Сообразите, в общем)

Оригинал взят у

earlyhawk в В преддверие самого короткого дня и самой длинной ночиОднажды встретились два мага: один Злой, а другой Белый. И было это на юго-западе Москвы, в месте, где все улицы и проспекты носят морские или крымские имена. Там в свое время вообще маги встречались чаще, чем черные «мерседесы», но речь не о том.
И вот, как водится у магов, они откупорили бутылку виски, выпили и стали рассказывать друг другу истории из жизни. У них было много общих знакомых, поэтому и истории часто получались об одних и тех же людях. Правда, нередко слухи о том, что кто-то женился, родился, умер и т.д., проходили такой долгий путь по череде этих самых общих знакомых, что попадали к ним в совсем разном виде.
И вот такая у них получилась на сей раз беседа.

Про Петрова

Николай Сергеевич Петров был хорошим человеком. «Петров… да, хороший человек!» – так все говорили, и на работе, и среди старых институтских друзей-одногруппников, и даже жена так говорила, пока не ушла от Петрова к Заливину. Впрочем, уйдя к Заливину, она все равно говорила, что Петров – хороший человек.
В том, что Петров стал хорошим, была большая заслуга и его семьи, и педработников детского сада, в который он ходил маленьким, и учителей его школы.
Они всегда говорили: «Петров, надо быть хорошим». Нельзя сказать, чтобы маленький Коля был как-то особо послушным – обыкновенным он был, шаловливым, проказливым – обычным мальчишкой. Но он верил, что взрослые – умные, и когда сразу много взрослых много раз подряд говорили ему одно и то же, то, значит, это так и есть. Он старался (хотя и не всегда получалось) следовать их совету и, стало быть, его заслуга в том, что он стал хорошим, тоже есть.
Первое, что он усвоил, – это то, что хороший человек не врет и не затевает драку первым. Он всегда честно говорил воспитателям о своих прегрешениях, старался никого не обижать, но и себя в обиду не давал, и даже защищал слабых, когда к ним кто-нибудь приставал.
В школе Петров, разумеется, учился хорошо, частенько выбиваясь в «отлично» и лишь иногда скатываясь до «удовлетворительно». Уже в первом классе жизнь столкнула его с тем фактом, что «быть хорошим» не только трудоемко, но иногда и проблематично. Так, например, если не давать списывать, то будешь хорошим для учителей, но нехорошим для одноклассников, и наоборот. Это было как откровение; однако Петров, будучи не только хорошим, но еще и умным, трезво рассудил и принял здравое решение о необходимости дифференцирования предмета субъективизации. С этого момента он, не спрашивая ни о чем, давал списывать домашние задания всем прочим, но отказывал в данной «услуге» друзьям и тем, кого считал товарищами, предлагая взамен тупого списывания помощь в освоении учебного материала. Друзья сначала злились, но потом поняли, что Петров – хороший, и что он по-настоящему заботится о них.
Классе примерно в седьмом или в восьмом Петрова постигло новое откровение. Идучи вдвоем с лучшим другом по темной и пустынной вечерней улице, он наткнулся на группу беспризорного и даже бандитского вида ровесников, которые не замедлили потребовать у них денег. Само по себе это не было, разумеется, потрясением (как всякий «настоящий человек», Петров никогда не отрывался от реальной жизни); потрясением было то, что лучший друг немедленно сбежал, оставив Петрова на растерзание хулиганам. Домой Петров добрался весь в крови и синяках, охваченный нервной лихорадкой и праведным гневом на предателя и потерявший, казалось бы, смысл жизни. Однако дома родители быстро объяснили ему, что только плохой человек судит поступки других, не задумавшись об их истинных причинах и не принимая во внимание тот факт, что все мы не безгрешны. Мир был возвращен смущенной душе Петрова; отлежавшись пару дней дома, он вернулся в школу и на первой же перемене сказал лучшему другу, что не держит на него зла. После этого репутация по-настоящему хорошего человека закрепилась за Петровым окончательно.
Так же достойно он повел себя и тогда, когда Лизочка, его жена, заявила, что ей с ним скучно, и что она уходит к Заливину. «Ты свободный человек, Лиза, – сказал тогда Петров, хотя в душе у него рвались ядерные боеголовки. – Я не могу и не буду тебя удерживать, если ты считаешь, что так для тебя будет лучше». Они разменяли огромную, оставшуюся от родителей Петрова, квартиру; в однокомнатной он поселился сам, а двухкомнатную достойно оставил бывшей жене (и Заливину). В НИИ, где служили и Заливин, и Лизочка, и сам Петров, все сказали, что он – хороший, достойный человек, а Лиза… (здесь маги перешли на ненормативную лексику, передавая мнение общественности).
В этом самом НИИ Петров был – разумеется! – на хорошем счету; начальник отдела постоянно хвалил его, правда, продвигал по служебной лестнице почему-то не его, а Заливина. (И допродвигался, говорили хорошие люди: начальник остался начальником, а Заливин, перепрыгнув через три ступени, стал замом Директора по науке.)

