Психическое здоровье, ментальные расстройства и "мода"

Публично рассуждать о существовании моды на психические расстройства уже считается моветоном среди пси-специалистов и других людей, хорошо разбирающихся в вопросах заботы о психическом здоровье. Подобные заявления могут стать репутационным самоубийством и навлечь на декламирующего вполне резонные обвинения в примитивности суждений и обесценивании страданий тех, кто вынужден ежедневно бороться с имеющимися ментальными нарушениями. С другой стороны, за пределами узкого круга профессионалов и просто «глубоко погружённых в тему» всё ещё можно довольно легко наткнуться на подобные инсинуации и упрёки.

Увеличение распространённости психических расстройств очевидно по результатам множества эпидемиологических исследований. Например, в США за десятилетие количество диагностированных депрессивных расстройств увеличилось почти на одну пятую.

Всемирная организация здравоохранения предполагает, что возможными причинами их роста могут быть старение населения, растущий уровень стресса и социальная изоляция. Тем не менее, наблюдаемое увеличение распространённости и диагностики ментальных недугов является одним из основных обвинительных аргументов скептиков, приводимый ими как доказательство наличия моды на психические расстройства. С этим аргументом часто рука об руку идёт апеллирование к прошлому, в котором, по мнению ностальгирующих скептиков, люди не имели никаких ментальных хворей, не обращались к пси-специалистам и, при этом, были счастливы и здоровы. Возможно, в подобных случаях актуализируются распространённые когнитивные искажения и логические ошибки, например: «Если я лично не видел и не знал людей, страдающих психическими расстройствами, то значит их ни у кого и не было» или «Если сейчас люди чаще обращаются к психиатрам, значит раньше люди были более ментально здоровыми».

Селективность восприятия, туннельное мышление и вольное трактование причинно-следственных связей достаточно легко поддаются контраргументации. Ведь такие диагнозы, как синдром поликистозных яичников, целиакия, фибромиалгия или синдром раздражённого кишечника, сейчас выставляются клиницистами гораздо чаще, чем 20-30 лет назад. Но вряд ли найдётся сопоставимое количество диссидентов, всерьёз обвиняющих упомянутые медицинские состояния в искусственности и зависимости от моды.

Научно-технический прогресс, меняющий все сферы нашей повседневной жизни, не обходит стороной и медицину: модернизируются и дополняются существующие терапевтические алгоритмы и протоколы, в рутинную клиническую практику внедряются самые современные инструментальные и лабораторные методы обследования. Конечно, появляются и новые эффективные методы лечения. Ещё пару десятилетий назад никто массово не говорил об использовании моноклональных антител при мигренях или о полной элиминации вируса гепатита С, что сейчас мы воспринимаем как уже привычную клиническую реальность.

Вместе с продолжающимся ростом качества жизни на нашей планете становится всё более доступной и качественная медицинская помощь, в том числе ассоциированная с психическим здоровьем. Рискну предположить, что растущая возможность получить всё более эффективное лечение вносит определенную лепту в процесс увеличения количества диагностируемых ментальных расстройств, то есть обращаемость за помощью к врачу пропорциональна доступности и результативности этой помощи.

Кроме этого, есть абсолютно стандартное явление для любой медицинской специальности. Очевидно, что сначала в поле зрения медиков попадают наиболее тяжёлые нарушения, в том числе психические: семьдесят лет назад мои коллеги преимущественно занимались лечением психозов, брутальных маний и очень тяжёлых депрессий.

Однако диагностические границы ментальных расстройств постепенно расширяются, и сейчас мы стали выявлять и лечить более лёгкие формы депрессий, различные тревожные расстройства и состояния, ассоциированные со стрессом, которые в настоящее время являются наиболее частыми причинами обращения к психиатрам. То есть мы стали лечить то, что 100-200 лет назад даже не сочли бы ментальным расстройством.

Я считаю, что данная тенденция в значительной степени объясняется запросом со стороны общества, который также опосредован повышением качества жизни на нашей планете. В условиях меняющегося мира у людей появляется закономерное желание меньше страдать, меньше тревожиться, иметь более ровное настроение. Ведь современный уровень психиатрической помощи позволяет облегчить страдания не только людям с тяжёлыми расстройствами, но и людям с относительно легкими формами психопатологий.

Помимо расширения диагностических границ уже давно существующих психопатологий за последние несколько десятков лет в наших руководствах появились и совершенно новые нозологические рубрики. В оборот были введены относительно новые концепции СДВГ, пограничного расстройства личности, синдрома Аспергера (нынче поглощенного концепцией единого аутистического спектра), про которые широкой общественности ничего не было известного до 70х-80-х годов прошлого века.

