О Владимире. Который "красно солнышко".

Сергей ПИВОВАРОВ

Фэнтези, но ни один(!) ключевой факт не перевран.

Солнечный зайчик весело плясал на стене. Ароматы летнего утра, врываясь через открытое окно, заполняли горницу. Но сидящего за столом человека всё это не радовало. Князь был мрачен. Только что от него вышли волхвы. Волхвы...

Само это слово вызывало у Владимира глухой приступ ярости. Ни шагу нельзя сделать без волхвов! Как будто не он, князь, а они — истинные властители Руси! Вон, у владык Цареградских каждое слово — закон. Попал какой вельможа к царю грецкому в немилость — царь ему ножичек в подарок шлёт. А вельможа тем ножичком собственноручно вены себе вскрывает. А тут... Князь даже судить не волен — волхвы судят. По законам дедовым. А законы тронуть не моги — они богами освящены! Захотел Владимир кровную месть запретить, дабы казну вирами пополнить — волхвы стеной встали. Месть кровная, вишь ли Перуну угодна. Эх, верно бабка задумала Русь окрестить. Жаль только, отец помешал. Как ещё заставишь гордых русичей князя почитать? Каждый смерд гордо в глаза тебе смотрит — все мы, мол, Дажбожьи внуки, все одного роду-племени. То ли дело у греков. Там вельможи базилевсу ихнему не то что в ноги кланяются, а брюхом по полу стелятся! Вот бы и мои бояре так! Владимир явственно представил склонённые головы и опущенные долу глаза. Видение было столь отчётливо, что князь даже привстал, что бы смотреть на бояр сверху вниз. Довольная улыбка расплылась по его лицу. Вот они! Все перед ним! И все его рабы!

Вдруг облики бояр заколебались, и всех сменило одно лицо. Огромные чёрные глаза из под сурово сдвинутых бровей мрачно взирали на Владимира.

"Дубомир — волхв Перунов", — пронеслось в голове у князя. Блаженное настроение моментально улетучилось. Владимир скрипнул зубами. Даже в мыслях волхвы не давали ему покоя!

От грустных дум князя отвлёк вошедший Добрыня. Увидев мрачное лицо племянника, он задал только один вопрос: "Волхвы?" И, не дожидаясь ответа, продолжил:

— И доколе мы их терпеть будем, княже? Не пора ли в шею гнать? Без них куда как проще станет.

— Как же без волхвов-то, — возразил Владимир, — и деды наши, и прадеды так жили. Нам ли менять пращурами заповеданное?

— Пращурами, — усмехнулся Добрыня, — вон, у немцев тоже пращуры своих волхвов имели. И что теперь? Надо стало — так в шею погнали. А чем мы хуже? Ты бы, княже, послушал Олафа. Он о нынешней вере немцев говорит немало доброго.

Владимир сидел в задумчивости. Олаф сын Трюгви, коего князь помнил ещё ребёнком, недавно вернулся в Киев. Молодой конунг, крестившийся в Британии, теперь всячески пытался склонить Владимира в свою веру.

— Так что, княже, — продолжал убеждать князя Добрыня, — может, стоит послушать Олафа на думе боярской? Всё одно с волхвами решать что-то надобно.

— Быть по сему, — согласился, наконец, Владимир, — завтра собирай думу.
* * *

Просторную гридницу заполняли бояре. Здесь собралась вся знать славного града Киева — лучшие люди. Напротив входа восседал сам Великий князь. По правую руку от него — Добрыня. Вдоль стен на лавках разместились бояре. Дума ждала, что собрался сказать ей князь.

— Всем вам ведомо, — начал Владимир, — сколь много на Руси власти волхвы взяли. Совсем себя хозяевами земли возомнили, и ни шагу без них не ступишь.

— Истину глаголишь княже, — вмешался Блуд, — совсем от волхвов житья не стало.