На этом месте маги прервались, чтобы сделать себе пиццу по-магски (это такая очень большая и очень острая пицца – половина с черным копченым кабаньим мясом, а другая – с белым козьим сыром; и сверху все это с очень красными помидорами). А когда пицца была готова, и они вернулись за стол и по-новой разлили виски, тот маг, который был Злой, сказал:
– Ну, теперь-то уже никто не скажет, что Петров – хороший.
А Белый вздохнул:
– Да, многие говорят, что он испортился, перестал наукой заниматься, полез в какой-то бизнес, товарищам не помогает. Часто бывает, что жизнь бьет именно хороших людей; кто-то выдерживает, а кто-то – нет. Не каждый может вынести такую ношу – быть хорошим…
Тут Злой расхохотался:
– Да что ты говоришь! «Не каждый может вынести такую ношу» - ха-ха! Да хочешь, я тебе расскажу, что было с Петровым на самом деле?
И он рассказал.

После того, как от Петрова ушла Лизочка, некоторое время тот жил тихо и скучно. Мэнээсовской зарплаты – хоть и маленькой – ему, в основном, хватало; он даже умудрялся не отказывать коллегам, когда те просили денег в долг до зарплаты. Потом с деньгами стало хуже: науку в стране совсем забыли. Многие стали уходить из НИИ, но Петров держался, думая, что нехорошо бросать родное учреждение в годину бедствий.
А потом случилась беда. То ли забыл Петров, уходя на работу, выключить плиту, то ли еще чего, одним словом – сгорела его однокомнатная квартира. Вернулся Петров из своего НИИ домой, а там – только пожарище и разъяренные требующие денег соседи: снизу, которых пожарники заодно водой пролили, и сверху, у которых все окна и балкон закоптились.
Бросился Петров по знакомым деньги на ремонт занимать; что-то собрал, да не много – друзей из «новых русских» у него не было. Всего, что смог занять, только и хватило, чтобы с соседями рассчитаться. И вот, как с соседями расплатился, сел Петров посреди своего пепелища и стал думать (уже ведь говорилось, что он был не только хороший, но еще и умный).
Другой на его месте подумал бы так: «Вот я был хорошим, а мне что за это? Жена бросила, начальник по работе не продвигает, да еще и квартира, сволочь такая, сгорела…»
Но Петров был человек честный. (И только это его и спасло, – добавил здесь Злой маг.) Петров и хорошим был по-честному, то есть не за ради корысти, а потому что считал, что так правильно.
И Петров подумал по-другому, вот так: «В детстве мне говорили, что надо быть хорошим человеком. Теперь мне говорят, что я и есть хороший человек. Но разве это хорошо: дружную семью не смог создать, на работе делаю меньше, чем мог бы, даже квартиру не сохранил…» И тут же в голове у него появился маленький такой и очень хороший некто, и сразу стал его утешать: мол, с семьей это Лиза виновата, она ведь сама от тебя ушла, а ты для нее все делал; и с работой – это начальник не понимает, что назначь он тебя заведующим лабораторией, и ты столько сделаешь…
Но Петров его прогнал: он-то совсем про другое думал. «Дело не в том, кто виноват. Дело в том, что получается логическая несостыковка. Я – хороший. Но вокруг меня – нехорошо. Чем же тогда я хорош? И – зачем?»
И тут что-то блеснуло у него в мыслях, и он понял.
«Господи, да меня же обманули! – воскликнул Петров. – Мне сказали, что надо быть хорошим, а надо-то делать так, чтобы было хорошо!»
«А люди что скажут…» - попытался вставить маленький и очень хороший некто, но Петров так от него отмахнулся, что некто испугался и скрючился.
«Меня обманули в самом начале, – повторил Петров, – обманули, подменив одну, правильную грамматическую форму другой, очень похожей… А потом я сам держался за неправильную форму, потому что быть хорошим – это понятно и определенно, а делать хорошо – значит думать о результате, что гораздо сложнее…»
Он вдруг вспомнил про Заливина, про то, как уступил ему дорогу вверх по карьерной лестнице. «Если бы тогда прошел мой проект, а не проект Заливина, то у меня точно была бы лаборатория, и я точно смог бы сделать то, о чем говорил. Мы действительно смогли бы довести тот препарат; возможно, он спас бы тысячи людей. Я мог бы спасти тысячи людей, если бы не так заботился о том, чтобы быть хорошим, и «отодвинул» бы Заливина. Я мог их спасти, но не спас».
«Значит, ты их убил, – сказал некто маленький и очень злой у него в голове. – Ты их убил, чтобы быть хорошим».
Маленький и очень хороший некто взвизгнул и убежал от Петрова. Потому что понял, что здесь его больше ничем не накормят.

