Тетрадь вторая. [~январь-январь 1953/1954 г.]

ЯНВАРЬ. 1953

2 января.

Не все "маленькие женщины" - идиоты. Мое отношение к девушкам прямопропорционально отношению Сэлинджера к последним. Что толку говорить, когда все написано на лице. То ли я встретил себе похожего, то ли она - человек, прогнувший "утраченное поколение молодежи"?

3 января.

Я купил "Бардолино" пятилетней давности, однако не заметил в нем ничего особенного, как если бы я купил вино сегодняшнего розлива за цену втрое меньше. Тем не менее, я покупал его не для себя, а для человека...даже не знаю, как выразиться. Достаточно вспомнить Набокова.

У меня странное чувство, будто в собственной литературе я спускаюсь все ниже и ниже, и вот, достигнув прошлого, я углубился в него, будто на казнь ступила голова моя. Появляются вопросы о дальнейшем моем существовании. Я будто играю с огнем. Но что делать, если душа твоя сгорела еще семь лет назад?

ФЕВРАЛЬ

21 февраля.

Прежде всего стоит отметить, что нам (мне и С.) более нет места в этом городе. Однако если второй уехал неделю назад, первый заплатил за возможность вернуться на короткий срок, чтобы собрать оставшиеся вещи.

Завтра я, вооружившись походными сумками С. и А., отправлюсь на поиски библиотеки, которая осталась в маленькой каморке на улице Венгров. Словом, это моя единственная проблема - терять разрозненные библиотеки. Завтра планирую я возместить ущерб самому себе и спасти то оставшееся, что дожидается меня, отца своего, при людях, которые вызывают у меня сомнения. Не сказал бы, что время, проведенное там - ужасно, но и не сказал бы, что время то было "сносным", в полной мере понимания этого выражения.

Ко всему прочему мне доставили письмо от некоего Л. (мужа квартирантки, у которой мы с С. располагались этот год). Мужчина сообщил, что мы "варварским способом" едва ли не уничтожили имущество, принадлежащее ее супруге. А ведь я мог стать тебе другом!

Немного подумав, я решил, что никакой дружбы у нас бы с ним не вышло, а все потому, что его образованность куда ниже его физической одухотворенности.

Глупый, глупый Лаэтон! Я буквально подарил несколько тысяч поверхностной даме из конторы по поиску жилья, так и не найдя себе места. Хладнокровно я оставил ее с безжизненными бумажками наедине, так как не имею удачной хватки "стяжательства".

Тем не менее, я нашел себе квартирку по душе. Самое ужасное то, что квартирка эта находится в наиболее ненавистном мне городе. Собственно, в этом же городе я и родился. Вот уж и треволнения одного француза во Франции.

Моя мать никуда не годится. Сколь много эта женщина имела в прошлом (я имею в виду ее душевные качества), столь мало она имеет в обыденном настоящем. Близкие отношения ей заменяют разговоры с наиболее глупыми (нежели она, я еще верю в ее образованность) "маленькими женщинами", которые только и думают, что о "чувствах".

Вернувшись в дом ее на короткий срок, я уже не в силах терпеть родную душу. А была ли она мне родной? Или только телесные качества сближают нас?

К слову о дневнике. Я надолго пропал, мой милый. Прими в качестве извинений имя. Отныне быть тебе Коломбом. Значит ли это, что в тебе зародилась душа? В любом случае, я - часть тебя (однако я верую, что души во мне "кот наплакал").

Твой Лаэтон.

P.S. Книга идет своим чередом. Я назвал ее "Плыви, мой мальчик".

23 февраля. Ночь.

Я, С. и А. вернули библиотеку в дом отчий. Однако не обошлось без последствий. Порой я совершенно не могу выносить родственников. Кровные узы для меня - вино, но никак не А. или Ю. Быть может лишь София, но и то только потому, что она другой фамилии. Выяснив отношения (убедившись в очередной раз), мы разошлись по домам.

Ю. завела ужасно непоседливого кота. Каждую минуту я в ужасе бросаюсь то в одну, то в другую сторону, лишь заслышав неприятный звук, причиной которого является ваш непокорный слуга в черном (его окрас). Он то и дело спит, отрекшись от ласки. Главная же его странность заключается в его принадлежности к роду. А именно: не совсем понятно - то ли кот М. то ли собака. Изо дня в день он сосет грудь нашей суки.

Не писал книгу. Устал в разъездах.

25 февраля.

Анна. Милая моя Анна. Анна. Я готов произносить твое имя, словно надоедливую мантру, чтобы не переставать помнить. Если бы я только мог вернуться туда и спаси вас, я бы сделал это не раздумывая. Мне нет дела до своей семьи, настолько сильное родство чувствую я по отношению к тебе. Родная душа, что это значит? Сентиментальность? Заблуждение? Ты учила, что вера, а ровно с верой и душа, - не есть вера в потустороннее, а прежде всего - это вера в самого себя. В пятнадцать лет ты научила меня самостоятельности. А что я? что дал я, кроме внимательности усердного школяра... Я дал тебе сопереживание. Я нашел тебя в себе, и это мое письмо, Анна, я пишу с мыслью о любви, которая никогда более тебя не коснется. Однако я рад, что тебе довелось почувствовать ее ровно так же, как и мне. Три года шли мы рука об руку. Три года я переживал за тебя, боясь потерять. Но вот я потерял тебя. Все мы тебя потеряли. Мне чертовски жаль. Но я прошу, оставайся рядом. Помоги мне не потерять себя. Ты учишь меня быть мужественным, ты учишь быть рассудительным. Я буду стараться.

МАЙ

6 мая.

Дорогой мой Коломб! Сколь долго не писал я тебе, столь долго я не менялся и в жизни. Обыденность поглотила меня, и Франция не дает мне радости, какая была в январе, если ты помнишь, а ты помнишь. Моя же память играет со мной злую шутку и шутка эта до боли знакома. Иначе я разыгрываю самого себя. Познав одиночество, люди проявляют к тебе намного больше внимания, чем ты того заслуживаешь.

Обнаружив человека достойного твоей жизни, я страшусь обстоятельств, которые эта жизнь с собой принесет. Ее зовут В., фамилия у нее немецкая - Рихтер (не путать с редактором). Она глупа ровно настолько, насколько это необходимо ее существованию. Она читает мои книги (не путать с моей литературой), это радует. Пожалуй, литература сейчас - единственная радость моя, вкупе с С., который ныне живет вместе со мной и Н.

