Диагноз Веспуччи (3.1)

3

Вино, ящик которого Михалаки собственноручно занёс в номер Веспуччи, после опустошённой на три четверти бутылки кажется Роберту ярчайшим впечатлением от второго дня в Ареале 11Е. Вино тяжелит голову после первого же глотка, и Роберт, отложив бокал, ждёт в кресле несколько минут, прикрывая глаза ладонью, дожидаясь момента, когда предметы гостиничного номера утратят настораживающую двусмысленность.

Он уже забыл, когда выпивал не в одиночестве, кроме, пожалуй, компании своих женщин, но и с ними это случалось всё реже. Не сказать, чтобы очередная пассия оказывалась трезвенницей – на такую Веспуччи вряд ли клюнул бы – но факт оставался фактом. Случаи совместного распития алкоголя уменьшались пропорционально числу встреч с представительницами прекрасного пола. Он научился извлекать утешительные мысли в потоке сомнений, да и сам этот поток замедлялся и остывал, как некогда кипящая лава, утратившая силу и скорость, обречённая провести остаток земной истории в качестве молчаливой каменной глыбы. Так уж распорядился Создатель, и ничего с этим не поделать. Когда тебе за пятьдесят, между женщинами и покоем ты не всегда выбираешь первое, да и тебя не обязательно предпочтут – правда, не покою, а другому мужчине. Пока экологи всего мира, эти властители умов двадцать первого века, ставили себе в заслугу уменьшение вредных веществ в атмосфере на целых семь процентов, Веспуччи чувствовал, что в пятьдесят два ему дышится не так свободно, как даже в сорок девять. Магию цифр он считал полной ерундой, как, впрочем, и программы омоложения, но время, которое человечество всё надеялось укротить, пока ещё никому не удавалось оседлать.

Правило, которое он раньше считал аксиомой – не пить и не любить в одиночестве – теперь не угнетало его, как прежде, не разрывало голову невыносимой бессонницей. То, что другие считали бичом, Веспуччи воспринимал как естественную, здоровую среду, находя в этом компромисс между собственным возрастом и приступами тоски. Иногда правило переставало работать, и тогда Роберт запирался наедине с бутылкой виски, не смущаясь отсутствием женщины, готовой разделить с ним трапезу и постель, не жалея, что в мире не найдётся и десятка людей, достойных разделить с ним застолье.

Даже университетских друзей Веспуччи вспоминал теперь с трудом, их лица теперь казались ему воспоминанием о сне, об одном из тех немногих снов, которые помнишь до конца жизни. Уже став всемирно знаменитым, он второпях отворачивался, когда во встречных лицах ему мерещился знакомый взгляд кого-то, кто знал его таким, каким он уже никогда не будет. Он игнорировал приглашения на церемонию награждения Пулитцеровской премией, заранее зная, что конкурентов в номинации «Журналистика» у него и в этот раз не будет. За последние двенадцать лет премия доставалась ему десять раз, и все десять лет запрос из Пулитцеровского комитета на предмет выплаты финансового вознаграждения переправлялся адвокатами Веспуччи в редакцию «Прямо сейчас», в финансовый департамент издания, получившего – в пределах, обозначенных блоггером, – право распоряжаться всеми присуждаемыми его сотруднику премиями. Обычно деньги шли на благотворительные цели, к утаиванию же или, напротив, разглашению имени мецената Роберт относился с не меньшим равнодушием, чем к беспрецедентной девальвации авторитета Нобелевской премии, что многими также увязывалось с его именем.

Из семи попыток выдвижений Роберта Веспуччи на Нобелевскую премию по литературе семь закончились провалом. Члены инициативной группы по выдвижению, все эти годы настойчиво и безуспешно искавшие встречи с Робертом, стали почти такими же знаменитостями, как сам блоггер. Их регулярные открытые письма в адрес Нобелевского комитета и предсказуемое ответное молчание приводило к громким пресс-конференциям, всё более напоминавшим разоблачительные материалы в стиле их кумира. Шведам припомнили самые скандальные награждения, от премии мира президенту Обаме до незаслуженно обойдённого в этой же номинации музыканта Боно, завещавшего своё трёхмиллиардное состояние беженцам, пострадавшим от гражданской войны в бывшем Пакистане. Попытка же некоторых членов Нобелевского комитета аргументировать очередную провальную номинацию Веспуччи тем, что блоггерство не подпадает под литературные критерии премии, разбивалось о яркие примеры подкованных поклонников Роберта, моментально припомнивших с десяток, по меньшей мере, сомнительных награждений – от документалистки Алексиевич до основоположника неологической поэзии Бруннер-Мюллера.