…Маг, который был Злой, замолчал, задумавшись о чет-то своем. А тот, который был Белый, разлил виски и спросил его:
– Ты так подробно рассказываешь, как будто сам там был. Или – и правда был?
Злой усмехнулся:
– Ну да, в то время я много общался с Петровым.
– И помогал ему разобраться с его «хорошестью»?
– Разве что совсем чуть-чуть. Он сам сильный – зачем ему особая помощь?
– А квартира? Пожар, с которого у него все началось, – не твоих ли рук дело?
Злой рассмеялся:
– Ну, это нет. Я, может быть, и устроил бы ему такую встряску, да только нужды в том не было: мир сам «встряхивает» заблудившихся сильных…
Белый покивал, потом спросил:
– И что было с Петровым дальше? Я его уже сколько лет не видел…
– Что было? Он вымыл свою сгоревшую квартиру, оклеил стены газетами вместо обоев (на обои-то денег не было) и пошел на работу. Через год превратил свой НИИ в какое-то совместное предприятие и стал его директором. Еще через год выжил иностранного инвестора и сделал компанию чисто российской. Разрабатывают какие-то новые лекарства. А недавно скандально прославился тем, что выгнал из своего офиса каких-то благотворителей, пришедших просить у него деньги на прокорм бомжей. Сказал, что не желает кормить тех, кто не хочет работать, – а то молодежь посмотрит, подумает, что можно ничего не делать, а деньги получать, и тоже вся в бомжи подастся…

Про Заливина

Виски уже близился к концу.
Маги выпили и стали говорить про Заливина – того самого сослуживца Петрова, к которому ушла его Лизочка.

