Еврейский учитель для Гудериана
Вот пишу книгу. Выдался относительно свободный день; я стараюсь не брать на себя лишнего, ведь когда заглядываешь в прошлое, дабы выстроить какую-то систему, не следует увлекаться цифрами и узкими подробностями. Стратегическая наука учит нас сосредотачивать все усилия на ключевых пунктах. В моём деле ключевым пунктом являются люди. Люди и их поступки в особых условиях. Да, убеждён: в первую очередь, историю творят люди, а они как тогда, так и сейчас со своими достоинствами и, конечно, недостатками.
Я работаю методом обобщения, дабы выявить из частностей определённые закономерности в военном искусстве. Но, повторюсь, более всего я люблю людей и «человеческое». Любую систему взглядов украшают или портят именно люди её исповедующие.
Европейское военное сословие очень разношёрстное: в каждой стране оно складывалось очень по-разному и потому имеет множество черт, которые неповторимы. Но есть одна общая - это умение очень красиво рассказать, почему что-нибудь не получилось.
В цикле статей об истории нашей армии, дабы сложилась целостная картина, мне приходится изучать точку зрения обоих окопов на одно и то же событие. И вот у советских военачальников самое типичное объяснение поражений — недооценка… обстановки/себя/противника/погодных условий…
У немцев же объяснений три — плохая погода, ведь на стороне противника всегда была плюсовая температура и какие-то другие дороги. «Бесчисленные резервы красных». Начиная с 43 года во всём становится виноват Гитлер.
Знаете, где встречается первое такое объяснение неудач? Прямо в июле 1941-го года.
Гудериан. Гудериан, автор блицкрига и мастер танковых прорывов, разработал свою доктрину глубоких охватов, используя теоретические наработки Г.С. Иссерсона, начальника кафедры оперативного искусства нашей академии генерального штаба.
А чё это вообще Гудериан решил читать советских авторов?
Ну, во-первых, Иссерсон в своих трудах изучал немецкую, вернее, прусскую, школу военной мысли. Во-вторых, между нами, кхе-кхе, историческое военное родство: мы с немцами и крепко воевали, и в 19-ом веке почти взасос дружили - ну пока немцы не объединились, конечно.
Кроме того, именно прусская военная мысль со времён Мольтке и с развитием его идей считалась передовой.
Прусской школе противостояла французская, но в наших широтах поклонников французов не было. Честно говоря, поклонники французов были только среди французов. Гудериан лично распорядился перевести несколько трудов Иссерсона.
И вот как Гудериан объясняет свою первую относительную неудачу под Могилёвым.
Выясняется, кроме того, что сам Могилёв оказался неожиданно быстро укреплён, ему ещё и подло во фланг, а не в лоб, ударили 20 дивизий Тимошенко, которые связали его боем. Кстати, дождь тоже был очень... некстати.
Изюм в том, что никаких 20 дивизий не было. Было 6 укомплектованных на треть и половину. Оборону организовал и умело руководил своими войсками полковник Сандалов, начальник штаба 4-й армии, исполняющий обязанности командующего, так как командующий армией Коробков был арестован за то, что был не в состоянии управлять войсками. Он вообще не знал, где они, и не имел с ними связи - как и его начальник, командующий округом Павлов.
И вот, в обстановке общей истерики, Сандалов быстро организует ошмётки разбитых частей других армий и корпусов, тотчас формирует из них управляемые подразделения и распределяет как бы за собой. Он заставляет всех копать, организует связь, грубо говоря, сохраняя хладнокровие, просто действует по инструкции, выполняет свой долг. Он не сидит в обороне, а контратакует, не давая немцам выстроить боевые порядки.
И тут же, в общем, выясняется, что немцев можно бить. Ну ладно, пока не бить, но вполне чувствительно огрызаться. У Сандалова в биографии будет ещё один схожий момент: во время битвы под Москвой командующий 20-й армией тяжело заболел (Власов, кстати).
