Выставка “Everything is Terrible” художницы Маяны Насыбулловой

Никогда мне не было так приятно ехать из центра Москвы на ее окраины, как летом 2022 года. Скопления людей на улицах, в кафе и торговых центрах эти полгода кажутся чужими, иногда враждебными, отдаленными и страшными. Я еду сначала долго на метро, затем на трамвае в музей Вадима Сидура. В залах буду только я и смотрительницы, которые непременно вступят со мной в диалог. Обычно мне неловко от такого общения, но сейчас приятно поговорить с человеком один на один, они подсказывают, подводят к работам, как ребенка, отвечают на твои глупые вопросы. Эти женщины работают не в Третьяковке или Пушкинском, их не окружают картины передвижников, мраморные статуи, вазы, импрессионисты, всё то, что по Канту можно назвать «прекрасным», а иногда и «возвышенным». Они хранительницы послевоенной травмы, боли и уродства. Но скульптуры Сидура при этом трогательные, чувственные, будто среди войны и увечий художник ищет нежности и сочувствия, пытаясь избавиться от маскулинной жестокости и агрессии. Как раз сейчас на первом этаже выставлены скульптуры Сидура о женщинах, девушках, материнстве, работы исследуют сексуальность, телесность и любовь. И все эти темы существуют по-прежнему в контексте войны, отчаяния и смерти.

Мне кажется невероятно удачным выбор места для выставки Маяны Насыбулловой Everything is terrible на втором этаже музея Вадима Сидура, катастрофа и апокалипсис абсолютно точно потеряли бы свою силу и ужас, находясь в выставочных залах, например, Петровки 25, окруженной дорогими ресторанами и бутиками, просто бы не хватило времени и контекста для погружения в выставку. Какой конец света, когда на соседней улице в это время огромные очереди во вновь открывшийся новый Макдоналдс «Вкусно и точка». Здесь же мы проходим первый этаж с экспозицией одного из главных примеров послевоенного отечественного искусства, возможно наиболее успешно отрефлексирующего главную травму XX века, проходим надгробия, распятия и поднимаемся к выставке современной художницы Маяны Насыбулловой (трогательные смотрительницы, рассказывая о работах, называют художницу исключительно по имени - Маяна).

Тоже скульптура, тоже антропоморфные изуродованные тела, насилие и трагедия, но, если Сидур рассказывает об ужасах, которые сам пережил, то в проекте Everything is terrible свидетелей не осталось, нам никто не расскажет, что же произошло. Даже те фигуры, которые пока что живы, застыли и онемели, аффект, как известно, характеризуется отсутствием языка. Может и хочется сказать, но не получается, и крик, и слова, и молитвы застряли комом в горле. Слова — это слабость или сила? Может ли молчание стать полноценным высказыванием? Последние события показывают, что даже пустой белый лист — это протест. Мы можем только, как археологи, вглядываться в руины былого мира и пытаться понять, что случилось, о чем пытались кричать эти глиняные фигурки, кто или что их уничтожило.

«Работай, брат, работай! Твое перо – оно обмокнуто в живую человеческую кровь. Пусть кажутся твои листки пустыми – своей зловещей пустотой они больше говорят о войне и разуме, чем все написанное умнейшими людьми…» (Леонид Андреев. Красный смех)

На выставке я вспомнила не только «Красный смех» Леонида Андреева, но и рассказ Платонова «Взыскание погибших», в котором матери хоронят своих детей, ищут своих детей в общих могилах, пытаются жить в условиях войны и вечной смерти. Эпилогом к этому рассказу служить строчка «Из бездны взываю», под которой стоит подпись: «Слова мертвых». На самом деле источником является 129 псалом, читаемый в православной церкви на вечернем богослужении: «Из глубины взываю к Тебе, Господи, Господи, услышь глас мой» (Пс. 129: 1). В такой отчаянной молитве стоят и фигурки в первом зале. В их спасение я не верю, они все погибнут, как и те, что лежат в песках в «райском саду». В центре комнаты – распятый торс с оторванными конечностями, можно предположить, что это и есть злодей, который все уничтожил, но мне скорее видится, что это был тот единственный герой, который мог всех спасти, но был повержен.

Трогательная смотрительница подводит меня к сундучку, он выкрашен в чёрный цвет, а на его крышке блестят золотые и серебряные звездочки. Открываешь сундучок и видишь обугленные слипшиеся тела, обнимающие друг друга, с ужасом и вопросом «за что?» во взгляде, смотрящие вверх, то есть на тебя. Я не знаю, за что.

«Осенние звезды засветились на небе, точно, выплакавшись…» (Андрей Платонов. Взыскание погибших)

Апокалипсис – это ведь не конец мира, не конец света, это конец цивилизации. Вот я иду по «райскому саду», здесь павлины, львы, пальмы, цветут растения, в дали виднеются горы. Мир не погиб, погибла цивилизация, которая теперь у нас под ногами в песке. Маяна сделала фигурки разных размеров, от кого-то остались одни кости, от кого-то только голова, кто-то поднял руки вверх в мольбе, они разного цвета – серые, бежевые, черные и красные («и кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочется смотреть». Красный смех), можно найти даже мертвых лошадей и собак, которые были приручены человеком.

В 1983 году была опубликована книга Жака Деррида «О недавно появившимся апокалиптическом тоне в философии», где есть статья «Нет, Апокалипсис, нет, не сейчас». Французский философ объясняет, что ядерная война – это литературная выдумка и мираж, что нелокализованной ядерной войны не было; она существует только благодаря тому, что о ней говорят. В 2022 году согласится с Деррида уже сложнее. Этот мираж теперь ощущается почти физически. Тогда о ядерной войне говорили все мыслители и гуманитарии, сейчас же в основном политики, а мы все просто замерли в ожидании. Политики готовы устроить Апокалипсис во имя того, что дороже жизни. В этой извращенной логике борьбы за высокие цели вечный мир наступит только после ядерной войны. С другой стороны, те, кто не хочет иметь ничего общего с этой катастрофой, готовы предпочесть вообще любую жизнь, жизнь превыше всего, как единственную ценность, достойную утверждения.

У британских художников Джейка и Диноса Чепменов есть масштабная инсталляция «Ад» (“Fucking Hell”), которая с помощью фигурок наподобие игрушечных солдатиков изображает ужасы войны. Братья Чепмены используют реальный сюжет второй мировой войны, мы можем найти на маленьких танках нацистскую символику, форму военных того времени. Знание того, что это пройденные события, которые нас уже не касаются, позволяют нам сохранять эмоциональную дистанцию с этой работой. Обезличенная катастрофа Маяны Насыбулловой вызывает куда больше чувства тревожности. Мы не знаем, когда произошла эта трагедия и с кем, но почему-то нам кажется, что мы имеем к ней отношение.