Восковые перья

N сжимается на полу в позе ребёнка. Капли воска, одна за другой, падают на его спину, и каждый раз, когда очередная капля касается его спины, по всему телу пробегает электрический разряд. Он не пытается увернуться, избежать очередного обжигающего прикосновения: лишь жалобно не то вскрикивает, не то стонет на выдохе и мучительно пытается куда-то пристроить руки — то вытягивает вперёд, то обнимает себя, то закрывает лицо.

N чувствует, как Фэнхуан рядом с ним усаживается на пол. Свеча опускается ниже. Укусы расплавленного воска обжигают сильнее.

— Так близко… Я не выдержу. Слишком низко... — прерывисто выдыхает N.
Вдох-выдох. Капля за каплей. В голове звенящая пустота. Между острыми вспышками боли проходит сжатая в одно краткое мгновение вечность. N, сам не понимая почему, жаждет этой боли, приветствует её как старого друга, принимает её целиком. Выдыхает, освобождаясь. И вдыхает, заранее смиряясь с неизбежным.

— А говорил, не выдержишь.

N ощущает, как феникс кончиками пальцев ведёт от его колена вверх по внутренней стороне бедра и кладёт ладонь ему между ног. N стонет. N стыдно. Только сейчас он осознаёт, насколько именно возбуждён. Тело выдаёт его.

— Почему... Это так... Заводит... — стонет он и прикусывает костяшки сжатых пальцев.

— Потому что ты извращенец, — с усмешкой отвечает феникс и задувает свечу. — А теперь я сниму воск с твоей спины ударами стека.

Оставляя на полу трогательно сжатую фигурку — сейчас N кажется таким крошечным, хотя он едва ли ниже и почти откровенно сильнее — Фэнхуан взмахивает рукой, заводя плечо и бьет. N стонет. Мышцы обоих очерчиваются от напряжения, воск, как перья, осыпается на дощатый пол.

— Я не буду сдерживаться, мой дражайший, — хрипло бормочет птица, до черноты темнеющим взглядом окидывая тело перед собой. В нем нет звериного голода, но есть возбуждение и почти детский восторг. Как будто ему сделали очень значимый, очень дорогой подарок.

Удары летят один за другим, перемежаясь надрывными вскриками N. Они оба обнажены, они оба на грани: возбуждение N зажато меж его ног, Фэнхуана — беспрепятственно вздымается, сочась смазкой, которая капает на пол и туфли, с лаской врученные и надетые на него N. Это надрывная бесконечная медитация, каждый удар Фэнхуан будто чувствует сам, словно желая разделить боль, отобрать её, прижать к груди и никогда не отдавать своему юному божественному другу.

Проходит, кажется, вечность, когда они прекращают: падают, растягиваются на полу, тяжело дыша. Фэнхуан бормочет нежности молчаливо замершему в истоме N, прижимаясь грудью к его горячей спине. Он ждёт, ждёт, но в ответ звучит лишь внезапно резко звучащая фраза:

— Теперь мой черёд.

Фэнхуан садится на колени медленно, но с почти издевательской услужливостью, будто непокорный раб, плавно ведя ладонью по собственным плечам. В его глазах плещется веселье.

— Нельзя бить по позвоночнику, дорогой. И ни в коем случае здесь, где почки.

N переступает от нетерпения, как маленький зверёк. Но не торопится, оставаясь до сладости одновременно послушным и сдержанным, и разгоряченным. Будто перерожденным той ласковой болью, которую ему любовно вручили.

Первый удар врезается в лопатку. Фэнхуан воет, скулит и мотает головой.

— Отлично. Разогрей ударами кожу.

Ответом ему служит едва сбившееся дыхание. И череда коротких ударов, сорвавших щенячьи визги с его губ. Ритмичное насилие, сладкое, будто секс, не останавливается, и Фэнхуан почти уверен, что пропадает во мраке. Собственное, буквально минутами ранее обретенное превосходство уже не кажется таким значимым. Таким желанным. Что-то рвущееся под его ребрами распирает изнутри, заставляет дышать так часто, что он оседает все ниже, почти падая, когда чья-то надежная рука ласково сжимает его у загривка и заставляет сесть.

— Дорогой N, ты не наигрался?

Фэнхуан почти лениво устраивается между ног N, прижимается спиной к груди. Тот с усмешкой обнимает его, щёлкает зажигалкой, и фитиль свечи вспыхивает перед самым носом феникса. Первые капли чёрного воска падают в ложбинку между ключиц, заставляя вздрогнуть и коротко вскрикнуть. То ли ещё будет: N начал с самой мягкой и нежной свечи.

