Здесь, сейчас

Оригинал взят у

chingizid в Царская веснаСтарик был грузен, тёмен лицом от солнца и вина, закутан в леопардовый плед, кокетливо подпоясанный сиреневым игрушечным удавом. Перекошенное лицо кушака поневоле выражало чувства столь сложные, что Роза отвела глаза, не рискуя встречаться с ним взглядом. Лучше уж смотреть на самого старика, немного похожего на знаменитую фотографию Борхеса. Примерно так тот и выглядел бы сейчас, если бы воскрес на третий, как положено, день, прозрел и принялся целеустремлённо заливать это горе всем, что горит, не отвлекаясь на суету вроде ежедневного мытья.
Он и сейчас сжимал в загорелой деснице оранжевый картонный стакан из кофейни, перед Розой и Рутой стояли точно такие же. Дед приветственно вздымал свою картонку к небу, словно бы намеревался чокнуться с самим Господом.

- Это вообще нормально? – шёпотом спросила Роза.
- Если ты имеешь в виду, все ли у нас так одеваются, то нет, - невозмутимо ответствовала Рута. – А если хочешь спросить: «Это вообще нормально, что по городу бродит псих?» - то да, нормально. Психов у нас тут не то чтобы много, но хватает. Не жалуемся.
Руту одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, ей хотелось, чтобы Розе понравился город. И чтобы она сама – сама, а не после долгих уговоров! – захотела остаться тут подольше. И тогда можно будет ответить: «Почему нет, конечно можно, оставайся». Потому что нет смысла делать человеку подарок, о котором он никогда не мечтал, просто в расчёте, что – ну а вдруг понравится и когда-нибудь пригодится. Подарок, о котором не просили, это просто хлам. А превращать в хлам свой город Рута совсем не хотела. Поэтому набралась терпения и ничего не предлагала, только показывала и рассказывала, практически не умолкая.
С другой стороны, ей всё время хотелось дразнить Розу, удивлять её, смешить и даже немножко пугать – просто чтобы растормошить. Роза всегда такая была, мечтательная тихоня, самим фактом своего существования провоцирующая окружающих на розыгрыши, насмешки, подвиги и просто хулиганства – ей назло, во имя её.
Как есть муза.

И на старика в леопардовом пледе близость Розы, похоже, действовала, как на всех остальных. По крайней мере, он качнул воздетым к небу картонным стаканом и провозгласил отлично поставленным баритоном:
- Так выпьем же за пятое время года, квинто темпорум, которое Зенон Новоаркадийский называл «Царской весной», а Сардиний Таррагонский – «Весной бессмертных».
Роза нервно заёрзала на стуле.
Кофе был не допит, а взятый на двоих шоколадный маффин ещё даже не надкушен, это не давало ей встать и уйти, как она обычно делала во всех нештатных ситуациях, прежде, чем успевала разобраться, нравятся они ей или нет. И теперь сама не знала, огорчаться тому, что придётся сидеть здесь дальше и слушать всё, что скажет псих, подпоясанный плюшевой змеёй, или всё-таки радоваться, что удастся посмотреть его выступление полностью.
- Дед совершенно безобидный, - сжалившись, шепнула ей Рута. – Даже денег никогда не просит. И к незнакомым девушкам не пристаёт. Только рассказывает всякие штуки или просто желает хорошего дня всем, кто идёт мимо. Очень его люблю. И другие люди тоже. Он даже считается чем-то вроде хорошей приметы: прошёл мимо, день будет удачный. Угощают его постоянно чем-нибудь, видишь, кофе кто-то ему купил. А туристы с ним фотографируются, но это уже, конечно, только за деньги, у деда тариф пять литов, и снимай потом сколько хочешь, он ещё и позы принимает такие... В общем, такие. Пока не увидишь, и не вообразишь.
Роза молча кивнула. И отломила кусок шоколадного кекса – добрый знак. Когда Роза сердится, она не ест.

Дед, меж тем, барабанил, как по писаному, без единой запинки.
- Царская весна наступает на рассвете, посреди осени, после первых холодных дождей, но до первого снега и продолжается четыре часа; увидеть её могут только цари, святые и вечные дети, чьими помыслами движет любовь, остальные в эту пору сидят по домам, обуреваемые им самим непонятной тревогой. Всякий раз в начале Царской весны туманы выходят из берегов и текут по земле, их потоки стремительны как речное течение, и могут унести зазевавшегося путника. Потом появляются призраки первоцветов, увядших ещё в апреле; они белы как молоко, тянутся к солнцу и пахнут дымом. На деревьях набухают почки и появляется молодая листва, но не зелёная, а жёлтая и алая, так что несведущие и невнимательные не могут отличить новые листья от старых, уже собравшихся облетать. Каштаны начинают плодоносить яблоками, а вишни – синими стрекозами. Кто найдёт и съест яблоко, упавшее с каштана, будет молод ещё сорок лет, а кто увидит синюю стрекозу на вишнёвом дереве, обретёт бесстрашие.
- Ты бы чего больше хотела? – внезапно спросила Роза. И, не дожидаясь ответа, призналась: - Я бы – стрекозу.
- Ладно, - согласилась Рута, - договорились. Тебе стрекоза, мне яблоки. Именно то что надо! Быть молодой дурой лучше, чем старой, а умнеть лично я пока не планирую.
- Конечно, тебе стрекоза ни к чему, - согласилась Роза. – Ты и так храбрая.

