АКТИВНОЕ ДОЛГОЛЕТИЕ

Папа говорил, что у меня есть большой недостаток: я воспринимаю любую просьбу, как приказ. И это действительно так. Я не могу взяться за свои, даже самые неотложные дела, пока не сделаю все, о чем меня попросили. Но в случае с Аликом, с Александром Леонидовичем Мясниковым, внучатым племянником моего покойного мужа, во мне сработала совсем другая пружина. Обаяние этого человека сражало наповал, и отказать ему в просьбе приехать в Москву к нему на передачу, не представлялось возможным. Я не сказала сразу «да», поскольку не хотела его обнадеживать – вдруг мои рабочие  обстоятельства не позволят мне рвануть на денек в Москву, - но лихорадочно стала искать повод  для поездки. Впрочем, это было нетрудно. Пару недель назад мы  обсуждали текст возможной совместной статьи  с сотрудником МГУ Денисом Анохиным,  который пару лет назад  на синхротроне в Гренобле снимал для меня частичку реакторного порошка сверхвысокомолекулярного полиэтилена.  Разговаривали в кафэшке на ленинградском вокзале перед отходом моего поезда в Питер. Времени было мало. Денису  предстояло еще добираться  домой в Черноголовку, и мы решили, что следующий раз надо встретиться не на бегу и довести, наконец, эту статью до публикации. Так что повод  нашелся незамедлительно.

Я сообщила Алику по Whatts up, что я утром приеду на передачу, а во второй половине дня уеду в МГУ, и мы затеяли некую переписку, чтобы понять, что же надо мне рассказать и показать в его передаче «Активное долголетие». Он попросил меня прислать какие-нибудь  фотки на горных лыжах, на которых я катаюсь всю жизнь, кусочки с концертов фламенко, которым я стала заниматься года 3 назад, какие-нибудь рабочие эпизоды- конференции, встречи и пр.

В суете собственной жизни, времени, чтобы задуматься о предстоящей передаче, у меня, естественно не было. Но все-таки, кое-какие ответы на вопрос, почему я хочу и могу вести образ жизни, не соответствующий моему возрасту, я придумала. Это вроде как три составляющие части марксизма, которому нас учили в детстве. Первое-гены, второе-синдром блокадника (приказ организму-выжить, вложить все силы организма, который действует до сих пор), третье- воспитание. Не знаю, насколько внятно на передаче я донесла эти мысли до аудитории, насколько мне удалось расшифровать эти позиции, но у меня осталось ощущение какой-то собственной недосказанности, недоговоренности, хотя всем передача очень понравилась, разошлась по соцсетям, по словам моего сына, как вирусная инфекция, и пересылалась  друзьям и знакомым с восторгом. А у меня осталось неприятное впечатление какой-то «якости»: все «я», да «я». Я такая, да я сякая. А на самом деле  это не Я, а все мои родные, друзья, политехники, физтеховские сотрудники, все те, с кем я ездила в командировки, играла в институтских английских мюзиклах, с кем я играла в волейбол, каталась на горных и на водных лыжах, осваивала серфинг, работала в археологических экспедициях, это они сделали из меня «стойкого оловянного солдатика» . И в первую очередь я должна была говорить не о себе, а о них.

...Гены и блокада- это понятно. А вот воспитание..

Бабушка, а вслед за ней и мама, терпеть не могли, как они говорили, «протирания времени»,  все должны были все время быть «при деле».

Я уже не буду вспоминать блокаду, когда нас, голодных, пятилетних выставляли во двор не просто гулять, а расчищать тропинки в снегу своими маленькими лопатками, весной в Таврическом  саду собирать для супа крапиву и лебеду, учили читать, писать и даже писать благодарственные письма в Москву, куда после первой блокадной зимы эвакуировались бабушка и загибающийся от голода дедушка. Оттуда они умудрялись организовывать нам маленькие посылочки. В физтеховском архиве даже хранится до сих пор одно мое письмо написанное дедушке  с благодарностью за «чисNокиоскоRбиNовуюкеслоту»,  (именно так и написанное все в одно слово).

...Позже, в мирное время, когда мы уже учились в школе, несмотря на то, что в доме всегда были домработницы (у бабушки была «грудная жаба», и она почти все время лежала, у мамочки, которая работала в организованной ею биохимической лаборатории, был порок сердца, и они не в силах были заниматься хозяйством) у нас всегда были домашние обязанности- походы в магазин, стирка, уборка, глажка белья  пр. Кроме того мы по очереди с братом должны были ходить навещать старенькую болезненную бабушкину сестру, которая  жила неподалеку в комнате в коммунальной квартире, разогревать ей принесенную еду, а также….расчесывать ее роскошные до полу волосы, что было делом весьма нелегким. Мне также вменялось в обязанность пару раз в неделю приходить к маме в лабораторию и мыть хромпиком пробирки, чашки Петри, кипятить шприцы и пр.  Все это было как-то  само собой разумеющееся, и никогда не оспаривалось и не обсуждалось.  Это было «надо». Раз надо, так надо.