Анатолий Палыч Заливин не был, как принято говорить, полной противоположностью Петрова, но и похож на него не был тоже. Заливин всегда был эгоистом, – по крайней мере, так о нем говорили люди. В школе он сначала не понимал, что эгоистов не любят, и потому сначала был совсем одинок, а потом понял, и научился не демонстрировать эту черту своего характера. Тогда у него сразу стало много приятелей, потому что человек он был умный, веселый, удачливый, и с ним было интересно. Правда, настоящих душевных друзей он так и не завел, но опять-таки не потому, что не смог, а просто не было у него необходимости в тесном душевном общении.
Ему вообще было очень неплохо с самим собой, и, собственно говоря, именно это его свойство и принимали посторонние люди за эгоизм. В остальном он был эгоистом не больше, чем другие, или, по крайней мере, был эгоистом честным: да, хотел многого, и хотел именно для себя, но никогда не считал, что это «многое» ему должны дать другие люди. Так же и другим никогда не позволял ничего от себя требовать, хотя сам, по собственному желанию, помогал людям охотно. Но часто – холодно и с усмешкой.
Учился он хорошо – и в школе и, потом, в институте, – поскольку был явно талантлив; правда, в отличники не выбился, но не потому что не мог, а потому что получать оценки ради оценок ему было неинтересно. А вот диплом защитил на «отлично», и не просто защитил, а получил какую-то премию, вроде бы – за лучшую дипломную работу выпуска. И это было понятно: тему диплома выбирал сам, и работал с интересом, тщательно и кропотливо – не за оценку, а для себя.
В НИИ, куда он распределился после диплома, Заливин сразу быстро пошел наверх, обгоняя на карьерной лестнице и ровесников, и «старших товарищей». Наверх шел честно, никаких подлостей не делал, «интриг мадридского двора» не устраивал, – просто никогда не упускал своего и никогда не пропускал никого вперед. Нельзя сказать, чтобы на работе его любили, но – уважали и приятельские отношения с ним ценили, как и в школе, и в институте.
С девушками у Заливина всегда было все прекрасно. Красивый, не бедный, солидный и чертовски сексуальный одновременно (нечастое сочетание!), умный, веселый – девушки за ним, что называется, «табунами ходили». Сам Заливин девушек тоже любил (именно в такой формулировке: «любил девушек»), общался с ними с удовольствием (в свободное от настоящих дел время). С некоторыми даже сходился надолго, но жениться не спешил – не видел в этом нужды…

…На этом месте пицца по-магски закончилась, а вместе с ней – и бутылка виски. Маги поколдовали немножко, и в прихожей под старым пальто нашлась бутылка коньяка. Не виски, конечно, но – сойдет, решили они.
– Ты Петрова жалел, – сказал, разливая коньяк в маленькие рюмочки, тот маг, который был Злой. – А с Петровым-то как раз все в порядке. А вот Заливина действительно жалко. Дошел до зама по науке, какую-то госпремию получил, опять же на Лизе в конце концов женился… А потом – как оборвалось что-то. Лиза сбежала с каким-то геологом, из НИИ выгнали (Петров, к слову, уволил!), работает сейчас учителем в школе…
– Да что ты знаешь! – воскликнул Белый. – С Заливиным-то как раз тоже все в порядке. Уж не знаю, счастлив ли он, – это, сам понимаешь, понятие не абсолютное, – но то, что на судьбу не пеняет – это точно.
– Да ну?! Расскажи-ка!
– Сейчас, подожди… Надо было лимончик материализовать, к коньячку-то…
– Да ладно, как ты его материализуешь, это ж не алкоголь. Не в магазин же идти. Расскажи лучше, что там с Заливиным было.
– Рассказываю…