Блуда поддержали и другие бояре. Владимир поднял руку, и говорившие смолкли. — И вот собрал я вас, дабы совместно выслушать Олафа сына Трюгви. Он нам о вере христианской поведает, а мы послушаем, а после решим, хороша ли вера та, и не стоит ли и нам её принять.

Олаф вышел на середину гридницы, поклонился всем присутствующим и произнёс:

— Не силён я речи говорить, а посему прошу вас пригласить сюда отца Онуфрия, настоятеля храма святого Ильи. Он вам поболее меня о вере христианской поведать может.

В гридницу вошёл невысокого роста, весьма дородный мужчина с красным лицом, украшенным густой чёрной бородой. Степенно поклонившись князю, он начал:

— В начало исперва сотвори Бог небо и землю в день один. Во второй день сотвори твердь, иже есть посреди вод. Сего же дни разделил воды, пол их взошла на твердь, а пол их под твердь. В третий день сотвори море, источники и семена. В четвёртый — солнце, луну и звёзды, и украси Бог небо. Видев же первый из ангелов, старшина по чину ангельскому, помыслил себе, сказав: "Сойду на землю, и прииму землю, и поставлю стол свой на облаках, и буду подобен Богу". И тотчас свержен был с небес, и с ним спадоша иже были под ним, чин десятый. Сатана же, обманувшись в помысле своём, нарёкся противником Богу. По сем же в пятый день сотвори Бог киты, и гады, и рыбы, и птица пернатая, и звери, и скоты, и гады земные. В шестой день сотвори же Бог человека. В седьмой день почил Бог от дел своих, это есть суббота...

Чем дольше говорил священник, тем более мрачнел Владимир. Он никак не мог понять, какое отношение имеет эта длинная, цветистая речь к вере. Но отец Онуфрий не замечал настроения Великого князя. Его откровенно несло. Бегло перечислив всех потомков Адама вплоть до Иакова, он подробнейшим образом в красках описал египетское рабство и исход, затем поведал собравшимся о судьях израильских, и уже собирался перейти к царям, когда Владимир, наконец, не выдержал.

— Речь твоя весьма любопытна, — прервал настоятеля Великий князь, — И поведал ты немало доселе нам неведомого. Только вот одно никак в толк взять не могу — на кой ляд нам всё это нужно? Мы тебя о вере твоей вопрошаем, а ты нам про какой-то израильский народ вещаешь. О народе сём мы и слыхом не слыхивали.

— Народ сей, — важно ответил отец Онуфрий, — самим Богом избран. В писании так и сказано — Господь Бог Израилев. Сыны Израилевы — наилюбимейшие из чад Божьих.

— Ну, а ныне народ этот где? — вмешался в разговор Добрыня. — Что-то не слыхать о нём. Как же твой бог допустил, что любимые дети его исчезли?

— Жив народ сей. Иудеями он теперь именуется.

— Иудеями?!! — Добрыня обалдело уставился на священника. Он тут же вспомнил ростовщика Исаака, постоянным должником которого являлся. Мысли вихрем неслись в голове Добрыни. "Это что же выходит, и так к Исааку без поклона не войдёшь, а тут он ещё и перед богом первым будет?"

Добрыня окинул взглядом гридницу. По лицам многих бояр явственно читалось, что их посетили такие же мысли.

Владимир сидел в задумчивости. Такой поворот его не прельщал. Опять появляются некие дети божьи, кои, естественно, в ноги ему падать не захотят.

— Ну и что же это выходит? — произнёс князь после некоторой паузы, — Иудеи любимые дети божьи, а мы его слуги? Может, мне и Великий стол прикажешь киевскому раввину уступить?

— Да что ты, княже, не о том я, не так ты меня понял... — залопотал было отец Онуфрий, но никто его уже не слушал. Бояре наперебой принялись выражать своё мнение. Делиться властью не хотел никто.