Как это получилось, спросишь ты. Все просто. Мне кажется, для Н. я стал последним вариантом, который никогда не откажется. И я поступил правильно, так как условия проживания - выше многих потребностей.

ИЮНЬ

9 июня.

Дорогой мой Коломб!

Я бы и рад оправдаться, однако, что в этом толку? Моя пропажа, словно константа, имеет характер повторяться, и причина ее – одна и та же.

Знал бы ты, сколь ненавистно отношусь я к самому себе, а точнее привычке Лаэтона отождествлять бездеятельность с духовной недостаточностью. Все бы было хорошо, если бы я оказался там, откуда меня так влекло. Однако я не хочу, чтобы ты подумал, что главная причина моя – комфорт.

Если и говорить о причинах и последствиях, предпосылках и иже с ними, то (как ужасно бы и это ни звучало) единственная причина, по которой я забыл тебя, - это женщины. Да, женщины. В который раз я убеждаю себя, что женщины – стержень моего упадка, и не только творческого, но и физического упадка мужчины, человеческого внутри.

Духовность и творчество зиждятся на аспекте «отречения». В первую очередь это касается женского пола. Влияние его на мужскую сторону отчасти губительно, губительно для творческого характера. Стезя же моя как раз в том и состоит, чтобы «писать». Занимаясь творчеством, я остаюсь верен себе. Занимаясь женщинами – я разрушаю себя.

Как можно спасти душу свою, будучи привязанным к слабостям? Под слабостью я подразумеваю именно Их. Вот и сейчас, проводив одну из Них, я уподобился шуту, скомороху, который только и делает, что пытается развеселить противоположный пол, опускаясь на уровень ниже, уподобляясь Им, чтобы понравиться. В итоге же я не получаю ничего, а лишь разрушаю себя и свое творчество.

Я не пишу уже несколько месяцев. Это меня убивает. Я вернулся, чтобы оплакать себя и поделиться с тобой своим горем. Но вот я «вернулся» и я с тобой. Я продолжаю писать.

Позже.

Я работаю над пьесой. Редакторская работа впервые окольцовывает меня с головой. Скорее это даже не редактирование, а исправление стилистических пробелов. К слову, пьеса та «Игра Нахмана». Не удивительно, что приснилась мне фабула ее и историческая канва произведения, а именно – немецкая оккупация Франции. Точнее, Этре. Будучи в плену, я бежал, организовав Сопротивление. Однако, как только мы перешли в атаку, я проснулся.

10 июня.

Встретился с Р. Чтобы ты понимал более отчетливо, это женщина является представительницей «молчаливой» натуры. Однако, как хорошо молчание, после стольких дней надоедливой болтливости. Она просто лежит у тебя на плечах и смеется.

Мы оказались в синематеке Этре. Показывали одну из этих американских короткометражек. Я уже смотрел их ранее, словом, как и она. Было весело. После этого я проводил ее до дома. Р. прижалась к моему плечу снова, прежде чем уехать на допотопном трамвае. Я прикоснулся к ее щеке, и мы попрощались.

Мы договорились встретится с Р. 12 июня. Надеюсь, она сохранит «молчаливое» обаяние юной женщины. Пора приниматься за работу.

К слову о делах с Н. Мы не разговариваем. Лишь изредка косится она на меня, подглядывая убийством. Многое было сказано без слов. Оно и к лучшему. В очередной раз эти обстоятельства доказали ее непричастность к моему миру. Я остался без близких мне людей. Что ж, нет никого ближе «Я».

Завтра встреча с С. пианисткой и театралом. О ней позже.

11 июня.

Обнаружил старые дневники. Вот некоторые выдержки оттуда:

«14 августа. Встретил художника. Он было вздумал нарисовать меня, однако я отказался. Художник завел разговор о журналистике и совмещении дел. Встретился с А. Договорились сходить на выставку Пикассо.

Позже.

Бальзак завещал любить и быть преданным только одной женщине. Но как можно любить одну, когда вокруг столько прекрасного?

Позже.

Задумал очередную пьесу. Сюжет прост, но экстравагантен в рамках театра. Словом, актер поджигает себя на сцене. Зрители и труппа наблюдают, как он догорает, после чего уходят за кулисы.

15 августа.

Лег спать ранним утром. Наблюдал туман за окном и опустевший город. Проснулся и тут же направился в книжную лавку. 8 книг. Замечательно.

Позже.

Как восклицал Бальзак: «Сегодня утром (вечером у меня) я лишился романа». Здесь речь идет о мастурбации.

16 августа.

Спал до четырех часов.

18 августа.

Встретился с А. Эта девушка полностью захватила меня. Однако мы едва не потерялись.

20 августа.

Мы вместе уже несколько дней и мне хочется продолжать эти бессмысленные встречи. Один лишь страх у меня – как бы встречи те не помешали моей литературе.

21 августа. Утро.

Лучше всего о чувствах и чувствительности могут рассказать молодые люди от 18 до 20. Яркий образец тому «Вертер» Гете и «Дама» Дюма-сына.

22 августа.

Настолько погряз в работе, что приснились мне часы бальзаковского типа, однако завести их мне так не удалось.

27 августа.

Начал писать один из «мистических» рассказов, навеянных греческой мифологией и работами Майринка, а также картиной с изображением головы фавна. Безмерно наслаждаюсь этой писаниной. С А. все идет хорошо, однако вчера мы поссорились. Глупо было встретить ее в депо и пройти мимо. Моя гордость – смерть моя.

Без числа.

Читаю работу Мансуэлла Гайсмара о Томасе Вульфе. Интересный факт: однажды Томас сдал рукопись в один миллион слов. Невообразимо! Эпохальный человек. Меня же это вывело из колеи. Насколько я жалок перед ним. К слову об А. У нас все хорошо. Мы гуляли под старым мостом и наблюдали за звездами и рекой. Полотна Ван Гога?

Позже.

Два дня подряд наблюдал я падение звезды и лишь на второй день опомнился, загадав желание.

1 сентября.

Пьеса кончена. Вечером праздник.

11 сентября.

Пишу роман в письмах. Кажется, лучшее (в плане стиля) произведение руки моей.