С Заливиным все было хорошо. Молодой доктор наук, предельно молодой зам. директора по науке, лауреат какой-то там премии, постоянно окруженный соратниками, приятелями и поклонницами, он чувствовал себя на пике величия. Собственно говоря, так оно и было. До некоторого времени.
Когда некоторое время наступило, Заливин начал ловить себя на том, что иногда беспричинно ощущает некую странную эмоцию, которая раньше никогда не проявлялась, и которую он никак не мог идентифицировать. Эмоция проявлялась, как правило, по вечерам и обычно принимала форму неопределенной тоски. Заливин мог точно сказать, что это тоска по чему-то, но по чему именно, он не знал.
Появление эмоции его испугало – но не очень, просто, как человека пугает все необъяснимое. Гораздо больше он испугался, когда понял, что иногда ему хочется с кем-нибудь… даже не то чтобы душевно поговорить, но почувствовать чье-то искреннее участие и проявить таковое самому. Это было уже совсем странно.
Потом Заливин встретил Лизу, и они друг другу понравились. Заливин узнал, что она – жена Петрова, и это его несколько смутило: соблазнять чужих жен было не в его правилах. Но Лизочка сама так быстро ускакала от м.н.с. Петрова к заместителю директора НИИ, что Заливин не успел не только испытать угрызений совести (каковых не держал за ненадобностью), но даже просто поразмыслить о том, что в такой ситуации делать.
С появлением в его жизни Лизочки непонятная эмоция стала проявляться чаще – в основном, в те вечера, которые он проводил дома один. Заливин поймал себя на том, что хочет от их отношений не только, чтобы они были красивыми (он никогда ничего не делал некрасиво), но и… тепла?.. Сначала он подумал, что влюбился и немного успокоился: это с ним уже случалось, он знал, что это не смертельно и проходит, как правило, через месяц-другой. Но через месяц это не прошло, не прошло и через полгода, и тогда Заливин понял, что он любит. И, как только это слово было им произнесено, ему сразу стало легче. Это чувство – любовь – было так неожиданно для него и ново, что он смеялся от радости. Ему казалось, что он начинает видеть некую новую сторону жизни, более того – мира. Но это был только первый шаг к настоящему пониманию этой новой стороны мира.
Второй шаг был сделан, когда Лизочка от него сбежала.
Это было очень больно, на пределе того, что может выдержать человек. Заливин несколько дней не выходил на работу и не отвечал на звонки. Он чувствовал, что стоит на грани сумасшествия, колышимый, словно ветром, и только колоссальная сила воли, которая сейчас действовала почти независимо от него самого, удерживала его от падения. И все же раз или два он – лишь на мгновение – побывал за гранью, и знал теперь и тот, иной, жуткий мир тоже.
Через пару дней его немного отпустило, и он стал думать. (И тут его спасло только то, что он действительно любил Лизу, – заметил Белый маг.)
Кто-нибудь другой на месте Заливина сказал бы, что все бабы – (ненормативная лексика), а настоящей любви не бывает. И проиграл бы всё.
Но Заливин так не сказал. Он подумал совсем о другом.
«Я любил. Это – реальность, вне зависимости от того, чем все закончилось. Это было, и это было сильно».
И тут его мысли потекли совсем в неожиданном направлении.
«Я всегда был сильным, – думал Заливин. – Я всегда искал силу и находил ее. Но кто скажет, что то, что со мной произошло, не было сильным? Значит ли это, что настоящая Сила имеет много сторон, и это – одна из них?»
И он сам себе ответил: да.
И он стал мысленно просматривать всю свою прошлую жизнь и пытаться найти в ней эту новую для него сторону Силы, но ничего не находил. Лишь в детстве он вспомнил ее проблески, которые сам же заглушил, боясь, что это помешает ему быть спокойным и сильным.
Это было обидно, но уже не страшно, ибо теперь он уже знал эту сторону Силы, а жизнь – жизнь еще не кончилась…

– Это хорошая история, – сказал Злой маг, разливая коньяк по рюмкам. – А что дальше? И кстати, не ты ли устроил Заливину все это приключение – любовь и так далее, – а то ты так подробно рассказываешь, что можно подумать, будто ты все время был с ним рядом?
Белый маг рассмеялся:
– О, нет, дружище, ты преувеличиваешь мои возможности. Любая знахарка может заставить человека влюбиться, но заставить полюбить – невозможно. Я действительно часто тогда общался с Заливиным, но если и помог ему, то только понять, что именно с ним происходит.
Они выпили и снова пожалели о том, что не материализовали лимончик.
– А дальше, – продолжил Белый, – все было просто. Заливин привык работать; как говорится, любит и умеет это делать. Он узнал новую сторону Силы и стал работать с ней: в предыдущей-то стороне Силы он и так уже был почти совершенен. Ну, то есть это я так говорю; для него-то все было проще: очень хотелось тепла, любви, искренности. С другой женщиной он не сошелся, видимо, до сих пор любит Лизу; потом – то ли вспомнил что-то доброе из детства, то ли еще чего, – так или иначе, уволился из НИИ, пошел работать в школу учителем химии. Говорят, стал отличным педагогом – очень сильным и сердечным одновременно, так нечасто бывает; дети его любят. А про то, что его Петров из НИИ из мести уволил – так это все сплетни. Петров бы никогда не позволил себе уволить отличного сотрудника только потому, что у него к нему какие-то там счеты. А Заливин никогда бы не позволил, чтобы его кто бы то ни было увольнял…

