Глава 42. Голубые бабочки
— Молодой герцог, чем вы занимаетесь? — Я заглянула Деррику за плечо, встав на носочки. Едва ли Пенелопа доставала ему до плеча.
— Я готовлю, — Как можно спокойнее ответил Деррик, пытаясь что-то сосредоточено покрошить. Опасно это всё, особенно нож у него в руках, но я, расхрабрившись, неосознанно сжала его предплечья, когда за окном раздались раскаты грома. — Ты мне мешаешь, Пенелопа.
— Не думала, что вас учили готовить… — Я сразу отпрыгнула от него и села на отодвинутый стул.
Со спины Деррик тоже выглядит неплохо. Или, как минимум, не хуже, чем на лицо. Широкие плечи, обтянутые тканью белой полупрозрачной рубашки с пышными рукавами… Я кашлянула и отвернулась. Вот дура.
— Меня не учили готовить, я просто смотрел, как это делают другие.
Наверное, таких людей, как Деррик называют «Одаренными» с рождения. Или «Особенными», если угодно. На втором этаже стояло большое старинное фортепиано, на котором он играл вчера, глубоким вечером. Картины, искусно нарисованные маслом, были вывешены по всем коридорам, как подтверждение мастерства художника. Деррик великолепен.
Я прикрыла глаза. Зависть, – плохое чувство. Особенно зависть вымышленным персонажам.
— Что такое? — Деррик низко наклонился ко мне, из-за чего я резко распахнула глаза. Моё лицо почти касалось его груди. — Задумалась о чём-то?
— Нет, молодой Герцог, ничего такого! — Передо мной стояла тарелка полная еды и чашка горячего чая.
Золотая карета ярко блестит в свете ярких, пекущих лучах солнца. Погода на севере была значительно улучшилась, – с юго-востока дует сильный ветер, может, когда Деррик и Пенелопа приедут, уже и сезон дождей начнется… Начало августаАвгуст – самый жаркий месяц в Корее. Допустим, есть некоторые особенности климата, которые совпадают с современной Южной Кореей.
Рейнольд недовольно хмуриться, когда снова вытирает лицо пыльной рубашкой, и смотрит на небо, – ни одной тучки. Должно быть, в лесу, на холме, где находиться любимый загородный дом покойной матушки, сейчас льет, как из ведра. Хотя, Рейнольд мог бы похвастаться, что пота с него сегодня стекло не меньше. Ему бы стоило пойти в гостиную и испробовать вина, которое старший брат вручил ему на двадцатилетие, – не то, чтобы Деррик поддерживал его любовь к выпивке, но реакция Рейнольда того стоила.
— Второй господин! — Личная служанка Пенелопы побежала к нему с небывалой скоростью.
Она поклонилась, в одно мгновение достигнув своей цели, пока пыталась отдышаться. Поймай бы её экономка, точно устроили скандал, о котором по всей Империи разлетится слух о непослушании личной горничной бешеной суки, – аристократам до этого нет дела, а вот слуги, – другое дело. Но Рейнольда её поведение не беспокоило, – она раздражала его сама по себе, поэтому он старался не обращать на неё. Прямо как на Пенелопу в своё время…
— Чего тебе? — Рейнольд крикнул рыцарям, чтобы пробежали весь полигон раз пять, и снова повернулся к служанке. Она глядела на него огромными от испугали, или чего ещё, глазами. Он недовольно посмотрел на неё. — Что-то, связанное с леди Келлин?..
Стоило ему вспомнить о ней, как мимо него пролетела одна бабочка – ярко-голубого окраса, она почти сияла в лучах солнца. Но ему было не до этого… сейчас не до этого.
— Там… Там Его Высочество кронпринц прибыл в поместье! — Она грубо перебила его. «День не мог стать ещё хуже» – так думал Рейнольд, пока не приехал этот чокнутый.
… Герцог, в панике выбежавший из своего кабинета, когда ему доложили о повозке с эмблемой императорской семьи у ворот, встретил наследного принца и его подчинённых недружелюбным взглядом, полным подозрений. Он как минимум не ожидал, что сразу после письма его дочери, в котором детально был описан инцидент в загородном доме, заявиться кронпринц без единой весточки.
— О-о, меня встречает сам Герцог Экхарт! — Кронпринц одной рукой убрал челку и встал в деловую позу, одну руку положил на пояс. Герцог прищурился, – золотистые волосы ярко сияли на солнце и больно резали глаз. — Мой дорогой-дорогой тесть, как же я рад вас видеть…
Каллисто всё так же непринуждённо что-то вещал, активно жестикулируя. Иногда он поглядывал за спину и раздавал указы рыцарям, – мужчины сдерживали измученные стоны, когда, полностью вспотевшие, в накалившихся доспехах, доставали очередную коробку. Должно быть, этот псих приволок все эти подарки для Пенелопы.
Не то, чтобы Рейнольд завидовал или что-то в этом роде… Нет, это, скорее, поражало его. И раздражало. Его в последнее время много что раздражает – за исключением семьи и, пожалуй, ещё одного человека. Нет, двух людей.
Кронпринц же был самым раздражающим явлением, – язык его «человеком» назвать не повернется, – из списка имеющихся.
— Вот только не вижу своей дорогой возлюбленной. Неужели леди не торопиться увидеть меня!? — Рейнольду стало не по себе от этой его «улыбки». Если этому чокнутому хватает смелости называть герцога «тестем», он, наверное, и целое поместье сожжёт, когда узнает, что его «дорогой возлюбленной» – Рейнольда тошнит от этих слов, – здесь нет. — Но это не беда! Мы пока можем поговорить в приемной. Если бы вы только знали, как я хочу увидеть радушный прием, который может устроить семья моей избранной.