— Да что мы всё о христианстве, — подал голос молчавший до сих пор печенежский князь Кучуг. — Свет что ли на нём клином сошёлся? Вон у магометан тоже смерды зря рта не раскроют. Да и на бояр ихних косо не взглянут. Брат мой не раз бывал у булгар волжских. Немало доброго об их вере сказывал.

— А что, княже, — задумчиво произнёс Добрыня. — Может, и правда магометан об их вере поспрошать? Слыхал и я, что их смерды весьма богобоязненны и боярам своим перечить не смеют. При том вои магометане тож не последние, не в пример грекам.

— На том и порешим, — подвёл итог Владимир. — Ты, Кучуг, поедешь с послами к булгарам. Пусть пришлют нам знатоков своей веры. Выслушаем их — тогда и решение примем.
* * *

В гриднице шумел пир. Гремели кубки, вино лилось рекой. В центре восседал сам Владимир. По правую руку — Добрыня. Перед ними выплясывали скоморохи. Суетились слуги, едва успевая наполнять быстро пустеющие кубки. Веселье было в самом разгаре. Добрыня потешал князя очередной байкой, когда к нему подошёл отрок.

— Прибыл посол земли булгарской, — сообщил он Добрыне. — Где разместить до приёма прикажешь?

— Зачем откладывать? — Добрыня взглянул на Владимира. Тот согласно кивнул. — Зови прямо сейчас.

Отрок исчез и вскоре ввёл в гридницу высокого худого араба с маленькой седой бородкой. Голову вошедшего украшала зелёная чалма — символ того, что гость совершил паломничество в Мекку. Звали посла Хаджи Ахмед. Он величественно поклонился всем присутствующим. Взгляд посла скользнул по гриднице и остановился на князе. Запах винных паров ударил ходже в голову и заставил невольно поморщиться. "Ничего, — подумал Хаджи Ахмед, — как только вера пророка твёрдо встанет здесь, с этим непотребством будет покончено." А в успех своей миссии ходжа верил. Когда в Булгар прибыли послы с Руси просить прислать знатоков Корана, это вызвало немалый переполох. Шутка ли, могучий сосед сам потянулся к истинной вере. Потому и послан в Киев Хаджи Ахмед — лучший знаток Корана и шариата в Булгарии. Потому и спешил ходжа в Киев, не давая себе ни часу передышки. Речь, которую он собирался произнести перед Владимиром, была выверена до слова. Зная сластолюбие князя, ходжа взял с собой лучших танцовщиц своей страны. И вот долгожданный миг настал.

Хаджи Ахмед поклонился князю и произнёс:

— Дошло до меня, о пресветлый каган, что возжелал ты узнать об учении, ниспосланном нам Аллахом всемилостивым и милосердным через пророка его Мухаммеда. И вот я пришёл удовлетворить твою жажду.

Речь хаджи текла ручьём. Он рассказал о пророке Мухаммеде, о чудесах, сотворённых по воле Аллаха, о Коране и Сунне. Когда разговор зашёл о рае, Хаджи Ахмед хлопнул в ладоши, и в гридницу впорхнули танцовщицы. Все невысокие, смуглые. Прозрачные одеяния позволяют взору оценить великолепие стройных фигурок.

— Взгляни, о великий каган, — обратился ходжа к Владимиру, — "семьдесят красавиц, равных этим, возьмёт Аллах и соединит в одну. И такие гурии встретят тебя у врат рая".

Владимир мало слушал гостя. Его взгляд был прикован к танцовщицам, что подобно лебедям скользили по гриднице. Какие там заповеди, какие законы? Сейчас они его мало волновали. Аллах обещает ему таких красавиц даже после смерти? Да за ради этого он трижды его веру примет!

Хаджи Ахмед уловил состояние Владимира и остановился, ожидая, что сейчас князь скажет своё слово. Но Владимир, увлечённый танцем, молчал. Вместо него заговорил Путята.

— Люба мне твоя вера, чужеземец. Садись с нами за стол пиршественный. Эй, отроки, поднесите гостю чашу с вином!