У одного моего друга, писателя Игоря Ефимова, есть такая книга «Семь жен», на каждой из которых автор гипотетически женится, а потом расходится из-за всяческих недостатков очередной жены. Так вот, одну жену он бросает из-за ее бесконечных «надо». Думаю, что Игорь на мне бы не женился, а если бы женился, то вскорости развелся, потому что у меня уже с детства были бесконечные «надо». К вышеперечисленным,  «надо»  было заниматься по вечерам немецким с тетей, Екатериной Ильиничной Вощининой, преподавательницей немецкого языка в каком-то институте, надо было заниматься музыкой с маминой подругой, Мариной Петровной Савва, концертмейстером в Малом Оперном (Михайловском) театре. А еще я занималась  балетом в школьном балетном кружке, в котором нам преподавала бывшая  балерина Кировского (Мариинского театра) Елизавета Григорьевна Цимерская. И надо было по ночам (другого времени не было) шить балетные пачки из накрахмаленной марли, а потом выступать на школьных вечерах. Увы, ей на голову упала сосулька, превратив в инвалида, и наши занятия балетом на этом закончились. Но появился волейбол, игра за сборную школы, а потом за юношескую команду СКА. Уроки я делала по большей части на большой переменке. Т.е. с детства мне  был устроен режим постоянного цейтнота. К тому же, когда занимаешься групповым видом спорта, то тут пресловутое «надо» встает во весь рост.  У тебя температура, тебя трясет, тебе бы лечь в постель, но «надо» идти на игру (на первенство школы, района, города  и т.д.), иначе будет проигрыш команды по неявке. Во-первых, нельзя подводить команду, во-вторых, надо отстаивать свое место в команде. И ты приходишь на игру, на разминку одеваешь шерстяную «олимпийку», прыгаешь до седьмого пота, потом как можешь, выкладываешься на игре, после игры смываешь с потом всю болезнь в горяченном душе и выходишь на улицу уже  практически здоровым. 

Но самую большую лепту в мое воспитание внес мой муж, мой  неповторимый, непредсказуемый муж, уникальный человек, блестящий экземпляр человеческой породы. Мы познакомились с ним в горах, в Домбае, куда я приехала по горящей путевке на неделю после окончания Политехнического института, катаясь до этого только на беговых лыжах и слыхом не слыхивая о горных.

Все парни, которые катались на горных лыжах, показались мне полубогами, но среди них был один, который при первой встрече сразу же вручил мне сорванные  им высоко в горах рододендроны, стал учить меня, неумеку, кататься на горных лыжах, снимал с меня эти ужасные  горнолыжные ботинки, напоминающие мне орудия инквизиции, сушил мои носки, играл на рояле вальс Мендельсона, осуждал тех, кто пьет, и говорил, что любит Хемингуэя,  только что изданного в СССР и воспринимаемого неоднозначно. Все его почему-то звали Слон, хотя он был просто крепко  сложенный  обычного роста парень

Нетрудно догадаться, что я сразу же в него влюбилась , но когда мы уже мужем и женой поехали в Домбай кататься на лыжах, ситуация изменилась.  На этот раз мы жили не  собственно в Домбае, а  в Хижине на Алибеке, куда от Домбайской поляны надо было еще идти 7 км в гору. Когда мы подошли к началу тропы, ведущей наверх, Слон сказал, что  мы по очереди по 10 минут будем нести обе пары лыж. Я думала, что мне будет проще нести все время мои собственные лыжи длиной метр девяносто, а не вместе с его тяжеленными  фирменными Kneissl длиной два метра 10 см, но Слон был неумолим и ревностно следил за временем, не давая мне ни минуты поблажки.  А когда, вернувшись после катания, я протянула ногу, чтобы он снял с меня горнолыжный ботинок, он сказал, что я могу и сама это сделать. «Но ведь ты же всегда мне их снимал»,- удивилась я. «Это был агитпункт!»- ответствовал Слон. Так и повелось. Никакого спуску. Хочешь кататься, люби и саночки возить. Хочешь на серфе учиться- тащи сама доску. Ставь сама парус. Слуг нет. Это вам не «пахать подано, граф». И как я ему благодарна за эту науку. Если бы не этот опыт, разве я смогла бы тащить на себе обе пары лыж к подъемнику в South Dulc, чтобы дать возможность моему бедному, прооперированному по поводу рака легких Слону все же сделать несколько спусков по роскошным горнолыжным трассам на границе Франции и Италии. А потом все повторилось в Андорре, только не на спуске, а на вынужденном подъеме пешком вверх по склону, когда вдруг выключили подъемники, и мне пришлось взять Санины лыжи, потому что он задыхался и еле мог ползти вверх.