Все перечисленные выше нозологии неоднократно приводились в качестве примеров психиатрической медикализации и патологизации нормального поведения, то есть превращения ранее немедицинских проблем (академическая успеваемость или коммуникативность) в медицинские. 

Их небезосновательно критикуют за искусственность, обвиняя эти диагнозы в том, что они не являются «настоящими заболеваниями», и были, скорее, нами не открыты, а изобретены.

На самом деле это утверждение не так далеко от истины, как может изначально показаться. К настоящему времени нам удалось обнаружить существующий генетический и нейробиологический базис расстройств нейроразвития. Предполагается, что СДВГ и аутизм в значительной степени определяются наследственностью, врожденными особенностями строения и функционирования ЦНС. Но подобные особенности устройства головного мозга должны были встречаться у людей и 100-200 лет назад. Однако о проблемах, ассоциированных с СДВГ и синдроме Аспергера, в те годы никто не говорил. Хотя, например, шизофрения, также являющаяся расстройством с существенной нейробиологической предиспозицией, находилась в фокусе внимания психиатров на протяжении столетий.

Дело в том, что проблемы и нарушения, опосредуемые шизофренией, были актуальны многие годы. Однако нарушения, объясняемые нейробиологической предиспозицией по типу СДВГ или синдрома Аспергера, стали очевидны и «необходимы» для диагностирования только сейчас.

Изменение условий труда, особенностей взаимодействий между людьми и общего характера мира, в котором мы живём, объясняет имеющуюся потребность в расстройствах нейроразвития со стороны общества.

У крестьянина, жившего 150 лет назад в деревне с населением в 60 человек и работающего в поле, не было условий для экспрессии нейробиологической предиспозиции к СДВГ или синдрому Аспергера. Простой характер преимущественно физического труда, отсутствие интенсивной интеллектуальной нагрузки, априорно невысокие требования к себе и нехитрый жизненный уклад объясняли отсутствие явных дисфункциональных нарушений даже при наличии предрасположенности к СДВГ.

Та же самая ситуация и с синдромом Аспергера. В обществе малообразованных и непритязательных крестьян нет необходимости хорошо считывать эмоции собеседника, точно распознавать социальные сигналы и уметь эффективно поддерживать диалог. Кроме риска прослыть чудаком или блаженным среди односельчан человек с возможным синдромом Аспергера вряд ли имел бы какие-либо нарушения.

Однако современный мир предъявляет к человеку куда более высокие требования. Обязательное младшее и среднее образование, повышающаяся интеллектуальная сложность трудовой деятельности и растущая потребность в более высококвалифицированных сотрудниках, владеющих узкой специализацией, приводят к тому, что люди, которые сто лет назад не считались бы имеющими расстройство, сейчас сталкиваются с выраженной дисфункцией в повседневной жизни.

Урбанизация, появление новых социальных институтов и растущая инкорпорированность каждого индивидуума в социум – всё это требует от современного среднестатистического человека владения более эффективными навыками общения и взаимодействия с другими людьми, чем требовалось бы ему 100-200 лет назад для адекватного функционирования в обществе.

Помимо растущих требований к человеку со стороны среды и общества сам человек также с годами начинает предъявлять к себе более высокие требования. У людей есть желание быть максимально эффективными в коммуникации с другими членами общества, максимально эффективными в работе или учёбе, максимально счастливыми и успешными. Неудивительно, что концепция СДВГ, имеющая долгую научную историю, окончательно была сформирована и получила признание именно в США: синдром, мешающий человеку быть достаточно продуктивным и добиваться желаемых целей, был открыт и сформулирован на социокультурном фундаменте капитализма, индивидуализма и американской мечты.

Обвинения в искусственности концепций ПРЛ, СДВГ, РАС небеспочвенны (впрочем, в подобном можно обвинить практически любое ментальное расстройство). Они были сконструированы в недавнем прошлом и с такой же легкостью могут снова быть деконструированы в будущем, отправившись на полку истории психиатрии к истерии, неврозам и вялотекущей шизофрении. Однако «изобретены» эти диагнозы были скорее не под влиянием моды, а исходя из реалий современного мироустройства и запроса со стороны общества.