Вот этого Хаджи Ахмед опасался более всего. Не вовремя, ой как не вовремя! В душе ходжи благочестие боролось с проповедническим долгом. Победило благочестие.

— Нет, — твёрдо ответил Хаджи Ахмед.

— Как нет? — оторопел Путята.

— Коран запрещает пить вино. Одна капля вина оскверняет душу человека.

После этих слов в гриднице повисла гнетущая тишина. Бояре молча изучали кубки. "Не пить вина? Да как же жить без этакой-то благодати?!" Все ждали, что теперь скажет князь. Владимир медленно переводил взгляд с танцовщиц на жбан с медовухой и обратно. В мутном взоре явственно читалась мучительная работа мысли.

Ходжа стоял, затаив дыхание. Сейчас на его глазах вершилась история. Одно слово этого обрюзгшего не по годам человека решало судьбы миллионов.

Минуты ожидания тянулись мучительно долго. Наконец блуждающий взгляд Владимира остановился на жбане. Трясущиеся руки князя сами собой потянулись к нему, ухватили накрепко и застыли, будто обретя, наконец, опору.

Владимир рывком подтянул жбан к себе. Отхлебнул изрядно. По лицу расплылась блаженная улыбка — решение было принято.

— Н-на Руси есть веселие п-пити, — язык князя слегка заплетался. — Н-не можем без того б-быти.

— Любо, любо! — взревели бояре, гремя кубками. Громче других кричал настоятель собора Святого Ильи. Духовный сан отнюдь не мешал ему быть завсегдатаем великокняжеских пиров.

— А ты что скажешь, отец Онуфрий, — обратился к нему Добрыня. — Как твой бог на сие смотрит?

— Сын мой, — степенно ответил настоятель, переводя победный взгляд с чары с греческим вином на Хаджи Ахмеда. — Кто сколько ни пьёт — всё во славу Божию.

Добрыня подсел к священнику поближе и задал ещё один, весьма беспокоивший его вопрос:

— А вот ежели я сотворю нечто, твоему богу противное, тогда что? — Покайся, сын мой, и Господь простит тебя.

— И всё?! — Добрыня даже не поверил. Уж кто-кто, а он прекрасно был знаком с законами бога Святовита. Сам не раз нёс наказание от его волхвов.

— Всё, сын мой. Для Господа нашего раскаявшийся грешник милее праведника. Мытари и блудницы впереди нас в рай пойдут.

— Вот она, истинная вера, княже, — уже изрядно принявший Добрыня панибратски тряхнул Владимира за плечо.

Тот оторвался от жбана, уставился осоловелым взглядом на священника, и наконец выдавил из себя

— А как я с т-твоим богом власть п-поделю? Щас в-волхвы ко мне лезут — д-делай то, не д-делай это. А потом т-ты будешь?.

— Несть власти, аще не от бога, — ответил отец Онуфрий. — Как же я, смиренный раб божий, могу тебе указывать?

— Да что там думать, княже, — воскликнул Добрыня. — Вот она, истинная вера!

— Крестись княже, — поддержал Добрыню Путята. — Разгоним волхвов и заживём...

— К-креститься? — Владимир несколько опешил. — Когда? Где?

— А прямо щас, — махнул рукой Добрыня. — Ну, отец Онуфрий, сказывай, что для обряда нужно? Отроки враз приволокут.

Работа закипела. В гридницу прикатили огромную бадью. Наполнили её до краёв. Князь, как был в сапогах и платье, плюхнулся в воду, не выпуская из руки кубка. Отец Онуфрий встал над бадьёй и дурным голосом заорал какую-то молитву, раскачиваясь в такт собственным словам. Наоравшись вдоволь, настоятель напялил на шею Владимиру собственный крест и провозгласил:

— Именем Господа нашего Иисуса Христа нарекаю тебя, сын мой возлюбленный, именем Василий. И будешь ты как новый Константин нести свет веры Христовой прозябающим во тьме языческой!