Иногда Веспуччи думал о том, что Нобелевку, вопреки собственной стратегии равнодушия, в случае присуждения он всё-таки принял бы. Пусть и в виде исключительно денежной компенсации за все те командировки, из которых он не без труда возвращался живым. Его фанаты пошли ещё дальше, возводя эти обросшие легендами поездки в ранг подвигов, превращая членов Нобелевского комитета в участников негласной обороны наглухо окружённой крепости.

Чаще всего комитету припоминали сквозной обстрел, которому Роберт подвергся на границе Седьмого и Двадцать второго африканских ареалов. Считалось, что он встал между противоборствующими армиями и тем самым предотвратил массовую бойню. В действительности блоггер оказался там случайно, из-за беспечности пилота сайленти, экстренно посадившего машину прямо на поле боя из-за вовремя не подзаряженных аккумуляторов. Прикрываясь телом убитого пилота, Веспуччи почти час пролежал в салоне насквозь расстреливаемого сайленти, беззвучно ругаясь и шепотом молясь, пока на отправленный по браслету вызов не ответил командующий одной из армий. Убедившись, что севший на разделительной линии сайленти не вражеская провокация, он приказал прекратить огонь и, выйдя на связь с командиром армии противника, убедил его ответить аналогичным приказом.

Из-под трупа пилота Веспуччи извлекли парализованного ужасом и пропитавшегося запахом собственных испражнений. В истории же остался беспрецедентный героизм знаменитого блоггера, поступок которого положил конец кровопролитию на границе двух африканских ареалов, войне, длившейся почти месяц, рекордный месяц для всего мира, за последние десятилетия свыкшегося с тем, что военные конфликты разрешаются в строго отведенных для этого зонах и длятся в худшем случае несколько суток.

Ещё была малярия, подхваченная им в той же Африке, когда Роберт едва не заплатил собственной взрослой жизнью за спасение двенадцати детских душ. Ареал 13А, смертельно опасная Нубийская пустыня, и они – дюжина коптских детей, обречённых на продажу ради здоровых детских органов. Правда, в тот раз не обошлось без преданных огласке подозрений в манипуляции. Якобы всего детей в спасённой блоггером группе было пятьдесят пять. Сорока тремя из них Веспуччи, не раздумывая, пожертвовал, оставив себе логичное и все жё небезупречное алиби – факт дефицита посадочных мест в сайленти. Бить же тревогу он не стал, не настоял и на отправке дополнительных рейсов, – как утверждали недоброжелатели Роберта, – из страха повторного полёта к торговцам живым товаром, пусть и в сопровождении вооружённого десанта, пусть в качестве всего лишь проводника.

Как было на самом деле, не знал даже Ральф Гудинг, бессменный редактор «Прямо сейчас», единственная фигура в современной журналистике, авторитет и влияние которого были соизмеримы со статусом Веспуччи – во многом благодаря связывающему их эксклюзивному контракту.

Сделав ещё глоток терпкого вина, Роберт присаживается на край стола. Ногой задев ящик с вином, он от одной мысли о втором, пока ещё не распечатанном ящике, готов выкинуть что-нибудь этакое, чего от него никто не вправе ожидать. Например, вскочить на стол, прямо здесь, в номере «Вертиго Хилтон» и станцевать что-то искренне-несуразное. Усмехнувшись, он допивает бокал и понимает, что чертовски устал.

День выдался утомительным и, пожалуй, не оправдавшим ожиданий. С утра они с Михалаки отправились в святая святых Ареала 11Е, что совсем не означало повторного посещения монашеского скита. Место официально называлось «Точкой Центр» и располагалось на глубине ста футов, в бывших штольнях, позже переделанных под винные хранилища. Раньше здесь размещались криковские винные подвалы, многокилометровых подземных галерей которых хватило на то, чтобы в наши дни разместить здесь Объединённый командный пункт, Миссию международных наблюдателей и, в полных составах, военные штабы противостоящих на территории Ареала армий.

