zl_emma @ 2009-01-14T15:25:00

Дневник - 1 января и далее.

Израильская жизнь – это когда 31 декабря днем тебе звонит брат и говорит, что вечеринка переносится из Беер-Шевы в Явне, потому что в Беер-Шеве стреляют. Не то чтобы совсем стреляют, но ракеты ложатся достаточно близко, чтобы перенести вечеринку. Это не удивляет, не напрягает и не пугает. Так есть и все. В Явне с сегодняшнего дня вплоть до особого распоряжения отменили уроки, а нам отменили пятничную экскурсию в Старый город. В городах проводят пробные тревоги, объясняя, – мы слушали новости но русскоязычному радио сегодня утром, - что если во время тревоги будут зафиксированы выпущенные ракет, то сигнал прозвучит дважды.
Так на сегодняшний день выглядит война.
...
Здесь обстреливают юг страны. Собственно, я сейчас отдыхаю как раз на юге. Города, в которые попали ракеты за последние два дня – здесь рядом. У Яши в Беер-Шеве – там, где мы первоначально должны были встречать год, - отменили занятия в Университете.
...
Есть первый погибший израильский солдат и, по слухам, двое пленных. Нам, конечно, могут казаться несерьезными такие цифры, но это на самом деле очень страшно, когда вся страна знает имена погибших и подробности гибели, и точно помнит количество раненых. Каждый солдат здесь – чей-то друг или родственник, здесь просто нет посторонних людей. Все друг другу кем-то приходятся, жутковатое ощущение. Здесь нельзя быть аполитичным или равнодушным, потому что в любом населенном пункте живет кто-то, кого знаешь ты или твои друзья, а каждый солдат чей-то друг или сын.
Они не фанатики. Как везде, каждый родитель думает – лишь бы не призвали моего сына. А парни перешучиваются слегка нервно, что боятся читать смс'ки и e-mail'ы – вдруг это вызов. При этом и те, и другие пожимают плечами: мол, призовут – пойду, это же естественно. Скрыться, избежать, не пустить – такого даже не приходит им в голову. Родину нужно защищать. Никто не хочет умирать, но кто-то должен идти и исполнять свой долг. Некоторые из ребят, которые так по-дурацки напивались на Новый год или бесились на дискотеке, воевали во Вторую Ливанскую войну – а может, и не только там. В них во всех есть то, что я не могу объяснить, но постоянно ощущаю, и это меня очень привлекает в них. Что-то такое, что позволяет чувствовать под налетом подросткового поведения стержень, мужчин, которые готовы взять на себя ответственность за чужие жизни.
Мне кажется – вспомнилось к слову, - что я теряю здесь постепенно интерес к ролевым играм. Во всяком случае, к определенной их разновидности, имеющей в основе войну. Наверное, увидев некоторые вещи по-настоящему, перестаешь понимать смысл того, чтобы играть в них.
...
На самом деле здесь, конечно, очень страшно. И чем дальше ты от места боевых действий – тем страшнее. И это не имеет никакого отношения к страху смерти, бомбам, терактам и прочему. Нет. Страшно не за себя – с нами как раз ничего не случится, и даже не совсем за других конкретных людей. Скорее страшно от того, насколько все по-настоящему. И от зыбкости всего. Люди здесь живут, строят, любят очень всерьез – настолько всерьез, что возникает ощущение, что ими движет стремление компенсировать иллюзорность, непрочность происходящего. Не зря ведь самые обустроенные поселения, как говорят – на самых спорных территориях. И точно так же, как люди стремятся закрепиться на этих землях, они стремятся закрепиться в той стране. Как у макса фрая – словно она просто исчезнет, если в нее не верить достаточно сильно. Вот только дело в том, что она и правда исчезнет, если все эти люди не будут верить в нее достаточно сильно. Достаточно сильно, чтобы отправлять своих сыновей за нее умирать. Сколько лет существует государство Израиль? Ничтожное время для учебника по истории.
Здесь все верят в чудеса и в то, что эту страну хранит Б-г. И когда смотришь на статистику – количество снарядов, разрушений – и пострадавших людей; время боевых действий – и число раненых и погибших, тоже начинаешь верить в чудо.
Иду по университету, прохожу мимо двух разговаривающих на иврите мужчин. Чаще всего я не фиксирую чужие разговоры, а тут зацепилось:
- Ну, счастливо, до завтра.
- Завтра не увидимся, я утром ухожу в мелуим [военные сборы, призыв].
- Да? Ну, счастливо. Тогда созвонимся.
- Созвонимся, - смеется. - Мне там заняться будет нечем.
Пожимают руки, хлопают друг друга по плечу, смеются, расходятся.
...
Прохожу в общежитие через вход около «Аромы» - не потому, что лень пролезать, а чтобы спросить, что случилось, почему закрыт наш проход. Там два парня, говорят по-русски. Спрашиваю.
- Война, - спокойно пожимает плечами охранник, как о чем-то очевидном. - Все ушли на войну. Ну, не все, конечно, но людей не хватает.
И правда, как же это я не подумала. Такая очевидная причина – а главное, привычная. Ну да, тут же снег реже выпадает, чем бывает война. Вторая Ливанская вот была два с половиной года назад – это для нас она история, а здесь – жизнь.
...
Наш куратор – из тех, кто считает, что все непременно должны переехать. Она почти со злорадством говорит, что пережив здесь войну, мы точно не сможем уехать. Она не права, но в Москве, конечно, будет очень страшно, когда здесь будет что-нибудь случаться. Хотя и здесь чувствуешь то же бессилие.
...
Я бы ни на что не обменяла свою возможность быть сейчас здесь.
......
Меня доводит невозможность помочь, бездействие. Мой брат – и многие другие, - мог бы мне возразить, что он тоже сидит и учится дома, а не воюет. Но у них другие отношения со страной. Грубо говоря, у этой страны есть их e-mail и телефон, и если они будут нужны – их позовут. Меня точно никто никуда не позовет. И я изнываю от невозможности что-нибудь сделать.
Каждый раз, когда в Израиле что-то случалось, мне хотелось оказаться там. Я здесь. И?
...
Все заполнено мелочами. Знакомого, говорят, отправили куда-то на границу Иордании - - он сейчас в армии. А так в основном призывников отправляют на стационарные посты, забирая оттуда действующих военных в Газу.
Наша преподавательница ездит в университет в одном автобусе с девочкой, которая учится на дизайнера в Бецалеле. Ее брат сейчас воюет в Газе. Мама не спит. Она не может молится 24 часа в сутки – она делает что-то по ходяйству. Ложится полежать, встает, пьет чай, читает, смотрит новости. Спать не может.
...
Что-то происходит, но писать нет охоты. Хороший знакомый сейчас в Газе. Вернулся с мелуим и через три дня его призвали. Звонит, говорит, что все нормально и они отрабатывают технику боя в замкнутом пространстве, но его отец говорит, что в прошлый раз он тоже говорил, что сидит на посту – а потом оказалось, что он звонил в неурочное время, хотя знал, что у отца лекции, потому что звонил во время затишья, они отстреливались из какого-то дома в самой гуще боев.