Утро.

Читал По. Король словесности. Великий человек.

Позже.

Не пишу.

Без даты.

Вот и подходит к концу начатый было усердием год. Казалось, я нашел себе Музу, потеряв другую. Надеюсь, это к лучшему. И если вдруг это исчезнет, также неожиданно, как и появилось, то так тому и быть.

Без даты.

Без сил вообразить какой сегодня день. Однако я рад своему возвращению.

Позже.

И снилась мне идиллическая фантасмагория. И кончился я, а сон прекратился тьмой.

Позже.

Снова читаю. К слову, это «Манон Леско» Антуана Прево. Лавка подарила мне новые книги».

Работа в конторе освежает, однако если свежесть вошла в привычку, удовольствия от нее более не получить.

К трем часам должно мне встретить С. Она привезет сладкое к чаепитию. Стало быть, на меня возлагается ответственность за его приготовление.

14 июня.

Однако я припозднился, но на то есть и свои причины, Коломб.

Одна из таких причин – женщины. Вторая причина – болезнь моя. О да. Я заболел, но более страшиться незачем. Я практически полностью выздоровел. Если не считать легкой головной боли, то я в полном порядке.

Ездил в город. Делал некоторые покупки. Посетил лавку, приобрел несколько книг. Один русский и один француз. К слову, его ты знаешь. Это Анри Перрюшо. В свое время он написал лучшую книгу о Ван Гоге, а для меня, ты знаешь, нет человека и художника интереснее. На этот раз я решил познакомиться с Сезанном. Сомнения разрывают меня. Что лучше: остаться голодным, но ухватить за запястье Тулуза-Лотрека, или же побеспокоиться о пропитании на будущее и потерять друга, быть может надолго? Однако если я и впрямь безумец, то беспрекословно выбираю первое.

Работа над пьесой идет своим чередом. Кое-что убирается, что-то рождается снова. Я не скажу, что это лучшая моя работа, однако она безусловно стоит внимания. Возможно ли спасение души, если брать во внимание это произведение? О да, оно достойно, чтобы помочь мне не умереть в сознании людском. Однако Янусом я лицемерно раздваиваюсь, упоминая о «писании» для себя и «памяти» для людей.

С. (Селистия) говорит, что видит во мне «друга». Я отвечаю ей тем же, ведь даже одиночеству необходим спутник.

Как-то за разговором с ней я отметил, что женщина - это сосуд, а мужчины – пробка, которая то и делает, что вылетает из горлышка. Она смеялась и так заразителен был смех ее, что я не удержался и улыбнулась собственной шутке. Какой позор.

Я и Н. обрели согласие. Даю же тебе право угадать, кто сделал первый шаг.

15 июня.

Проснулся с ощущением здоровья.

Дорогой мой Коломб! Сколько мы вместе? Быть может год, два, однако я до сих пор не признался тебе в любви. Это странно, любить дневник. Размышляя, я предполагаю, что, оказывая внимание собственным словам, я оказываю внимание самому себе, а стало быть люблю не тебя, а себя. Нарцисс. Или синдром Бога, ведь я создал тебя по образу и подобию своему, а стало быть, ты принадлежишь мне отчасти, тогда как иная твоя половина – живет своей жизнью. Снова я запутался, но что толку выпутываться, когда здесь так хорошо.

Совсем забыл оплакать потерянную дружбу. Скорее даже мужскую любовь. С., ты помнишь его, дилижансом отправили на Юг, служить своей стране. И все бы было хорошо, но он даже не попрощался. И что мне остается, как не оплакивать это. Четыре года мы прожили в единении, а сейчас…Сейчас я познаю одиночество.

Познакомился с А. Однако вряд ли у нас получится хоть что-либо. Одной только фразой она убила возможность моего расположения: «Я не люблю читать».

Позже.

Пришел В. Любовник Н. Предлагает выпить, я соглашаюсь. Жду.

Продолжаю работать над пьесой. Сухо, однако быть может не так плохо. То лишь меня успокаивает, что сейчас я пишу лучше, чем делал это два года назад.

К. предлагает встретиться через день. Роялистка питает ко мне нежные чувства, однако я нахожусь в замешательстве. Единственное, что заставляет меня порывать с женщинами на время – это мое творчество. Боюсь дать ей лишь малое, однако ей хватит и этого.

Позже.

Смешно. В. принес извинения и сообщил, что я никуда не приглашен. Однако, что это за праздник жизни рядом с мужчиной без стержня? Не трудно догадаться, чья была идея отказать мне. (Н.).

Хочется выбросить пьесу. Нельзя строить из себя Пигмалиона и возвращать ее к жизни повторно. Лучше оставить все как есть и забыть. К чему оно? Это лишь первая попытка серьезной драматургии. Она неловка и плоха. Я более не пишу так. Необходимо уметь избавляться от второсортности.

25 июня.

Пишу тебе спустя десять дней.

Как ты? Я же провел эти дни в кутежах. От выплат не осталось ровным счетом ничего, однако я умудряюсь выудить из пруда еще одну бутылочку вина.

Продолжаю работать. И все же настоящая моя работа еще впереди. О да, я имею в виду книгу. Раз с пьесой было покончено, я взялся за что-то новое. Это юмористическая повесть, навеянная похождениями Ивейна, или рыцаря со львом Кретьена де Труа, куртуазного, рыцарского романа.

Я выработал аналогичную фабульную концепцию произведения, которое будет состоять из трех эпизодов:

- Завязка и первый подвиг героя.

- Рыцарские подвиги и кутежи.

- Безумие, или рыцарские подвиги, которые приносят общественную пользу.

Если труд облагораживает, работа в конторе наоборот, заставляет меня гнить, как при чуме, однако чума здесь – я сам.

ИЮЛЬ

4 июля.

Дорогой мой Коломб.

Не знаю, с чего и начать. Н. уехала к морю, я же остался один на один с ее любовником. К слову, В. очень хороший человек. Однако заменить С. он не в состоянии.

Похождения мои с женщинами закончились ровным счетом ничем. Потеряв одну, я следом теряю вторую. Ощущая влечение плоти, я забываю о духовности. Хорошо это или плохо, но я знаю одно, женщины приходят и уходят, литература остается навсегда.

Принял у себя мать. С гостинцами также явились С. и П. мои младшие. Однако стоило ли это полуторагодового ожидания? Нет.