Ну, а когда родился Мика, последние следы внимания к собственной особе, испарились. Остались только «надо». Мощный материнский инстинкт.  Маленький несмышленыш требовательным криком заставляет тебя вскочить и бежать к его кроватке, как бы ты не устала, как бы тебе не хотелось спать. Женщина, которая не рожала, не знает этого. Для нее никогда не бывает такой ситуации, когда надо полностью поставить себя на службу маленькому продолжателю рода.

И тот же Слон научил меня водить катер, чтобы мы оба могли прокатиться вечером после работы на водных лыжах. Катер тогда стоял на Ржевке. Кончали работу мы в 6 часов вечера. Осенью светлого времени почти не оставалось, но так хотелось хоть на чуть-чуть продлить сезон. Слон приезжал от своего РИРВ’а на машине, я на электричке до Ржевки, мы бежали к катеру, сначала он катал меня, потом я мокрая садилась за руль и катала его. Потом быстро темнело, и мы счастливые прыгали в машину и ехали домой.

Вот тогда  зародилась идея купить вторую машину, чтобы мне быстрее добираться от Физтеха до Ржевки. Эта история тоже добавила мне знаний.  Мике к окончанию школы подарили  довольно значительную денежную сумму. Осталось добавить немножко и можно было купить старый  Запорожец, предложенный моим физтеховским сотрудником Никитой Дунаевым.  Дело было зимой. Пошли осмотреть это чудо техники, но дверь гаража замело снегом и открыть ее настолько, чтобы можно было выкатить машину и проверить ее в деле, не представлялось возможным. Через неделю мне надо было уезжать работать на полгода по обмену в Америку в Ford Research Laboratories.  Я отдала денежку и улетела. Вернувшись весной, я поняла, что слегка поторопилась- машина вообще не могла сдвинуться с места. Оказывается у нее была сломана третья шейка коленвала.

Вот тут началась школа Никиты Дунаева, благодаря которой я узнала все и про шейку коленвала, и как ее можно восстановить, опустив ее вместе с бутылкой водки в условленное время в окно подвала на находящемся рядом с Физтехом заводе «Светлана», как перебить номера на двигателе, который оказался «левым», чтобы старые номера не высветились при проверке рентгеном, как восстановить бензопровод, который тоже оказался поврежденным, как нанести антикоррозионное покрытие (смесь отработанного машинного масла с пластилином, разогреваемую на примусе) которое при езде покрывалось пылью и отлично защищало кузов, как поменять прогоревшую выхлопную трубу… и многое другое. На все это у нас с Микой ушло лето. На Ржевку на Запорожце я так ни разу  съездить не успела (к тому времени базу перенесли в Кавголово),но мы с Микой прошли школу «молодого бойца» и ни он, ни я об этом ничуть не жалеем.

...А «Школа Слона» мне пригодилась  и в те годы, когда мы с моим любимым сыном Митечкой, Микой стали ездить летом в Сибирь в археологические экспедиции. Я подписалась на такое отпускное времяпрепровождение из двух соображений: во-первых, это экономило отпускные деньги. Надо было добраться за свой счет только до   ближайшего населенного пункта, а там уже ты становился «экспедишником» и переходил на казенный кошт. Во-вторых, мне хотелось отвлечь моего сына от городских подростковых компаний. Кстати, попала я туда тоже благодаря «трудовому» воспитанию. В Ленинград летом из Новосибирска приехал на один день Валера Бурилов, начальник археологической экспедиции Новосибирского Института истории СО РАН. Мне позвонил мой приятель Марк Бриллиант, который много лет работал с Буриловым, и сказал, что у меня есть уникальная возможность встретиться с Буриловым и попроситься к нему в экспедицию. «Если приглянешься ему-возьмет»,-сказал он. Договорились о встрече около какой-то станции метро. Я вышла из метро и пошла навстречу невысокому коренастому человеку, в котором я почему-то сразу распознала Бурилова. Потом он рассказывал об этой встрече так: «Вижу идет от метро какая-то фифа. Как бы, подумал я,  барышне ручку своим рукопожатием не испортить. Барышня подошла и так сжала мою руку, что я сразу понял: наш человек. Берем». И действительно, нам потребовалось 5 минут, чтобы обо всем договориться. Причем он разрешил взять и Мику, которому тогда было только 13 лет, несмотря на то, что в горно-таежные экспедиции ребят младше 17 лет брать запрещено. Но русским ведь закон не писан…Потом много лет подряд я ездила с сыном, моим лучшим дружком, в археологические экспедиции на Ангару, Амур и Сахалин. Там тоже никто не делал различия между мужчиной, женщиной и даже подростком. Ставь палатку, пили деревья, коли дрова, разжигай костер, работай на раскопе, «двигай отвал»-т.е. отбрасывай совковой лопатой землю за бруствер раскопа- довольно тяжелая работа. Надо сказать, что и мне, и Мике, эти поездки принесли очень большую пользу, и в смысле познания истории, и знакомства с новыми «городами и весями», и понимания выстраивания человеческих взаимоотношений