Леопардовый дед, тем временем, закончил речь, залпом, как водку, выпил свой кофе и неторопливо зашагал в направлении реки. Роза сунула в рот остатки кекса и адресовала Руте вопросительный взгляд – дескать, пошли?
- Пошли, - кивнула она. – Я тебе ещё ничего толком не показала, а уже скоро вечер. Всё-таки ужасно рано начинает темнеть в октябре. Очень трудно к этому привыкнуть.

Вечером она оставила гостью дома чистить картошку, а сама рванула в супермаркет за всем остальным, потому что дома шаром покати. Нормальные люди забивают холодильник перед приездом гостей, но Рута рассудила, что глупо запасать что попало, Роза всегда была перебендя, то она не любит, другое ей нельзя, третьего прямо сейчас не хочется, а четвёртое надо есть с соевым соусом и трюфелями, иначе никакого смысла. Поэтому Рута учинила гостье допрос, составила список и отправилась с ним в магазин, смутно надеясь, что там найдётся хотя бы половина заказанного. Минус земляника и грибы лисички, это понятно, уже не сезон.
Когда, проходя мимо отдела бижутерии, увидела среди блестящих заколок синюю пластмассовую стрекозу, сперва просто кивнула ей, как старой знакомой: «Привет». И только уже у кассы сообразила, какой отличный может получиться сюрприз. То есть, конечно, розыгрыш. Но тут ничего не поделаешь Роза сама виновата, что в её присутствии взрослым, без пяти минут серьёзным людям, нестерпимо хочется делать всякие глупости. По большей части прекрасные, спасибо ей за это.
Правда, вишнёвых деревьев в её саду не было, ни одного. Зато имелась слива, старая, наполовину засохшая; впрочем, вторая половина чувствовала себя прекрасно и отдувалась за двоих. Ничего, и слива сойдёт. Когда это мы были буквалистами.
Вернулась за стрекозой. И килограмм яблок по дороге прихватила, самых дешёвых, мелких, зелёных с розовыми пятнами на боках, страшных, как сон голодного беспризорника, таких сочных и сладких, что непонятно становится, зачем нужно было выводить какие-то другие сорта.
Благо каштан-то у неё в саду рос. Из-за этого каштана Рута в своё время и сняла свою квартиру, во многих других отношениях вполне дурацкую. Одна только дровяная печь чего стоит. Ох уж эта печь!
Впрочем, за один только запах дыма, окутывающий дом, сад и ещё пару соседних кварталов, этой квартире можно было простить всё.
«А сливу от вишни Роза не отличит, - успокаивала себя Рута по дороге домой. – Я бы сама ещё год назад не отличила. Мы же городские девочки. И твёрдо знаем, что творог добывают из вареников, а груши – из компота. Так что слива вполне сойдёт».

Так боялась проспать и не успеть подготовить сюрприз, что глаз до утра практически не сомкнула. Ворочалась с боку на бок, то и дело проваливалась в беспокойный сон и тут же снова подскакивала, вытаскивала из-под подушки телефон, смотрела, сколько там уже. Два сорок семь, три пятнадцать, четыре тридцать две, скоро утро, уже совсем скоро.
Вскочила, когда за окном начало не синеть даже, ещё только сереть. Привычно, на автопилоте подбросила в печку дров, накинула поверх пижамы куртку, набила карманы яблоками, сунула ноги в дежурные кроксы, несущие вахту у ведущей в сад двери. Переступила порог и ахнула, обнаружив, что стоит по колено в тумане, белом, густом как молочный кисель, не ползущем, не стелящемся даже, а натурально текущем по земле, во все стороны одновременно, как множество весенних талых ручьёв.
Какое-то время стояла, забыв не только зачем вышла в сад, но и собственное имя, вообще всё на свете забыв, вдыхала аромат печного дыма, смотрела, как ручьи тумана плавно огибают клумбу белых безвременников, вот уж правда, чем не призраки крокусов, отцветших как раз в апреле, всё сходится, господи боже, вполне можно было обойтись без этой глупой пластмассовой стрекозы.
Но если уж стрекоза есть, ладно, пусть будет.

С трудом заставила себя подойти к сливе – туман тёк в противоположном направлении, к забору и дальше, на улицу, трудно было идти против его воли, но дело есть дело, пришлось. Ухватилась за толстую сухую ветку, которую давным-давно надо было спилить, да руки не доходили. Сказала дереву вслух: «Держи меня, не давай туману меня унести». Дура дурой, Господи. Но очень счастливая дура, это да.
Кое-как прикрепила пластмассовую стрекозу к сухой сливовой ветке, перевела дух, от избытка чувств поцеловала влажный древесный ствол, развернулась было к каштану, пришла его очередь, но снова застыла на месте, чуть не плача от невозможности немедленно стать невидимой или хотя бы превратиться в ещё одно дерево. На пороге стояла Роза в своей дурацкой фланелевой ночной рубашке до пят. Она прижимала к груди пакет с остатками яблок и, открыв рот, смотрела под ноги, на обступивший её со всех сторон густой весенний туман.

_______________________________

Захотелось написать ещё один текст; то есть, сперва был начат он, но потом меня обуял брат смерти с радужным зонтом, и ничего нельзя было поделать. Однако и этот пусть будет!

Тема

vinah "Необъяснимая пятая пора года, смысл и назначение которой стал нам понятен только вчера". Её ещё и Кэти взяла, и меня не покидает ощущение, что мы с Кэти написали про одно и то же время года, хотя описали его совсем по-разному :)

Всем спасибо за игру, пойду читать всех, кого ещё не. Завтра напишу закрывающий пост для обмена впечатлениями.