Работаю над книгой. Однако переживая на счет фабульной концепции романа. И романа ли? Если в названии обозначен конкретный жанр, стоит ли обманывать читателей? И будут ли читатели после? Необходимо время.

С каждым днем чувствую себя более разбитым. Сонливость моя убивает и лишает всяческой возможности заниматься творчеством, а это – единственное, что мне осталось.

Корю себя за влечение к женщинам. И все же ничего не могу с собой поделать. Присутствие их необходимо. Так я чувствую себя менее одиноким. Конечно, есть К. но ее повальное влечение ко мне – странно. Такое влечение пугает своей искренностью. Влечение, влечение, влечение. Его слишком много. Таким образом я забываю предназначение и ухожу куда-то в сторону.

Доставили письмо. Некая дама заявляет, что была знакома со мной в прошлом. Но вот разочарование, я совершенно не помню, кто это. Быть может когда-то я разбил ей сердце. Однако не исключено, что когда-то сердце было разбито мне.

9 июля.

Дорогой мой Коломб! Встреча не состоялась. Я подготовился, и даже заказал вино. Унывать не пришлось. Я разделил горечь невезения с В., любовником А. Напившись, мы играли на флейте. Быть может домоуправитель нас ненавидит.

Книга о «деревне» приостановлена. Я намереваюсь закончить «музыкальный роман». Это сборник оркестровой музыки в двух частях – «Bon Vivant». Я уже на полпути к его завершению. Однако это не значит, что книга моя будет смещена на второй план.

Медленно возвращаюсь я к литературе. Разобравшись с «Ван Гогом», я заглядываю в сторону Лондона. Роман называется «Джон-ячменное зерно». Иронично, ведь книга повествует о вреде алкоголя.

Не далее, как седьмого числа, приезжала Ю. Она и дети гостили у меня, пока Ю. не решила ехать обратно. Но что удивительно, ведь не прошло и двух часов. Стоило ли это года ожидания? Нет.

Солнце за окном играет лучами, а мне все равно, ибо проемы закрыты толстыми шторами. К. говорит, так я сойду с ума, и быть может она права. Организму необходимо солнце. Но что, если я потерял его три года назад?

Позже.

Четырехчасовой сон плодотворно влияет на работу телесной активности. Занятие в конторе складывается благополучно, пусть мозг и увлечен усталостью, которая еще не успела выработаться после сна.

Решил отказаться от увлечения женщинами, в угоду творческой одухотворенности. Еще Бальзак говорил, что утренняя мастурбация лишает его одного романа.

Однако я отправил письмо А., с которой мы были знакомы несколько месяцев назад. Девушка ответила, что ей необходимо время, чтобы принять меня. Согласившись, я остался равнодушным, ибо времени не существует, есть «сейчас» и «сейчас» мимолетно.

10 июля.

Возобновил переписку с Гертрудой. Дорогой мой Коломб, это Г. – единственный человек, способный как понять мой слабый дух, так и принять его с распростертыми объятиями.

К слову о духе и моем помешательстве. Работая над «Куртуазным романом» (такое название получила книга), впервые я поддался слабости и на мгновение задумался – а не бросить ли все. Ибо литература показалась мне лишь никчемным куском меня же. Однако, как мне кажется, то было лишь мгновенное неудовлетворение, выработанное усталостью и поспешностью.

Мы снова проводим вечера с В. Со дня появления его в нашем доме он подарил мне лишь благоприятные часы знакомства. А. пишет, как она рада, что свела знакомство именно с ним (я же, в который раз, удивляюсь ее непостоянству). А. покусали москиты, оттого ли она так добра?

Кофе, трубка и время – все, что мне нужно для благоприятного существования.

11 июля.

Мне снилось предчувствие конца. Группой ожидали мы Апокалипсиса. Однако лишь только я перебегал от человека к человеку, заставляя Его пожить еще немного. Я общался и встречал женщин, которых оставил позади. К слову, Апокалипсис так и не случился, ведь я проснулся. А стоило ли?

13 июля.

К слову о русской литературе. Дорогой Коломб, замечал ли ты периодическое ее влияние на мои романы? Дело в стилистике произведений. Ранее довелось мне подержать в руках Булгакова и Толстого, однако уже после я заговорил на их языке в книге о «деревне». Хорошо ли это, плохо ли, но точно я знаю одно: уж пускай это будут Толстой и Булгаков, нежели современники мои у ограды.

Отказавшись от женщин, я встретился с М. Моя нелюбовь к ней обозначена влечением плоти. Ужасное поведение мое достойно страшного предательства. Однако не чувствую я ни совести, ни стыда. Если и не живешь ты во благо свое, то и жить вовсе ни к чему. Человек придумал «раскаяние», но выдумка его остается выдумкой. А что было придумано однажды, константно подбивает людей друг к другу. Человеку необходима общность. Общность же меня и разочаровывает. Я устал учить людей. Выбраться бы мне за город, построить дом свой и жить так, как не жил я ранее: благополучие одиночества, книги и письмо.

Закончил первую главу музыкального сборника «Bon Vivant». К слову, это первая моя большая работа.

Написала М. (редактор). Отвечу ей завтра. Письма доставляют каждые несколько дней. Ожидаю выплату 15 июля. Ни конвертов, ни марок не имею.

14 июля.

Работа в конторе не приносит мне удовольствия. Ретировавшись, отдаю материал на поруки старого знакомого.

Проснулся изможденным. Нет тебе ни радости жизни, ни удовольствия быть человеком. А человеческого во мне – кот наплакал. Отыскал давнишнюю новеллу «Монохром». Разодрал последнюю на куски. Может, что и получится. Какой бы хорошей ни была литература: 100% таланта = 50% исключений.

15 июля.

День выплат оказался на поверку днем ожиданий. Разобравшись с почтой, наслаждаюсь вечерним благополучием. Казалось бы, и лето сошло на нет, отдавшись на поруки сентябрю, ведь, как и тогда, небо июля застлано черными облаками.

Занят оформлением пластинки «Bon Vivant». Нет лучше работы, которое приносит должное наслаждение. Однако работа моя в конторе по-прежнему скучна и однообразна. Журналистика, сама по себе, атавистична. Ее художественность – придаток, умерший давным-давно. Вершина ее была опубликована в 1903-м и называлась «Людьми бездны». Автор расследования – мой учитель Джек Лондон. Все, что было после, - фарс, вперемешку с художественной революцией.

