Satan Ludens
Дима Тараторин после ста грамм, как следует из его поста в FB, обвинил Суркова в сатанизме. Почему? Потому что тот в последней статье отрицает возможность выбора, данную нам Господом. И тем самым перевел обсуждение в область метафизики. Я бы предпочел сейчас объясниться по поводу в той же плоскости, но ином ключе, которого в публицистическом коктейле Суркова нет совсем.
Джеймс Карс, «Конечные и бесконечные игры». Я вообще не знаю кто читает эту книгу на русском– по крайней мере в интернете нет ни конспектов ее, ни рецензии. Я даже не представляю ее целевой российской аудитории – продается она в бизнес-литературе, но мне сложно представить, как читать ее после «навыков высокоэффективных людей». Кое-где книга попадает на полку эзотерики. Книга маленькая, но это философская поэма написанная на английском, поэтому воспринимается в переводе тяжко, к тому же мне не близки ее метафоры.
В контексте Карса, «Долгое государство Путина» - конечная игра, а из любой конечной игры можно выйти. Можно выйти и из бесконечной. Разница лишь в том, что бесконечная игра невозможна без свободного желания участия игроков, в то время как в конечной – принуждение обычно в следствие забвения о свободе выбора. За воспоминание и выход может быть высокая цена, по максимуму - фатальная. Но выход есть, даже если это смерть - вопрос в том, воспользуетесь ли вы им.
Поскольку цель конечной игры – выигрыш и победа, то очевидно, «Долгое государство Путина» закончится тогда, когда весь мир станет идентичным ему. Как и в либеральном конце истории, родная химера стремится стать глобальной моделью, победить всех и закончиться. Внутри этой конечной игры разворачивается множество других конечных игр, составляющих политический процесс, и прочая социология про образование и деньги. Престиж здесь появляется в качестве приза и Титула.
Вот ВВП — это победитель в одной конечной игре и его Титул определяет - кто, как и о чем может заговорить с ним. Игрок новой (поменьше) конечной игры, Владислав Сурков, обращаются к ВВП в качестве арбитра, оставляя его по статусу (Титулу) вне игры. Именно поэтому «Путин не путинист». В конечной игре «Putin state» (долгое, но конечное), прошлое воспринимается как судьба, а в бесконечной игре - как история. Отсюда возникает такой тревожный тезис о безальтернативности – это прописано в правилах конечной игры – выбора нет так же, как и в либеральной модели.
А вот что касается бесконечной игры, в которой разворачиваются и либеральные демократии, и «государство Путина», то ее игроки никогда не воспринимают свою политическую позицию серьезно. Карс пишет, что социум (конечная игра) является производной от культуры (бесконечной игры). Но социум пытается скрыть свободу игроков, предать забвению воспоминание о добровольном участии в игре, при этом оставляя игроков на своих ролях жить в игре. В такой перспективе тезис Суркова об отсутствии выбора становиться понятнее.
«Нет выбора» — это прописанная часть сценария, а отклонение от сценария антисоциально, поэтому щемится силовым аппаратом социума, который в «Putin state» - «Вам бутылка от девушки из-за того стола». Девиации подвергаются санкциям в большой конечной игре, правило распространяется ВГЛУБЬ, до самых скромных конечных игр в маленьких группах, но самоповторы снизу до верху без отклонений истощают систему.
Культура это и есть девиация. Вход в бесконечную игру – на периферии. Глубинный народ – на периферии. Глубинный народ – это бесконечная игра, которая никогда не может быть вписана в рамки конечной игры. Репрессивная машина правил конечной игры может завести в такие места, что «пока начальник мне не скажет – с вещами на выход», не вспомнишь что это игра и твое участие в ней было добровольным, осознанным, приведшим тебя туда, где ты есть, по твоему собственному свободному выбору. (На самом деле у Карса ничего про периферию нет, это инвазии другой школы).
Я обещал ей не участвовать в конечной игре, но... Сурков играет с исторической преемственностью. Через диадохов русской истории от Ивана III до Ленина эта преемственность как судьба дотягивается до Владимира Путина. Но эта судьба только по правилам конечной игры. В бесконечной игре это история, которая может изменяться в прошлом.
Трансгрессия бесконечной игры ведет нас не к брекзит или миграционным проблемам, это делает Ликвидатор. Трансгрессия открывает нам периферийные регионы, которые не были затронуты ни третьим, ни вторым, и даже не первым Римом. А что там? А там парадоксальное соцветие – традиционализм, социализм, феминизм. И у них больше преемственности СССР, чем у «Putin State». По аналогии с Римом – СССР перемещается в пространстве. Тут впору вспомнить и о переходящей эстафете Катехона.
Как это трогательно, серп и молот и звезда! Когда эта «периферия» поймет, что «Долгое государство Путина» это не наследник СССР, проявится драматичный характер бесконечной игры – игроки раскроют парадоксальную силу, которая основана на позволении другим игрокам полной свободы действий в моей игре ("доверие" глубинного народа?).
Ну вот, я, кажется, проговорился. What's your function in life? Я провожу тебя до выхода.