В углу гридницы сидел седоусый боярин, мрачно взирая на творящееся непотребство. Два года назад он вернулся из Цареграда, где принял святое крещение. С тех пор Сигурд, сменивший имя на Михаил, был известен христианской общине Киева своим благочестием и твёрдостью в вере. Шумные великокняжеские пиры, кои Сигурд принуждён был посещать как гридень старшей дружины, всегда вызывали его осуждение. Лишь одно немного успокаивало. Вокруг язычники. Не снизошла на них ещё благодать Божия. А потому они не ведают что творят. Сигурд твёрдо верил, что церковь Христова придёт на Русь, тогда и наступит истинное благочестие.

И вот сейчас на его глазах служитель Христа не просто участвует в оргии язычников, но и посмел испохабить церковное таинство, обратив его в скоморошьи забавы, да ещё и имя Господа при этом поминает. Этого Сигурд вынести не смог.

— Что творишь ты, нечестивец! — голос Сигурда эхом прокатился под сводами гридницы, заставив мгновенно смолкнуть всех участников оргии. — Как смеешь ты поминать имя Господа нашего в этом рассаднике блуда! Остановись, ибо Господь всё видит, и каждому воздаст! Покайся, пока не настигла тебя кара Божия!

Все, застыв, смотрели на боярина. А он, стоя с гордо поднятой головой, продолжал обличать. Всё, что накопилось в его душе за два года, сейчас выплёскивалось наружу. Всё вспомнил Сигурд — и сластолюбие Владимира, и беспробудное пьянство Добрыни, помянул он и Полоцкую трагедию, и убийство Ярополка.

Все слушали молча. Путята застыл с открытым ртом. Он сам был уже крещён, и сейчас ему чудилось, будто не Сигурд перед ним, а сам Илия сошёл с небес обличать Владимира, как когда-то обличал он царя Израиля.

Первым опомнился Добрыня.

— Эй, отроки! — взревел он, — хватайте охальника!

Отроки, стряхнув наваждение, дружно ринулись на Сигурда и, сбив его с ног, начали избивать. Вдруг какой-то юноша перескочил через стол и с криком "Отец!" кинулся на помощь. Это был Хальвдан, сын Сигурда. Он, подхватив за штаны и рубаху одного из нападавших, отшвырнул его в сторону. Ударом кулака свалил другого. В руке Хальвдана сверкнул меч. Отроки попятились. Сигурд поднялся с пола. По его лицу текла кровь. Отец и сын встали рядов, готовясь дорого продать свою жизнь.

— Вперёд, псы трусливые! — рычал Добрыня, — иначе всех на колья пересажаю!

Отроки, вооружённые мечами, лавками, и отодранными от столов досками, кинулись на свеев. Сигурд с Хальвданом отчаянно отбивались, но их вытеснили во двор. Оттуда какое-то время доносились шум и крики, потом раздался грохот, и всё стихло.

В гридницу вошёл Ждан, телохранитель Владимира. Щека у него была рассечена ударом меча, и Ждан зажимал рану тряпицей.

— Всё, — мрачно объявил он, — кончено.

— Что кончено? — не понял Добрыня. — Повязали?

— Повяжешь их. Отбивались, аки волки. Мы их под сени загнали, подсекли столбы. Сени на них и рухнули.

— Насмерть?

— Вестимо, насмерть.

Путята никак не мог прийти в себя. Наконец он решился подойти к отцу Онуфрию.

— Отче, как же так, ведь христианина убили.

— На всё воля Божия, сын мой, — степенно ответил настоятель, — а нам, грешным, надлежит волю сию принять со смирением. И обратить её во благо церкви Христовой. Объявим, что Михаил убиен был злыми язычниками. Сказку про то немудрено сочинить.