Я же всегда алкал публиковать дорожные очерки, но бедность моя позволяет лишь распорядиться маршрутом «Кровать – Контора».

Я и В. (любовник Н.) задумали воскресную уборку. Любая радость занятия – в общности. Сплоченность работы предполагает развитие дружбы.

16 июля.

Без расчета.

Позже.

С каждым днем убеждаюсь в несостоятельности своей как рассказчика. Однако быть может это мне только кажется. Временный испуг мой грозится расплатой. Ежели и думать всерьез, то я решил на время отказаться от крупных форм. Ко всему прочему, с этого начинал Мопассан. И чего он достиг? Об этом необходимо задуматься. Мне двадцать два года, а я уже озлоблен на прозу. Рембо ушел из литературы в восемнадцать. Сердце мое раздирается на два лагеря.

Вот уж действительно, солнечный свет благополучно влияет на пробуждение. К слову, раньше я не вылезал из-за штор. Комната моя была погружена в полумрак. За окнами фонари и деревья – лучшие товарищи одиночества.

18 июля.

День выплаты состоялся. Работа в конторе продолжается, однако деньги не возвели ее в ранг «удовлетворительной», лишь только на мгновение подумалось мне, а ведь жизнь – это «хорошо». Но что хорошего там, где за спиною моей петли и ножи? Если бы я и хотел жить, как настоящий человек, я бы и вовсе не завел тебя (дневник).

Думая о расчете, я инерционально помышляю об алкоголе. Одно лишь это делает из меня человека талантливого. Часто шутил я в кругу друзей – быть мне выпивохой заборным, да только с романом у глаз.

Ездил к Ю. Мать моя все та же необразованная женщина, какой я запомнил ее в 17. Стараясь играть в мимикрию (общий язык со «временем» и общественностью), забывает она о главном – это ее дети. И я не беру в расчет себя. Мне нет дела до семьи, ибо заменяет ее творчество и самообразование. Каждый молодой человек обязан сосуществовать с самим собой, не привлекая к жизни «взрослые головы». Однако быть может я заблуждаюсь и существует в мире «любовь семейная» на уровне, не выходящем за пределы внутреннего класса. Человеку должно воспитывать себя лично.

Планирую отправиться в книжную и табачную лавки. Курение и литература – друзья более близкие, нежели братья мои и сестры.

Позже.

Цветаева писала:

«— Аля! Моя мать всегда мечтала умереть внезапно: идти по улице и, вдруг, со строящегося дома — камень на голову! — готово.

Аля, чуть позабавленно:

— Нет, Марина, мне это не особенно нравится, камень… Вот если бы — все здание!».

Издавна мечтал я погибнуть как настоящий мужчина – с дулом у рта. Теперь же, временами, не мечтаю о смерти вовсе. Однако эти самые «времена» и заводят меня в исступление. Полгода назад, в хмельном порыве, я едва не перерезал себе вены. Романтика. К слову, нож оказался тупым. В следующий раз никаких поблажек.

Позже.

Прочел:

«Самое трогательное и неповторимое, что осталось сегодня от единственного романа Алена-Фурнье, – это его мальчишеская робость, тем более непреходящая, что лейтенант Фурнье погиб 22 сентября 1914 года в возрасте 28 лет во время атаки в лесу Сен-Реми-оз-Эпарж. И знаете почему он погиб? Чтобы не стареть. Самые лучшие юношеские романы требуют от своего автора, чтобы он не старился: Борис Виан умер в 39 лет, Раймон Радиге – в 20, Рене Кревель – в 35, Жан-Рене Югнен – в 26. Ален-Фурнье хорошо сделал, умерев молодым, потому что он не любил реальную действительность: ведь чем больше стареешь, тем легче смиряешься с ней».

Ранее наблюдал я в старости корень собственной отчужденности. Корень этот я наблюдаю и сейчас. Однако если Толстой восклицает, что «жизнь хороша», я отмечаю, что хороша она лишь до поры. Благо – в ее скоротечности. Черта моя – 40. Позже – фантасмагория.

Позже.

Даже у немецкого солдата (40-ых) Эрнста Юнгера глаза полные теплоты. Вот, что с человеком делает литература. Более того, вот, что с человеком делает писательство.

20 июля.

Вчера приезжала А. Она забрала дешевые кольца, оставленные ненароком во время предыдущей встречи. С тех пор канула неделя. Неприятная женщина. Разговаривать с ней не о чем. Даже если опуститься на самое дно (чего никогда не случится), не будет более интересного разговора, нежели «фотография» и секс.

После работы в конторе ездил в Этре. Заглянул было в багетную мастерскую и купил несколько резных рамок. Теперь стена моя над рабочим столом обогатилась цветами прошлого. Специально для этого нарисовал я карту, что и поместил я в одну из рамок.

Совершили прогулку с В. (любовником Н.). Пока он занимался гимнастикой, я читал. Читал об американской литературе и испанской любви. После мы зашли в бакалею, у входа которой дорогу нам преградил странного вида мужчина с большим животом. Он спросил:

- Могу ли я отвлечь вас?

На что мы ответили:

- Да, конечно.

Тогда, широко улыбнувшись, мужчина бросил:

- Желаю вам счастья.

И скрылся за дорогой.

Он казался несколько сумасшедшим. Однако быть может сумасшедшим выглядел именно я, неспособный принять доброту человеческую без претензии и недоверия. Пессимизм, укоренившийся в душе моей, не дает мне права для раскрепощения. Возможно это к лучшему. Пессимизм ограничивает меня от нежелательных представителей рода людского.

23 июля.

Ходили в Синематеку. Показывали один из американских фильмов про биржу. Я предложил В. (любовнику Н.) открыть бутылку вина, которую я приобрел на «особый случай». Однако никакого особого случая тогда не произошло, лишь только охмелевший было Ефим и занемогший В. Кажется, он болен.

Работа в конторе. Ничего нового. То и дело кошусь на книги. Благо голову мою поворачивать не приходится, ибо поставил я их на самое видное место. К слову, над столом теперь висят мои работы: карта неизведанного мира, как у Роберта Говарда, фото Джека Лондона и мое лучшее стихотворение, которое я написал для кинематографического сборника.