Другой значимой причиной увеличения обращаемости людей за психиатрической помощью часто называют продолжающийся процесс дестигматизации ментальных расстройств. Несколько десятилетий назад случайное упоминание об опыте лечения у психиатра с достаточно высокой степенью вероятности влекло за собой общественное непонимание, настороженность и даже отвержение. Психиатрическая служба ассоциировалась с принудительным и недобровольным лечением, обязательной постановкой на учет, «залечиванием» инакомыслящих. Люди, страдающие ментальными расстройствами, априорно воспринимались как имеющие очень тяжёлые психические нарушения, вследствие которых они могли представлять опасность для окружающих, быть неспособными к работе и семейной жизни. Немного позже к стереотипному страху с избеганием психиатрической службы и пользующихся её услугами пациентов добавилось общественное обесценивание заботы о психическом здоровье: обращение к пси-специалистам нередко воспринималось как блажь и проявление слабости.

Но время идёт, и стигма вокруг ментальных расстройств постепенно растворяется. Психические расстройства в обществе перестали ассоциироваться исключительно с шизофренией и умственной отсталостью. Население, особенно молодёжь, стали более образованными в отношение ментального здоровья. В обществе ощутимо снизился страх перед обращением к психиатрам. Факт постановки психиатрического диагноза и опыт приёма психотропных препаратов перестал восприниматься как нечто постыдное и сакральное, о чём необходимо умалчивать. В целом, посещение пси-специалистов сейчас всё больше воспринимается как обыденность.

Процесс дестигматизации зашёл так далеко, что обращение к психиатру стало считаться поощряемой и даже почти обязательной процедурой для многих людей, держащих руку на пульсе. Есть современная общемировая тенденция к самопринятию и приоритетности собственных потребностей: она объясняет, например, популяризацию идей бодипозитива, увеличение числа каминг-аутов в западных странах, и, конечно, она сказывается на повышении общей осведомленности людей о психическом здоровье.

Под влиянием этой тенденции сформировался безусловный тренд на интроспективность: у людей есть запрос на бОльшее понимание себя и своих ментальных особенностей, построение бережных отношений с самим собой и заботливость о собственных нуждах. В последние годы о ментальных расстройствах снимают огромное количество подкастов и роликов на YouTube. Выпускаются отдельные передачи и проекты, посвящённые теме психического здоровья.

Об опыте лечения у психиатров на широкую аудиторию рассказывают известные блогеры, актёры и даже политики. Известнейшие рэперы в своих треках читают об имеющейся у них «биполярочке», кропотливой психотерапевтической работе и приёме Lexapro. То, о чём раньше говорить избегали, сегодня становится предметом гордости и общественно одобряемым признанием.

Нарушения психики, возможно, в силу своих ярких, необычных и, порой, даже пугающих клинических проявлений привлекали внимание людей на протяжении столетий и нередко увековечивались теми, кто посвящал свою жизнь искусству. Чехов и Гоголь писали повести, фабульно выстроенные вокруг темы психических заболеваний. Флобер и Достоевский создавали персонажей, в которых сейчас мы можем разглядеть черты определённых личностных расстройств. Мистер Хайд и Дориан Грей – одни из самых очевидных примеров имеющихся литературных образов, ассоциированных с психическими нарушениями, вокруг которых сформировался ореол таинственности и мистицизма. А роман, посвящённый страданиям Вертера, может по праву считаться одним из первых эквивалентов тренда на ментальные расстройства по причине прокатившейся по Европе волны подражательных самоубийств, вызванной популярностью произведения Гёте.

В наше время интерес деятелей искусства к теме психических расстройств не ослабевает. Кроме того, ментальные нарушения часто попадают в фокус внимания индустрии развлечений и масскульта. Психические расстройства становятся одной из центральных тем в современной художественной прозе, мультсериалах и даже видеоиграх.

Одни кинофильмы демонстрируют яркие и притягательные художественные образы людей, имеющих ментальные расстройства. Другие картины формируют вокруг психических нарушений атмосферу загадочности, непознаваемости или инаковости, которая ещё больше подпитывает зрительский интерес к теме ментального (не)здоровья.

Определённой романтизации психических расстройств поспособствовали известные музыканты, художники и другие слуги искусства, страдавшие ментальными нарушениями. Курт Кобейн, поющий песни про литий, или Ван Гог, имя которого уже неотрывно связано с биполярным расстройством, а также многие другие творцы невольно опоэтизировали психические расстройства за счёт обывательского отождествления личностей этих людей с их ментальными недугами.