Про майора
(в качестве эпилога)

– Открытие нового всегда связано с болью, – сказал Белый. – Кто-то зажимает в себе самое Силу, кто-то не видит той или иной Её стороны, но приходит время, и Мир, посредством разных людей и разных ситуаций наносит удар, и непонимание слетает с нас, как шелуха с истинного семени…
Маги разлили остатки коньяка и выпили.

А в это время на Лубянке, глубоко под землей, сидел майор госбезопасности и по долгу службы прослушивал, как маги на своем Юго-Западе виски с коньячком попивают, – известно, что все маги на всякий случай учитываются в ФСБ, а все их разговоры (и телефонные, и просто в квартире) прослушиваются – тоже на всякий случай, наверное. Микрофон был вделан в пепельницу, чтобы слышать разговоры – известно ведь, что маги, когда говорят о важном, всегда курят, – а передавались разговоры по телефонной линии (на манер того, как в Интернет по модему выходят).
Майору сначала было просто скучно; потом стало обидно, что они там, понимаешь, коньяк пьют, а он тут, значит, слушай; а потом майор наслушался страшных историй, что маги рассказывали, и расчувствовался.

– Тот здоровья не знает, кто болен не бывал, – пословицей ответил Белому магу Злой. – Мир слишком любит тех, кого родил к жизни; он не может допустить, чтобы сильные пропадали по собственной глупости. Он подсказывает – сначала мягко, потом жестче, и под конец наносит удар. И тогда ты или идешь вперед, или… или перестаешь быть. Перестаешь быть для Мира…

«Как жестко, – подумал майор (он ведь не был тупым солдафоном, тупых солдафонов не ставят следить за магами). – Как жестко, и как все перемешано. От злой стороны пришла беда к человеку, и сделала ему благо. От белой стороны пришла к человеку любовь, и принесла ему боль, а человек стал добрей и счастливее. Где же здесь грань между «хорошим» и «плохим»? Или и нету ее, этой грани, вовсе, а есть что-то совсем иное?.. Жизнь, например. Жизнь, которая сама учит нас, как по-настоящему жить, а не просто существовать…»
– Да – сказали маги.
– И потому я, Белый, никогда не назову себя «добрым», – добавил Белый.
– И потому я, Злой, никогда не скажу о себе «темный» – добавил Злой.
А может, это и не они вовсе добавили, – а Те, кто поддерживают магов крыльями своей Силы.
«Вот так так… – подумал майор. – Что же это, ни один - ни один человек не может правильно выбирать Дорогу без пинков от мира?»
– Э-э, батенька, – сказали маги, – может, конечно, только это уже не человек будет, а Маг…

Потом маги наколдовали себе еще выпивки (правда, получилась только двухсотграммовая бутылочка Инкерманского «Красного Крымского», которую нашли, почему-то, на кухне, в хлебнице) и вернулись к столу. Новую пиццу наколдовать не получилось (все-таки продукт быстропортящийся, не то что портвейн), так что пришлось ограничиться бутербродами с икрой. Тот маг, который был Белый, сделал себе бутерброды с белой щучьей икрой, а тот, который Злой, – с черной осетровой. И каждый положил сверху немножечко красной семужьей икры.
Чтобы все было правильно.

(с)

anton_platov