Вот, что называю я романтической жизнью в былом:

«будучи студентом, начал увлекаться политикой, руководил тайной молодежной организацией, целью которой было сотрудничество с рабочими в их борьбе за улучшение условий труда и быта». – Из жизни участника Парижской коммуны Рауля Риго.

Вечером.

Прочел «Отрочество» Толстого. С некоторых пор Лев зарекомендовался моим главным учителем.

Книга идет своим чередом. Обилие русского духа нравится мне по той простой причине, что именно лишь русская словесность максимально раскрылась для меня, как совершенная в литературе. Быть может на втором месте расположились французы, однако которые делят место свое с немцами.

24 июля.

Загорелось сердце мое по отношению к русской литературе. Проснувшись было утром, думал, как хорошо бы было заглянуть мне в книжную лавочку. И да заглянул же. И как? С прискорбием узнал я, что любимое мое помещение отныне закрыто и переехало на другую улицу, знать о которой я не мог. Тем не менее, заглянул я в лавку для господ. Приобрел «Войну и Мир» любимого мною Толстого. Загляделся было на Куприна, однако вовремя осознал, что не имею в кармане ни одного свободного рубля.

Встретил В. (любовника Н.). Курили. После чего нелепо угодил я в крапиву, ошпарив ею ноги. Вспомнил детство, оттого и боль начала казаться мне доброй.

Делаю правки и вычитку своих «Этюдов о Липском», подаренных Г. Повестью этой я недоволен крайне, почему я изорву ее в клочья, да сохраню в жанре «записок».

27 июля.

Уже вторые сутки донимает меня тянущаяся зубная боль. Полоскание содой не помогает, а только, кажется, раззадоривает ее. Однако я продолжаю работать.

Книга идет своим чередом. В очередной раз получила она другое наименование «Дом из сукна». Никогда еще я не работал так воодушевленно, в плане стилистическом. Отсюда и фабула произведения: уезжая из города, монологи главного героя отрывочны, резки и легки, тогда как после приезда его в деревню, слог рассказчика становится сложнее и архаичнее. Немаловажную роль в этом сыграл для меня Толстой и его автобиографичные повести.

Зубная боль меня убивает. Нередко в голове моей появляются мысли: а не вырвали ли их (зубы), тем самым избавившись от назойливой проблемы.

Музыку не пишу. Отдан полностью и всецело книге. Неужели я закончу свой первый роман?

30 июля.

Читаю роман Н. Кальма «Заколдованная рубашка», автора замечательной «Книжной лавки на улице Этуаль» о французском Сопротивлении. «Рубашкой» я заинтересовался лишь после прочтения тургеневских «Вешних вод», и все благодаря их концу, когда стало известно, что побочный было герой примкнул к отряду тысячников. Словом, «Рубашка» - роман о движении Гарибальди, в котором приняли участие русские студенты. Более примечателен и оттого мил мне факт, что главный герой романа сбежал от отца, наскоро перебравшись в Италию.

Довел роман свой до середины. Рад и благодарен самому себе, что не бросил все это еще при начале, даже не предполагая, что из этого выйдет. А выходит она очень сладко.

Задумал написать после книгу о бедном поэте (не путать с Капелем Томиловским из «этюдов о Липском»), по образу жизни Рофала Воячека. Дойду ли?

Вечером ожидается с приездом А., брат мой. Переночевав, он уедет обратно, того я и жду. Присутствие рядом семьи моей делает жизнь мою неуютной.

Позже.

В конторе сообщили, что некоего мужа сбил грузовой поезд на станции Т. в городе У. Очевидцы сообщают, что тот умер было не сразу, а мучился от агонии. Ужасно предположить, какая неудача постигла этого несчастного. Меня раздирает страх случая попасть под колеса автомобиля, что намного вероятнее всего. Однако этот малый - человек более удачливого характера, вот только журналисты пишут, что смерть настигла его при невыясненных обстоятельствах. Смею предположить, и это не трудно, что малый, по мнению нашей конторы, перебрал с вином, беззаботно фланируя по шпалам. Ужасная смерть – смерть в агонии. Но, быть может, и на это сыщутся желающие идиоты.

31 июля.

Приезжал А, брат мой. Добродушие его обрадовало меня. Однако узнали мы его не сразу. Его образ запечатлелся в моей голове совершенно иным.

Говорили о Ш., городе, где я родился и рос до 17 лет. А. сообщил, что повестки, уведомляющие о прохождении военной службы, приходят с почтой на мой прошлый адрес, однако я категорически их игнорирую. Военная служба разрушит мое литературное и скромное жизненное благополучие. Тем не менее я стараюсь об этом не думать.

В. (любовник Н.) готовил киргизский плов с курицей, вместо свинины или говядины. Главная особенность этого блюда – неочищенная головка чеснока, утрамбованная в середину. С рождения я вижу это впервые.

Вчера решил было устроить себе выходной. Я не писал, и не читал. Однако книга моя идет своим чередом и очень благополучно. Написано чуть меньше половины. Это будет настоящий роман, воспроизведенный скорее «потоком», так как не имеет какого-либо плана.

В конторе сообщают о привозе литографий Пикассо в усадьбу С. Вход бесплатный, что огорчает меня больше всего, так как я ожидаю денег лишь к концу этой недели, и мне совсем не хватает на проезд.

АВГУСТ

1 августа

Так быстро пролетел месяц, а я по-прежнему пишу свой роман. Ничего не меняется. К слову, изменения все -таки есть. Я добавил в книгу элемент пьесы, как ограничивающий отдельную сцену от иных глав, выделяя ее, делая из нее – переходный порог, разделяющий книгу на две половины, являясь серединой повествования.

Читаю роман Н. Кальма о движении Гарибальди «Заколдованная рубашка». Признаю, я начал читать его лишь только после свидетельства его деятельности в произведении Тургенева «Вешние воды», но заполучил я книгу эту еще раньше, загоревшись работой Н. о французском Сопротивлении - «Книжная лавка близ площади Этуаль». Оба этих романа пропитаны духом патриотизма. Оно и понятно, Россия того времени не имела духа противнее.

Позже.