Для удобства посетителей в подземелье были созданы сверхдемократичные, по меркам секретного военного объекта, условия наблюдения за всем этим конгломератом. Переходя из одного зала в другой, можно было через огромные прозрачные стены наблюдать, как в океанариуме, за деятельностью сотен людей в штатском и в военной форме, с первого взгляда казавшихся намного более безобидными существами в сравнении с морскими хищниками. Из первого зала был виден прозрачный павильон, формой напоминавший гигантский стеклянный цилиндр. Собственно, это и была «Точка Центр», давшая название всему подземному комплексу. Здесь трудились исключительно местные специалисты, в обязанности которым вменялось поддержание изначально равных условий ведения военных действий, равно как и любые интервенции по мгновенному исправлению потенциального дисбаланса сил, не связанного с объективным преимуществом, достигнутым одной из сторон в ходе боевого столкновения.

Замкнутые в пространстве огромного цилиндра люди то и дело приближались к прозрачной оболочке, к чему-то присматривались, трогали стекло пальцами и в целом напоминали сборище сумасшедших, которые рассчитывали на чудесное освобождение из-под купольного плена посредством ритуальных прикосновений. В действительности внутренняя поверхность цилиндра представляла собой единый информационный центр «Точки Центр», совокупность полезных данных, где таблицы, диаграммы и графики дополнялись интерактивными картами и изображениями, передаваемыми с сотен, тысяч камер наземного наблюдения.

Не задерживая внимания Веспуччи на следующих двух залах – в них открывался вид на резиденцию международных наблюдателей и пункт экстренного реагирования – Михалаки провёл блоггера в последний зал. Отсюда вёл лишь один путь, по коридору назад, в зал, который они так спешно миновали. Последнее помещение напоминало ресторан гостиницы «Вертиго Хилтон» – круглый зал с прозрачными то ли окнами, то ли стенами, разве что площадью поменьше. Отсюда можно было наблюдать сразу два панорамных вида, отличавшихся настолько разительно, что возникали сомнения в необходимости разделявших их перегородок.

– Такое в истории ареала происходит впервые, – сказал гид Михалаки.

Обычно спрогнозировать исход войны не представляло труда. Достаточно было оказаться в последнем зале «Точки Центр», чтобы, с минуту понаблюдав за размеренным и даже флегматичным поведением статных людей в военной форме по обе стороны разделяющих их перегородок, прийти к единственно возможному выводу: война начнётся ровно в назначенный срок и завершится быстрой и безоговорочной победой войск Коалиции.

В этот раз в наличии имелась лишь половина приводившего к привычному успеху залога. По первому отсеку скромно прохаживались люди в генеральских погонах, державшиеся за спинами своих офицеров. Поступали всё новые и новые сводки, обработка которых производилась по принципу интеллектуального конвейера: две-три минуты на обсуждение и решение – безусловно верное – передаётся наверх, в оперативное руководство войсками. Не было лишь одного – точно такой же активности во втором отсеке. Там стояли столы, стулья, прозрачные стойки мониторов и интерактивных карт, автоматы с кофе, водой и закусками – всё то же самое, что и в отсеке за перегородкой. А ещё – лампы, сотня, а может больше ламп, освещающих совершенно пустой отсек, отведённый под штаб монгольской армии.

– Прямо не верится, – добавил гид. Если он и играл удручение, то вышло это у него весьма достоверно.

Мир не сразу понял, что во всей этой истории с монголами всё пошло не так. Понимание не пришло даже после того, как беспорядки в Улан-Баторе завершились изоляцией президента Барая, ликующая толпа на лошадях объявила себя народным хурултаем, республику – ханством, а ханом – главаря бунтовщиков Минджира. Даже после того, как на призыв Минджира возродить великую, достойную Тамерлана, империю миллионы монголов ответили немедленным ликованием, а главное, за несколько часов нашлись десятки тысяч добровольцев, готовых броситься в бой по первому же приказу. Даже после введения Минджиром моратория на продажу лошадей, даже после того, как вооружение всадников оказалось историческим только по форме – защищающие тела воинов куяки и попоны на лошадях были пошиты из армолайта, непробиваемого легкого материала для новейших бронежилетов, а наконечники стрел и копий оснащены локальными разрывными бомбами и ультразвуковыми парализаторами, – даже после того, как первые отряды выступили из Улан-Батора на северо-запад, монгольскую революцию предпочитали рассматривать в виде фарса. Пусть трагического и варварского, но перформанса, дикарской реконструкцией дремучего средневековья.