Аттрактивность ментальных расстройств также поспособствовала их проникновению в нашу повседневную жизнь и нивелированию медицинского значения тех терминов, которыми оперируют клиницисты и пси-специалисты в своей повседневной практике. Такие определения, как «психопат», «олигофрен» или «истерик» перестали использоваться во врачебной среде и перекочевали в обывательский лексикон. Более того, они практически потеряли свою изначальную коннотацию и превратились в уничижительные штампы, которыми люди клеймят друг друга за какие-либо модели поведения, мышления или эмоционального выражения, считающиеся условно ненормативными.

Тот же самый процесс потери медицинской составляющей затрагивает и относительно современные понятия. Яркий пример можно обнаружить в социальных сетях, где пользователи массово жонглируют психиатрической терминологией, несерьёзно характеризуя себя, своего романтического партнёра или друга как «ПРЛщика», «СДВГшника» или, например, шутливо называя изменчивость собственного настроения «биполяркой». Подобная тенденция использования медицинских понятий для описания немедицинских проблем становится повсеместной, в результате чего уже совсем нередко можно услышать, как «депрессия» или «паничка» используются в качестве синонимов для любого угнетённого настроения или эпизода тревоги, о которых рассказывают люди при общении. В результате диагнозы становятся фикциями, теряя свой первоначальный смысл.

В последние годы мы наблюдаем постепенно растущий тренд на инклюзию и дайвёрсити. К сожалению, в России внедрение связанных с этим практик пока остаётся локальным и не достигло масштаба, при котором большинство людей, имеющих ментальные проблемы, могут получить поддержку в налаживании профессионального функционирования и адаптации к социуму. Однако уже сейчас силами инклюзивных кафе, мастерских, благотворительных фондов, абилитационных центров многие люди с психическими или поведенческими сложностями приобретают возможность жить более полноценной жизнью. Кроме этого, есть растущая тенденция к самокооперации пациентов, страдающих ментальными расстройствами: люди своими силами создают группы поддержки, сайты и форумы, поддерживают активное общение в тематических чатах. Желание разделить собственные переживания с теми, кто похож на тебя, стремление быть понятым и принятым, представляется мне совершенно естественным и заслуживающим уважения.

В пациентских сообществах наличие психического расстройства, в том числе самодиагностированного, часто становится «входным билетом», который позволяет человеку влиться в комьюнити, социализироваться и получить поддержку. Неоднозначность данной тенденции проявляется в том же нивелировании медицинской составляющей психиатрических диагнозов. Ментальные расстройства из сухих описаний, предлагаемых классификациями болезней, превращаются в некоторое подобие субкультуры со всеми присущими ей атрибутами в виде способности заведения друзей по общим интересам, использования диагноза как средства самовыражения и самоопределения. Помимо положительных аспектов этого явления мы неизбежно сталкиваемся с его противоречивыми последствиями, выражающимися в избыточной фиксированности на собственных диагнозах, которые часто даже не имеют врачебного подтверждения. Люди «сливаются» с шифрами и аббревиатурами из МКБ и DSM, в результате чего их жизнь ограничивается только пациентскими комьюнити и общением в тематических чатах, посвящённых обсуждениям того или иного расстройства. В настоящее время подобное явно наблюдается в отношении расстройств нейроразвития (РАС, СДВГ). Иногда приходится наблюдать обескураживающие и во многом печальные ситуации, когда человек с диффузной или неустойчивой идентичностью в попытках обрести хоть какое-то чувство самости пытается проидентифицировать себя через призму психического расстройства. И в дальнейшем сомнения в корректности и валидности диагноза человек может с фрустрацией воспринимать как нападки на его идентичность.

Несмотря на очевидные положительные последствия роста интереса к теме психических расстройств и заботе о своём ментальном здоровье, данная тенденция имеет обратную сторону медали. Повышение общественной осведомлённости и увеличивающийся запрос на улучшение качества жизни закономерно побуждают людей обращаться к врачам, когда они замечают у себя наличие каких-либо переживаний. Данная первоочередная ориентированность на лекарственные вмешательства в определённой степени приводит к медикализации и патологизации нормальных человеческих эмоций, с которыми люди неизбежно периодически сталкиваются в течение жизни. Лёгкое непродолжительное снижение настроения вследствие осенней хандры, вполне контролируемое и адаптивное беспокойство по поводу политических событий, естественное состояние грусти на фоне развода или расставания с романтическим партнёром – все эти дискомфортные переживания, кажущиеся обыденными, теперь нередко воспринимаются как то, что можно и даже нужно «заглушить» медикаментами.