Путята промолчал. Но на душе у него было тоскливо. Он никак не мог забыть горящие праведным огнём глаза Сигурда.
* * *

Владимир пробудился, когда солнце уже во всё светило в окно. Чувствовал он себя препаршиво. В голове словно трудились кузнецы. Но особенно беспокоила странная тяжесть в груди. Ощущение было такое, будто кто-то наступил на князя ногой. Владимир хотел ощупать больное место, но рука вдруг наткнулась на железо. Князь ухватил странный предмет, поднёс к глазам и увидел здоровенный крест. От креста тянулась цепочка, охватывающая шею. Что это за крест и как он очутился у него, Владимир понять не мог. Князь начал мучительно припоминать обстоятельства вчерашнего пира. Мысли шли обрывками. Какие-то танцовщицы, какая-то драка... О кресте ничего.

Раздался скрип. Князь повернулся и увидел, что в из-за полуоткрытой двери на него смотрит какая-то бородатая рожа.

— Ты кто таков? — спросил Владимир.

— Дак, духовник твой, княже, — удивлённо ответила рожа.

— Какой ещё духовник? — возмутился князь. — Что, волхвы совсем взбеленились? Мало что от них самих спасу нет, так ещё и соглядатая приставили!

— Господь с тобой, княже, какие волхвы? Ты же христианин теперь. Вон и крест на тебе.

— Крест? — до Владимира медленно начало доходить. — А ну живо Добрыню ко мне! — заорал он.

Рожа исчезла, послышался топот удаляющихся шагов, и вскоре в опочивальню вошёл Добрыня. Князь внимательно выслушал рассказ о вчерашних событиях. Немного посидел в задумчивости, и, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Добрыне, произнёс:

— Выходит, я теперь христианин.

— Выходит, что так, княже, — согласился Добрыня.

— А мы-то гадали, какую веру избрать. Вон оно как всё разрешилось-то.

— Да не беда, княже, — решил ободрить его Добрыня. — Ты своему слову хозяин — сам дал, сам обратно взял. Нужны нам эти греки. Это же считай, что каждый монах доглядчик цареградский будет.

— Нет, Добрыня, — твёрдо сказал Владимир. — Я князь. Раз слово дал — держать его должен. От греков мы, конечно, крещение не примем. Примем от болгар. Готовь послов в Охрид. Пусть нам болгары священников пришлют.

— Кого послом отправишь?

— Олафа. Он давно Русь крестить мечтает. Вот и пусть потрудится, — Владимир задумался и добавил. — Вот только врагов крещения среди гридней много. Что, ежели не примут они мою волю? Как бы беды не было.

— А ты, княже, самых упорных ушли из Киева от греха, — усмехнулся Добрыня. — Давно у нас посланец дербентского эмира Маймуна сидит. Эмира власти его же бояре лишили, так вот теперь Маймун у нас воев просит. Казны не жалеть грозится. Вот и мыслю я отобрать ратников тысячи полторы, самых ярых врагов христианства, и послать эмиру в помощь. Двух зайцев враз и убьём. И Маймуну поможем, и смутьянов из Киева удалим.

— Быть по сему, — согласился князь.

Добрыня собрался уходить, но Владимир остановил его: — А как там посол булгарский? — Так отбыл уже ходжа. Ещё вчера отбыл.

Караван уносил Хаджи Ахмеда всё дальше и дальше от Киева. Ходжа сидел в раскачивающейся повозке. Горьки были его мысли.

"Ведь как всё радужно начиналось, — думал он. — Каган Владимир сам возжелал узнать об учении Мухаммеда. Какой был шанс! Прими Русь ислам, и уже через пару лет зелёное знамя пророка развевалось бы над стенами града Константина. А там и гордым франкам пришлось бы склонить голову. Париж и Рим пробуждались бы от призывных криков муэдзинов... И вот всё потонуло в жбане с медовухой".
* * *

Дальше по ссылке.

http://www.svenlib.sandy.ru/Svenlib/fantast/fantast5/prozpivovarov.htm

ps А жаль, что вот такую тему в топ не вывести =(