Встрепенулись мировые демократии, лишь когда монгольская армия – к тому времени её численность уже превысила полмиллиона всадников – вовсю хозяйничала на озере Балхаш. Но и это событие было использовано в рамках многолетнего противостояния с русскими, вялая реакция которых на вторжение на собственную территорию стала поводом для обвинений в неспособности императорского двора и правительства России обеспечить оборону вновь приобретённых территорий. Ежедневно на своих южных рубежах Россия теряла десятки квадратных километров, монголы же, обходя редкие населённые пункты, стремительно продвигались на запад.

Первый вызов на войну с Коалицией, направленный с началом осады Астрахани, привёл к новому витку дипломатического противостояния с русскими. В Кремле посчитали – с формальной точки зрения они имели на это право – что нота Международного комитета ООН по предотвращению военных конфликтов не может иметь правовых и фактических последствий, поскольку затрагивает события, происходящие на территории Российской империи, на которую юрисдикция ООН распространяется ровно настолько, насколько в отношении стран мировых демократий действуют устав и принципы непризнанной ими Лиги свободных наций. Со своей стороны, Организация Объединенных Наций поспешила разъяснить, что, поскольку Монголия является членом ООН, то любое нарушение принципов мира и добрососедства, проявленное участником крупнейшей организации мира, должно быть рассмотрено Советом безопасности ООН и при необходимости направлено в соответствующий комитет по предотвращению конфликтов. В Кремле и Доме правительства на Москве-реке напомнили, что официально Монгольская республика не объявляла войну Российской империи. Более того, никакого чрезвычайного, а тем более военного положения на территории России не вводилось, и все события, имеющее место в южных регионах страны, находятся под контролем имперского правительства и являются исключительно внутренним делом империи. Сходились обе стороны лишь в одном – в признании единственным легитимным правителем Монголии демократически избранного президента Барая, о судьбе которого не было достоверной информации уже более двух месяцев.

Лишь после того, как монгольские конники, число которых перевалило за полтора миллиона, обошли Кавказский хребет с севера, когда жертвы среди мирного населения измерялись уже десятками, причём не в неделю, а ежедневно, когда привычную жизнь русской столицы парализовал миллионный митинг русских националистов, требовавших направить на борьбу захватчиками дислоцированные в кавказских горах гарнизоны кадровой армии, а ещё, немедленно заменить, как гласили лозунги манифестантов, «предательское правительство нацменов», лишь после того, как оккупация почти всего юга России была официально признана имперским двором, профильный комитет ООН отправил второй вызов – что само по себе стало беспрецедентным событием в истории организации. Во всех предыдущих случаях ответ приходил после первого же вызова, желающих уклониться от войны с армией Коалиции прежде не находилось. Ответ монголов также был получен, пусть и в иносказательном виде. По приказу Минджир-хана на центральной площади Улан-Батора выставили отрезанную голову президента Барая, на имя которого и были оформлены первые два вызова.

Зато в третьем обращении фигурировало уже имя самого Минджира. Его, правда, называли не ханом, а «самопровозглашённым диктатором», но даже фактическое признание власти Минджира не давало мировому сообществу никаких гарантий. Была указана и дата начала войны – двадцать третье октября две тысячи пятьдесят третьего года. Предполагалось, что к этой дате монгольская армия, авангардные войска которой приближались к восточным границам России, достигнет Ареала 11Е.

Теперь, когда стало окончательно ясно, что расчёты экспертов верны и форсирование монголами Днестра начнётся самое позднее к вечеру двадцать второго октября, оставался лишь один вопрос. Не отдаст ли Минджир-хан приказ не пересекать границу Ареала 11Е, не изменит ли движение войск, изменив до сих пор строгому движению на запад, и не свернёт ли, к примеру, на север, миновав Ареал 11Е точно так же, как до сих пор не без успеха обходил крупные города России?

Вид пустого павильона «Точки Центр» воплощал ледяное, зловещее спокойствие, в то время как горячая пора в штабе Коалиционных войск всё больше напоминало плановую активность пожарных, чей долг – израсходовать тонны пенной жидкости даже в тех случаях, когда после них остаётся одно пепелище. Как то самое пепелище из детства, которое Веспуччи если и видел, то только в ночных кошмарах, бросающих его в холодный пот даже сейчас, сорок лет спустя.