Кстати, когда Мика поступил в Политехнический институт “по спортивному набору» (ребята, которые были суперами в любых видах спорта, сдавали вступительные эказмены на месяц раньше всех остальных), он был должен весь август проработать на «общественно-полезных работах». А мы мечтали уехать в августе в Геленджик покататься на водных лыжах. Мика поинтересовался у начальства, нельзя ли ему получить какое-то задание, которое он выполнит ударными темпами, и освободит себе какое-то время для поездки. В то время шел ремонт спортивного зала. Меняли  окна, и надо было распилить  старинные огроменные деревянные рамы на дрова. Объем работы был очень большой, и пилить надо было двуручкой. Требовался партнер. Мика позвонил мне и спросил, хочу ли я поехать в Геленджик. Если хочу, надо перепилить кучу деревяшек. Не вопрос, сказала я.

Я позвонила парню, который у нас этот потолок монтировал, и попросила его приехать, чтобы разобрать секцию и заглянуть, что там могло случиться. Он предложил мне, сначала убедиться в том, что лампочки неисправны, хотя я и настаивала в маловероятности их одновременной естественной смерти.. Углядеть в них ниточку накаливания было практически невозможно, так как они были изнутри напылены металлом для создания отражающего экрана. Китайский тестер капризничал. Пришлось найти по Интернету аналоги, получить их со склада и поехать домой с тем, чтобы ввинтить их в гнезда, расположенные под нашим высоченным потолком.  Я была одна. Возможность рухнуть с верха стремянки на твердый кафельный пол с перспективой что-нибудь себе обломать меня не очень прельщала. Не скрою, что было большое искушение позвонить Мике и попросить его заняться этим достаточно простым делом. Но я подавила это желание на корню, с большим трудом втащила стремянку в туалет  и, едва дотянувшись  до дальнего гнезда, ввинтила лампочку. Она засияла. С остальными было разобраться легче. Спасибо суровый «микрошеф»!

Теперь возобладала идея, что женщина существо особое, что мужчина должен ее обеспечить, освободить от «неженской» работы, что она достойна всего самого лучшего. Со всех сторон реклама твердит: Я этого достойна. А мне кажется это диким.  Мне кажется, что в нашем цивилизованном мире нет мужской и женской работы. Да, конечно, мужчина не может родить и не может кормить ребенка грудью, но во всем остальном мы можем играть на равных и стремление переложить какое-то дело на плечи мужчины, значит расписаться в собственной несостоятельности.  И так же в семейных парах- когда первая влюбленность проходит, ты уже не ловишь  сердце в пятке при виде своего избранника и влюбленность закономерно переходит в более спокойную стадию любви,  распределение семейных обязанностей  зависит от желания каждого партнера взять на себя большую или меньшую их часть  в зависимости  от ситуации и собственных возможностей. Когда Нина Берберова с Ходасевичем  бедствовали в эмиграции в Париже, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то работу, Ходасевичу предложили место в типографии. Нина категорически запретила ему идти туда работать, потому что у него были слабые легкие, для которых свинцовые пары при наборе текстов, могли оказаться смертельными, и пошла работать на это место сама.

Хорошо помню спор, чуть ли не до ссоры между моими папой с мамой. Кому-то надо было сходить в магазин, и каждый рвался это сделать сам, чтобы освободить другого от этого похода.

Впрочем, боюсь, что это редкие примеры. У меня есть своя теория устойчивости семейный пар: система устойчива, если сумма эгоизмов  одного и другого супруга не превышает единицы.

To make a long story short, надо просто сказать, что лишние знания и умения продлевают активную фазу жизни. Вот так можно двумя словами  заключить передачу «Активное долголетие».