И здесь изюм в том, что никакой 20-й армии ещё не было - её разгромили под Вязьмой. Она находилась только в стадии (второго) формирования. И вот Сандалов, ставший начальником штаба, мало того, что смог удерживать линию фронта от наступающих немцев, так к тому же смог вести активную оборону, опять помогая окружённым частям пробиваться сквозь линию фронта и тут же ставя их в строй.
Сандалов разработает контрудар 20-й армии, Жуков поддержит идею и бросит в бой резерв. И последнее, что у немцев было — 3-я и 4-я танковая группа Гёпнера и Гота — побежит. Вслед за ними побегут и остальные. Немцы впервые потеряют управление войсками. Москва спасена.
В этот раз виноват у Гудериана был чуть-чуть мороз и чуть-чуть Гитлер, требовавший во что бы то ни стало взять Москву имеющимися силами, что, наверное, было действительно невозможно. Вот цитата из его мемуаров.
«Перед лицом угрозы моим флангам и тылу и, учитывая наступление неимоверно холодной погоды, в результате которой войска потеряли подвижность, я в ночь с 5 на 6 декабря впервые со времени начала этой войны решил прекратить это изолированное наступление и отвести далеко выдвинутые вперёд части на линию: верхнее течение р. Дон, р. Шат, р. Упа, где и занять оборону. Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными».
Если что, среднедневная температура была -5. Конечно, это холодно, когда в поле. Но не -50, как Гудериан указывает в первом варианте своих мемуаров. И, повторюсь, холодно обычно на войне всем.
У Иссерсона было два прочтения. Теория глубокой операции подразумевает развитие идеи стратегических Канн (немецкой идеи), то есть полного разгрома противника охватами с фланга или флангов. Но Гудериановское прочтение и его дальнейшая мысль были исключительно наступательными. Его замыслы использовали все сильные стороны прусской школы, но не предполагали, что же делать, если наступление выдохлось.
Гудериан был истым генералом и полководцем, маэстро наступления. Ему принадлежат слова: «Не знаешь, что делать? Атакуй!»
А было прочтение Сандалова и Василевского, которое мне значительно ближе. Постараюсь сформулировать его как можно короче. В столкновении с сильным противником, прежде чем перейти к операциям на разгром, необходимо истощить наступательный потенциал неприятеля. Однако это требует большого таланта, организаторских способностей, напряжения всех сил государства и представляет серьёзную опасность на этапе обороны. Во-первых, нашего организационного и боевого потенциала должно хватить для действия меньшими силами против больших, дабы ударный резерв держать в неприкосновенности до кульминационной точки сражения. Делается это для того, чтобы с его вводом противник был уже не в состоянии ему ничего противопоставить. Первая ласточка правильности этого прочтения Иссерсона была под Москвой, а настоящий триумф под Курском. Лучше прочитали. А может, дождь помог?
Из поздравлений Г. Иссерсону в день семидесятипятилетия: «Если бы Вас послушались в 1940–1941 годах! Как бывший Ваш воспитанник‚ смело говорю: ужаса войны не было бы. Я старался выполнить Ваши заветы – и сумел вывести свою 4-ю армию из окружения... я смог удержать Гудериана под Москвой» (генерал-полковник Л. Сандалов)
«Вы сыграли огромную роль в подготовке нас к войне‚ один из первых увидели опасность‚ нависшую над страной. Вы – крупнейший военный теоретик России. Мне стыдно за тех‚ кто так жестоко и несправедливо поступил с Вами...» (маршал А. Василевский).
Гудериан не смог поздравить. Умер в 1954.
Иссерсон вышел из другой тюрьмы лишь за два года до этого. Его встретят те, кто побил Гудериана. О чём он думал, когда слушал рассказы своих бывших учеников и слушателей, которые были теперь генералами и маршалами? Мы, конечно, не знаем. Но, повторюсь, я очень люблю «человеческое». И не думать о том, а что было бы, если бы его послушали в 41-ом, он просто не мог.
Может быть, Гудериан рассказывал бы про морозы летом под Минском?