Пришло письмо от В. Я был влюблен в эту женщину некоторое время назад, однако она предпочла любовь маргинальную и глупую, как и все, что было с ней до. Она пишет, что уезжает в другую страну. А что мне до нее? Моя страна во мне самом, будь то одиночество, или влечение к жизни. Ушедший более не возвратиться, говорят одни. Однако я до последнего верю в возможность возвращения прошлого. Стоит ли верить в ее искренность и принимать предложение?

3 августа.

Закончил первую книгу романа «Дом из сукна». В романе этом фабула произведения держится лишь на двух временных рамках: лето и зима. И что странно, ведь именно зимой сердце главного его героя загорается от чувств и любви. Особое это противопоставление занимает главное место в романе. Фабула же произведения зиждется на умозаключении, что жизнь – это вечное повторение одного и того же. Человек ожидает на периферии ее, в невозможности ни уехать, ни остаться. О чем-то подобном писал Модиано.

Познакомился с К. Но встреча моя с ней произойдет еще не скоро. Осмелюсь ли я встретиться с женщиной снова? Слишком уж сильно я вновь полюбил литературу, чтобы лишаться ее в самый неподходящий момент. Дьявол, что сидит на моих плечах, орудует косой, обрубая мои принципы.

Работа идет своим чередом. Через пять дней ожидается возвращение Н. (любовницы В.). Странно, однако я соскучился. Удивительно, ведь когда-то я имел возможность любить ее также, как сейчас любит ее В. Н. обмолвилась, что везет мне удивительный подарок.

Позже.

Работа идет своим чередом. Книга не пишется, однако умственная работа над ней в голове, как никогда, полноценна. Закончил первую часть романа. Начал вторую. Книга мне нравится.

Пишу вторую главу музыкального сборника. Отзывы о первой главе (без удивления) положительные. Быть может люди и вовсе не располагают маломальскими знаниями для определения качества работы. В этот раз я поработал на славу, и отзывы были получены заслуженно.

Решается вопрос о возможном моем переезде в К. город, располагающийся ближе всего к Европе. Тамошний денди предложил брату своему, то есть мне, работу. Я согласился. Однако толку в согласии – ноль, так как я не имею и свободного франка на дорогу.

ОКТЯБРЬ

9 Октября.

Вот я и вернулся.

Дорогой мой Коломб! Прошу меня простить, ибо возвращение мое свершилось благодаря никак не автору этих строк, а его возлюбленной А. Но обо всем по порядку.

Я уехал из Альинска налегке. Ты не ослышался, ведь я принял решение это согласовываясь с обстоятельствами, о которых ты знаешь много лучше меня. И обстоятельства эти бросили сына твоего в дорогу без вещей и книг, о чем я жалею.

Начальство, в лице А., встретило меня по прибитии на станцию. Это был чрезвычайно приятный мужчина, который на время предоставил мне уголок в собственной квартире, спешу заметить, квартире уютной, но пустой. Вместе с ним прибытия моего ждала и «Невеста» А., как выразился было последний. С некоторыми объятиями бросилась она в мою сторону, и от нерешительности мне даже пришлось улыбнуться.

Некоторое время я жил наедине с самим собой, однако в компании еще двух человек, когда новая моя работа не познакомила меня с бардом И., в отношении которого наша компания предоставляла услуги музыкального характера. Оказалось, что И. ждал моего прибытия много больше остальных, так как мы уже были знакомы ранее по переписке. Письма его выделялись на фоне других особым восторгом и гиперболизацией чувств. Именно он то и «подарил» мне квартиру на улице Советов в пригороде К.

Квартира эта, располагающаяся на главной площади у фонтана, еще сохранила тот особый советский дух, полонящийся в старине и людях, живущих округ. Внутри я обнаружил коллекцию виниловых пластинок прошлых лет от групп, мне незнакомых. В стенном шкафу я заметил множество винных и других бокалов, что было моей маленькой мечтой. Фарфоровые вазы, оленьи рога, ковры и пустующая комната напротив.

Я расположился у окна, как поступаю всегда, оказываясь на новом месте. Здесь нет штор, что облегчает жизнь мою, однако привнося в нее что-то новое, ибо каждое утро я просыпаюсь с осознанием отсутствия необходимости раскрывать их.

Так я прожил этот месяц. Работа в конторе идет своим чередом. Тяжба моя в компании не обременяет меня той силой, какой могла бы обременить, будь я несколько активнее. Однако лень моя меня и погубит.

Я не писал уже несколько месяцев. Книга моя стоит. Вторая глава ее не полонится словами, как если бы я жил в Альинске. Думается мне, что время ее еще не пришло. Но верю, что время ее придет очень скоро. Занимаясь музыкой, я предостерегаю самое себя от краха, могущего неминуемо приблизится ко мне, будь я чуть менее активен. Изо дня в день корю я себя в литературной бездеятельности. Однако не все так плохо. Я написал рассказ, и полностью доволен последним. В скором времени я планирую выпустить журнал, в котором и опубликую короткую прозу с собственными иллюстрациями.

Познавая одиночество в новом городе, я познакомился с А. Девушка эта – сущий ребенок, однако чем она меня и привлекает. Издавна любил я детей, определяющая характерность которых зиждется в поведенческой легкости, разнузданности мысли и отсутствии уныния. Мало того, что она красива, и совершенно не походит на всех тех, с кем был я знаком ранее. Девушка эта разбавляет унылую жизнь мою юмором, свойственным как раз-таки именно мне. В этом мы похожи. Предупредив ее о серьезности моей жизни, она пообещала привыкнуть, сказав это с такой легкостью, что я загорелся улыбкой. Ведь не этого ли я искал? Человека, который будет выводить меня из кокона, будучи спокойным за то, что этот самый кокон – есть часть моей жизни, и не ломать его, как пытаются делать другие, а понимающе соглашаться с ним, принимая за должное. Ко всему прочему, А. не брезгует выпить вина, которое я люблю всем сердцем. Однако влюбившись, теперь я думаю о нем много меньше, чем делал это ранее, находясь в одиночестве среди людей, мне безынтересных.

Читая мои дневники, она искренне интересуется моей жизнью. Быть может и сейчас, пробежав глазами эти строки, она улыбнется, зная, что я смотрю на нее глазами полными нежных чувств. Знать, что ты можешь принять любимого человека в объятия – дар много больше, чем жизнь.

Позже.

