениях русской литературы. Дальнейшее — вопрос роста и личного выбора.

Роман Шляхтин

историк

Если вам понравился этот материал, вы можете отблагодарить, поставив лайк здесь или в наших соцсетях:
ВК: https://vk.com/demagog.magazine
ФБ: https://www.facebook.com/demagog.magazine
ТГ: https://t.me/demagogmagazine
Инст: https://instagram.com/demagog_mag?igshid=4qxdw6rbw4en

Для обсуждения материалов рекомендуем заглянуть к нам в телеграм-чат: https://t.me/demagogue_chat

Демагог — независимое интеллектуальное издание. Мы рассказываем о главном в культуре, науке и обществе. Вы можете помочь развитию журнала, подключив ежемесячное пожертвование. Даже 50 рублей в месяц принесут журналу огромную пользу. Помните, что Демагог — свободный журнал для свободных людей. Мы зависим только от вас!