Он запускает пальцы в белоснежные волосы феникса и запрокидывает его голову, бережно укладывает себе на плечо. Фэнхуан кричит, когда воск проливается ему на шею. N лишь улыбается, слушая песню своей птицы. Он ведёт свечу дальше, к груди, осторожно избегая чувствительных сосков. Воск этой свечи вряд ли бы обжёг его, он подходит и для лица, и для гениталий, но N всё равно боится причинить вред. Его феникс слишком дорог ему. Ещё дальше, вниз по животу. Капли стекают по коже и замирают, застыв. Фэнхуан привык к температуре, и теперь лишь тяжело стонет, когда воск обжигает очередной чувствительный участок. Только когда N заносит руку над бесстыдно раскинутыми ногами феникса, и капли попадают на внутреннюю сторону бедра, тот снова кричит.

N зажигает красную свечу. Она теплее первой и пахнет корицей. Красные капли ложатся поверх чёрных. Бессмертная классика. N не идёт красный, а вот Фэнхуан будто бы рождён для него. Феникс вздрагивает время от времени, и N аккуратно поворачивает его голову и целует. Следующий стон своей птицы он ловит губами. А потом ещё, и ещё, и ещё — за каждую каплю горячего воска на раскрасневшейся коже.

Последней вспыхивает серебряная свеча, самая горячая. В воздухе разливается аромат сандала. Жидкое серебро касается разгорячённой кожи, и Фэнхуан снова заходится в крике. Он мелко дрожит, и N ласково гладит его по щеке свободной рукой.

— Хорошая птица. Ещё немного осталось, — шепчет он фениксу, и тот едва заметно кивает.

N ведёт руку со свечой, и та время от времени вспыхивает, оставляя за собой облако блеска. N заканчивает расписывать тело своей птицы горячим воском и задувает огонь.

— Снимаем?

Феникс снова лишь безмолвно кивает в ответ.

N откладывает свечу и берёт в руку нож. Он прижимает холодное лезвие к разгорячённой коже и довольно усмехается, когда его Фэнхуан едва заметно вздрагивает. Шея, грудь, живот и бёдра пленённой птицы залиты воском — божественным сочетанием чёрного, красного и серебра. N с лёгкой досадой думает, что золото подошло бы лучше — огонь фениксам к лицу. Но это не последний их вечер — а значит у него ещё будет шанс расписать эту нежную кожу жидким металлом, сияющим как солнце в зените. И таким же горячим.

N медленно, аккуратно ведёт лезвие, снимая воск с шеи. Повинуясь внезапному порыву, он прижимает обух клинка, проводит им от уха до уха и глядит завороженно, словно ожидая, что следом выступят алые капли. Но этого не происходит. А птица, тем временем, лишь сильнее запрокидывает голову, подставляя беззащитное горло под нож. В природе феникса умирать и возрождаться, но всем ли им свойственно столь откровенное стремление к смерти? Этому точно.

Нож мягко врезается в застывший воск. Тот осыпается на пол сброшенными перьями. Феникс постанывает, прикрыв глаза, позволяя развлекаться с ним как угодно.

Время от времени N бросает снимать воск и медленно, почти без нажима, водит по коже остриём ножа, аккуратно, стараясь не ранить нежную кожу. Он делает это впервые. Впрочем, всё, что они делали сегодня, было для него в новинку. Это было дико. Странно. Возбуждающе. Извращённо. И его пугало, что ему это нравилось.

Когда N проводит остриём по внутренней стороне бедра, птица стонет, выгибается и сквозь зубы цедит:

— Чёрт, я сейчас насажусь на этот нож.

N переворачивает нож в руке, захватывая пальцами основание лезвия, пытаясь сделать заточенный металл хоть немного более безопасным и пристраивает рукоять между ног Фэнхуана:

— Вперёд, — шепчет он на ухо своему фениксу.

А того не надо просить дважды. Он подаётся вперёд, насаживаясь на рукоять, и выдыхает, шумно и чувственно, снимается с неё и насаживается вновь. Он стонет так сладко и горячо, что N хочется забыться в этой песне. Но он не может позволить себе такого, — если отпустить контроль, его птица может пораниться.

И тут раздаётся электронный перезвон. Они оба почти одновременно разочарованно вздыхают, когда N откладывает нож в сторону, подбирает лежащий в стороне смартфон и передаёт его Фэнхуану. Тот проводит пальцем по экрану, принимая вызов и уютно устраивается в объятиях N.

— М? Через полтора часа? Хорошо. Хорошо. Буду. В центре зала. До встречи.
И кладёт трубку.

— Надо идти, — буднично говорит феникс, не торопясь выбраться из объятий.
Какое-то время они ещё молча сидят, возвращаясь в реальность. Наконец

Фэнхуан оборачивается и спрашивает:

— Мы ведь продолжим в следующий раз?

N легко касается губами его лба и тихо отвечает:

— Обязательно.