Каллисто нагло прошел вперед, скомандовав придворному магу контролировать процесс переноса подарков. Едва ли герцог успел возразить, как кронпринц тут же схватил его за плечи и с уверенностью подталкивал к открытым воротам. Как никогда дворецкий жалел, что не может закрыть основной вход перед лицо у знати. А вот лицо герцога, не имевшего возможности применить силу против представителя императорской семьи, побагровело, – он знал о беспринципности наследного принца, но никогда не сталкивался с подобной наглостью в свой адрес.
Перед ними возник Рейнольд. Приодетый, специально для грандиозного облома Его Высочества, он встал каменной стеной, не намереваясь впускать Регулуса.
— Если вы ищете мою младшую сестру, Пенелопу Экхарт, — Рейнольд торжественно расправил плечи. — То её здесь точно нет.
Не знаю, каким чудом Деррик уговорил меня выйти на прогулку с ним. А ещё не знаю, почему согласилась.
Система ещё прошлым вечером оповестила меня о том, что на время, пока я нахожусь здесь, симпатия будет не доступна, чтобы не усложнять задачу игроку. Благо, сильно переживать поэтому поводу не пришлось, потому что любовная цель на горизонте была только одна. Не самый удачный выбор системы, но я не возражала. Проценты симпатии Деррика можно было поднять, особенно после охотничьих состязаний, так что мне не стоит возражать, – не то, чтобы мои мысли что-то поменяют, – но хотелось бы Каллисто или Рейнольда.
Теперь же, я смотрела на одетого с иголочки Деррика и восхищалась его красотой. Все любовные цели такие красивые.
— Пенелопа, — Позвал меня Деррик. — Пойдём.
И взял меня за руку. Легонько, чтобы наши пальцы едва касались друг друга. Приятно.
И, хотя я надеялась сейчас увидеть системное окно, чтобы проверить симпатию Деррика, – о которой вчера напрочь забыла, – оно не появилось. Я испытала… Чувство какого-то облегчения.
Рукава белой рубашки Деррика касалась моего платья, когда я обнаружила, что сжимаю его руку крепче, чем нужно. «— Это недопустимо!» — Я начала приятно волноваться, пока Деррик мягко поглаживал мою ладонь большим пальцем. Но руку я не убрала. Можно же чуть-чуть, пока он не возражает и никто нас не видит?
На заднем дворе, куда я не успела сходить вчера, располагался большой открытый сад. Дорожка, по которой мы шли, вела в самый лес. Я могла рассмотреть горы и деревья, окружающие здешний дом.
Здесь было много самых разнообразных растений, но чаще всего нам попадались розовые цветы. Самые разные, – по запаху и форме, почти все цветы, – с нежными розовыми лепестками. Наверное, покойной герцогине Экхарт нравился этот цвет, а её сын берёг воспоминания о ней.
Пока мы шли, я периодически поглядывала на мужчину. Он шёл, прикрыв глаза. Его грудь, обтянутая тканью рубашки, умеренно поднималась вверх-вниз, когда он глубоко вдыхал свежей, после утреннего дождя, воздух.
Я встала на каменной тропинке и посмотрела вверх, на дерево, с которого стремительно слетали листья. Деррик, идущий совсем близко, тоже остановился.
В моменте я подумала, что раньше видела что-то похожее.
Вспомнилось, как, ещё давно, в детстве, я с друзьями лазила по ореховому дереву, которое росло рядом с белыми трехэтажками. Конечно, я не помню нашего смеха, разговоров или что мы там делали, но вспомнилась даже площадка, облупленная в некоторых местах краска и деревья, аккуратно высоченные вокруг местности.
Оказывается, какие-то счастливые воспоминания у меня остались. Но я не видела этих людей слишком давно, чтобы улыбаться и помнить их имена.
Неожиданно, мимо меня пролетела бабочка.
— О, — Выпалил Деррик. Он резко потянул меня за собой. — Кажется, мы застали сезон размножения.
Я слепо шла за ним, и чувствовала, как крепко он сжимает мою руку. У него, – холодные, длинные и тонкие пальцы, определение которых – «Изящные». Как и сам Деррик. А ещё на его правой руке черная кожаная перчатка с открытыми пальцами, которую он носил только на одной руке.
В какой-то момент Деррик остановился, и я почти что врезалась ему в спину, но вовремя притормозила и открыла глаза.
Наконец, солнце вышло из-за темных туч. Теперь я видела сияющих голубых бабочек, которые кружили вокруг нас. Одна из них сила Деррику на протянутый указательный палец. Я подалась ближе, чтобы рассмотреть её, – и оказалось, что она правда блестит. Красота.
— Голубые бабочки… — Прошептала я, смотря на то, как красиво они порхают вокруг. А потом мне очень захотелось посмотреть на Деррика.
— Голубые бабочки символизируют родство душ влюбленных, которые всегда будут вместе. — Он улыбался. Так искренне, что захотелось плакать, – от его невероятной красоты во вторую в первую очередь.
Что-то мне подсказывало, что нельзя быть настолько падкой на красивых мужчин.
Он повернулся ко мне, когда заметил, что я смотрю, но я так и не смогла отвернутся от него. Его улыбка, – такая нежная. Раньше мне не встречались люди, которые могут так улыбаться, – особенно такие холодные, отстраненные люди, как Деррик. И сама я такой… Тоже не была. Ну не мог человек так выражать свои эмоции, – стало моей первой осознанной мыслью.
— Ты чего? — Он наклонился, коснулся своей левой рукой моего лица. Правой всё ещё сжимал мою руку в своей. И улыбался. Я сжала дрожащие губы в тонкую линию. — Не плачь, Лопа.