В общественном сознании формируется нетерпимость к жизненным пертурбациям и убеждение, что любые негативно окрашенные эмоции по умолчанию требуют лечения, даже если они опосредуются рядовыми трудностями. Эта тенденция ставит перед клиницистами логичный вопрос: не наблюдаем ли мы размытие границы между психопатологией и естественными состояниями психики, вариативными проявлениями нормы? Ведь подобное нивелирование диагностического порога способно только укрепить искажённые представления среди обывателей о том, что из себя представляют ментальные расстройства и их терапия. Нацеленность на фармакологический характер помощи при рядовых переживаниях отваживает людей от психотерапевтических вмешательств, которые могут научить естественному регулированию эмоций и стрессоустойчивости.

В стремлении выкорчевать или минимизировать все тягостные эмоциональные состояния теряется понимание того факта, что наша жизнь, к сожалению, неизбежно сопряжена со сложностями и даже периодическими страданиями. Это неотъемлемая часть человеческой природы. Кроме того, мир и общество, в которых нам приходится существовать, сохраняют свой суровый и жестокий характер. Мы нередко сталкиваемся с тем, что наши амбиции не реализуются и мы не оправдываем собственных ожиданий: в карьере или академической успеваемости, в романтических или дружеских отношениях. Иногда люди, рефлексируя подобные трудности, в надежде на их простое решение хватаются за соломинку в виде идеи о наличии у себя ментального расстройства и пытаются объяснить все свои неудачи наиболее простым способом: я недостаточно успешен в работе, у меня нет удовлетворяющих меня отношений с людьми, я живу не той жизнью, какой хотел бы, потому что у меня расстройство нейроразвития / расстройство личности / депрессия / посттравматическое стрессовое расстройство и так далее. Самодиагностика и трактование жизненных трудностей через призму психиатрического диагноза иногда позволяют человеку переложить с себя груз ответственности на силу, которая воспринимается как неподконтрольная, и абстрагироваться от чувства вины и ощущения собственной неполноценности. Нередко в результате люди укореняются в ложном убеждении, что единственный способ справиться с их проблемами – это подобрать тот самый фармакологический коктейль, который поможет чувствовать себя лучше. Однако жизнь действительно трудна, и сложности, с которыми она нас сталкивает, далеко не всегда являются следствием возможного диагноза и могут решаться посредством объяснения их через концептуализацию какого-либо расстройства или перебора психотропных препаратов.

Резюмируя всё вышенаписанное, я хочу остановиться на главной мысли, которая крутилась у меня в голове при работе над этим текстом. Мой ключевой вывод заключается в важности сохранения критического мышления при анализе любого неоднозначного феномена. Мы неизбежно подвержены когнитивным искажениям, влияющим на выносимые нами суждения, поэтому для сохранения беспристрастности и адекватности нужно уметь их замечать и при необходимости опровергать. Размышления о природе моды на ментальные диагнозы и стенания о наблюдаемом обесценивании понятия «расстройство», кажущиеся чрезвычайно актуальными и сообразными окружающей реальности, превращаются в смехотворную борьбу с ветряными мельницами, когда высовываешь голову из привычного тебе пузыря и озираешься по сторонам. Уместность дискуссий о гипердиагностике расстройств нейроразвития быстро развеивается, как только ты выходишь из стен частной психиатрической клиники, расположенной во втором крупнейшем мегаполисе России и работающей преимущественно с определённой прослойкой людей, которую однозначно нельзя экстраполировать на всё остальное население страны.

Насколько серьёзно стоит воспринимать разговоры о моде, находясь в ситуации, где родители аутичных детей безуспешно бьются за получение диагноза и доступ к необходимой помощи, а главные детские психиатры России иронично-издевательски высмеивают их страдания в своих учебниках?

Или в ситуации, где колоссальное количество людей за пределами двух столиц до сих пор сталкиваются со стигмой, избегают обращения за психиатрической помощью, а если и отчаиваются к ней прибегнуть, то часто не получают нужного диагноза и необходимого лечения? Стоит просто посмотреть статистику пациентов, зарегистрированных в государственной психиатрической службе, где превалирующее количество диагнозов будет приходиться на шизофрению и органические расстройства, а куда более часто встречаемые в популяции тревожные и аффективные расстройства, напротив, будут представлены очень маленьким числом. Увиденное немного отрезвляет и способствует более критическому отношению к объекту, который ты оцениваешь как двумерный только из одной привычной для тебя точки и не учитываешь его возможную объёмность и многогранность.

Мода на ментальные расстройства действительно есть, по крайней мере в определённом смысле. У этого явления есть свои плюсы и минусы, поэтому нужно избегать к нему дихотомического отношения и радикально принимать то, на что мы повлиять не в силах. Просто помните, что всё пройдёт. И ничто не проходит.