Ко всему прочему, оказалось, что дом мой располагает библиотекой, которая находится на первом этаже здания. Окна ее выходят на площадь и фонтан так, что я могу наблюдать приятную вывеску каждый раз по возвращении моем из компании или бакалеи. Таким образом жизнь продолжает сводить меня с литературой, иначе не дает мне забыть, какие именно карты были выбраны мною из колоды целей жизни.

Но посещать библиотеку мне нет никакого резону, так как я приобрел в лавке литературы на несколько месяцев вперед. Оба американцы, и оба любимы мною одинаково сильно.

16 октября.

Из брошенной книги:

"-Как вас зовут?

-У вас хорошая память и безупречный слух, попытайтесь вспомнить.

-Мери? - Наигранно предположил я.

-Отнюдь, нет.

-Молли.

-И снова промах.

-Тогда может быть … Румпельштильцхен?

-Почти. Очень созвучно с Мередит.

Я обернулся и уставился на девушку. Она была молода и свежа, как только что распустившийся цветок лилии или ромашки. Длинные волосы собранны на голове массивной заколкой в виде бабочки.

-Красивая вещь. - Указал я на металлическую бабочку. - Жалко только, что она никогда не вспорхнёт, как это делает настоящая, но вы Мередит, вполне можете заменить ее.

Непродолжительная пауза.

-Сколько вам лет? – Интересовалась девушка.

-Если я скажу, что мне семьдесят три года, вы мне поверите? - Ответил я с улыбкой на лице.

-Мне, правда, хотелось бы знать.

-Тогда шестьдесят восемь.

-Не верю.

-Пятьдесят пять?

-Нет.

-Пятьдесят?

-Продолжайте.

-Шестнадцать?

-Лоб ваш выглядит намного старше.

-И на сколько же выглядит мой лоб?

-Я бы дала ему сорок четыре.

-Сорок один.

-Все-таки я была очень близка, согласитесь? - Девушка улыбнулась."

24 октября.

Быть может ты и думаешь, что я забыл тебя и не испытываю более нежных чувств, однако спешу заверить, Коломб, что сердце мое также тесно связано с литературой и сочинительством, как если бы я и вовсе не занимался ничем другим. Я постоянно думаю о тебе и твоем существовании. Но будет глупым не сообщить, что существование «человека» стало вдруг для меня важным намного больше, чем то было замечено ранее.

Отрекшись было от «человека», я вернулся к нему с любовью. Но это никак не вера в «человека», умершая во мне давным-давно. Скорее это любовь к жизни, основанная на взаимном терпении. Терпеть человека, что может быть ужаснее. Однако терпение мое все больше превращается в удовольствие нетерпения. И этот парадокс не должен испугать тебя, скорее наоборот, я желаю твоей радости за меня. Но что толку в радости к человеку, не имея радости внутри.

Чувствую ли радость я? Перебравшись на новое место, не ощутил я ни радости, ни грусти. Даже больше того, я снова упал в кроличью яму, ударившись головой. Осознав течение времени, я тону. И чувствуя дно голым телом, я не нахожу в себе сил подняться обратно. Ощущение это и состояние имеет периодичность константы. Раз в два или три месяца я проваливаюсь в нору. Однако позже, удачным образом выбравшись наружу, я будто бы ощущаю в себе силы исправиться. И исправление это происходит на самом деле, но, вспомнив константу, я тону, чередуя жизнь всполохами неяркого огня.

Дай же успокоить тебя, пообещав исправиться. Я вернусь, уже очень скоро. Но стоит ли обещать, когда я сам себе противоречу? Вспомни Кафку, слова его о литературе – мое кредо.

НОЯБРЬ

8 ноября.

Дорогой мой Коломб! Однако я все же не нашел еще сил в себе, чтобы, как и раньше, вернуться в сочинительство с частой на то периодичностью.

И все же, я стараюсь! И старания эти доступны вам одному, друг мной. Кто, как не ты, испытывает первую радость любви моей к слову месяц за месяцем, день за днем? Быть может я и подвожу тебя никчемными своими обещаниями, но стараюсь выполнить последние из всех сил. А сил у меня предостаточно.

К слову, я люблю, и люблю по-настоящему искренне. Люблю человека, а любовь моя к человеку, казалось, забытая временем, странна и неуклюжа. Малолетним ребенком возвращаю я себе право «ходить», и «иду» навстречу чувствам, которые раскрыла во мне А.

Более месяца наблюдаю я ее рядом с собой, и человек этот вселяет в меня надежду на утрату жестокого одиночества, влачимого мною в последнее время.

Позже

Целыми днями занимаюсь я одним и тем же, и ничем одновременно. Позволь рассказать тебе о своем графике. Встаю я в три утра. Пишу по заказам конторы до семи утра, после чего умываюсь и сажусь завтракать до девяти. После девяти часов укладываюсь в постель, ибо более нет сил на продолжение адекватного утра. Я сплю до полудня, реже до часу дня, когда начинается моя вторая работа. До шести часов вечера выполняю я заказы по оформлению от организации с именем «Алмаз». После шести я какое-то время и вовсе не занимаюсь ничем, однако ужин сам себя не приготовит. К нему я приступаю в восемь или девять. На чтение сил не остается, однако все это лишь иллюзия усталости. Накручивая себя в голове, я признаюсь в несостоятельности своей как читателя, ибо ранее обстоятельства не мешали мне выполнять график 50 на 50. График предполагал чтение пятидесяти страниц литературы ежедневно, нередко число это переваливало за 100, а то и 200 страниц. Ко всему прочему я занимался писательством. Дневной график сочинительства же предполагал 2 листа.

Написанное вселило в меня надежду на возобновление былой моей творческой жизни. Иной раз приятно (необходимо) высказаться, определив в себе наклонность «не унывать», даже если жизнь твоя не приносит тебе удовольствия.

Однако удовольствия мне хватает. И главной на то причиной, быть может действительно самой главной, является наличие женщины у кровати, иначе у бока.

Вот только я бы не назвал это «судьбой». Для чего необходимо время, в особенности же для любви человека к человеку, и человека к самому себе. А любовные порывы я чувствую в себе действительно хорошо. Человек, никогда не любивший, навряд ли поймет меня, но порой, задумываясь о настоящем и любви, я прихожу к выводу, что это и есть жизнь, которая становится твоим органом. Не правда ли, из меня бы вышел удачный хирург?