Темная Башня: Тодэштаун

Внезапно написала отчет с "Темной Башни". Дело в том, что я первый раз в жизни пишу отчет спустя несколько недель после игры - обычно либо я делаю это сразу, либо не делаю вовсе. Я с большим пиитетом отношусь к документальной точности событий и реплик, а это забывается стремительно. Но сложилось так, что написать отчет сразу не было возможность, а не написать его вовсе оказалось непростительно. Поэтому здесь есть это введение, в котором я официально предупреждаю, что это - не то, как события происходили на самом деле, а то, какой осталась в моей голове история Бланки Гонзалес. Прошу прощения за всех неупомянутых: я помню про вас, но мне хотелось рассказать историю самой Бланки, а не событий, происходивших вокруг нее.Очень постаралась писать так, чтобы не присутствовавшим на игре и не читавшим Кинга также было более-менее понятно, что происходит, но, полагаю, мне не удалось.

Тереза, Ричард, Бланка и Франциск Гонзалесы. За фотографию спасибо Лильсле!

*
Бланка Гонзалес мазала сандвичи арахисовым маслом и краем уха слушала разговор своей задушевной подруги и дина своего ка-тета Елены с Терезой. Дочери Бланки пора было проходить испытание и становиться одной из сестер Ориссы, но Бланка не чувствовала в той большого стремления стать одной из них. Про себя Бланка надеялась, что ей просто уже не дано с прежней легкостью проникать в мысли и чувства дочери с тех пор, как та стала подростком. Наконец ланч был готов и упакован, осталось самое сложное — заставить двух неугомонных обормотов, один из которых по какому-то недоразумению считался взрослым мужчиной и отцом второго, забрать ланч с собой и съесть, а не потерять где-то по дороге. Франциск, старший брат собеседуемой барышни, на правах страшно занятого помощника шерифа убежал еще на рассвете, но изредка показывался дома, а где носит Ричарда, их отца, Бланка давно уже предпочитала не задумываться.

*

Это был ежедневный ритуал — подруги обменивались новостями и последними событиями, и Бланке иногда казалось, что ей принесли сводку с передовой. Елена рассказывала о своих чувствах с такой холодной деловитостью, что Бланка невольно попыталась представить подругу на исповеди и посочувствовала отцу Константину. И думала о том, что не может рассказать ей о том, что произошло между ней и Аленом, потому что верная себе Елена попытается найти решение, тогда как Бланка еще даже самой себе не готова признаться, что происходит. И как вышло, что разговоры с обаятельным вышибалой в кабаке Сайраса завели ее, любящую мать и преданную жену, так далеко. Она хорошо относилась к Алену, потому что он следил, чтобы никто не обижал девочек, работающих у Сайраса, и делал это так хорошо, что сестрам Ориссы ни о чем не надо было беспокоиться. Кроме того, он, как и муж Бланки, потерял память прежде, чем попал в Тодэштаун, и это делало его — не чужим, что ли. В какой момент их накрыло Ка, и как вышло, что теперь Бланка отправляет свою дочь с мужчинами на мессу, чтобы на полчаса остаться в одиночестве и сбежать на мучительное и долгожданное свидание, словно девочка-подросток, не имеющая ни обязательств, ни головы на плечах, Бланка не понимала. Как и то, в какой момент они стали столь неосторожны, что Ален заявлялся прямо к ней домой, а потом они поспешно шли вдвоем, как казалось Бланке - на глазах у всего города, мимо окон церкви, в которые она видела своего мужа, ужасалась себе — но продолжала идти, увлекаемая любовником и непреодолимой силой Ка в какие-то жуткие мебелированные комнаты.

*

Елена Сальгадо мельком глянула назад, где Бланка уже по дуге отходила на несколько шагов правее подруги и Дина своего Ка-тета, доставая тарелку, и снова сосредоточилась на приближающихся монстрах. «Прогулялись перед сном, нечего сказать,» - не без иронии подумала Бланка. Бравого шерифа Вюргера и его дуболомов никогда не было там, где они и правда нужны — и вообще никого из вооруженных людей, кроме сестер Ориссы, не оказалось в этой части города, когда на дорогу вылезло первое существо, не реагирующее на голос, но агрессивно двигающееся к людям. Страха почему-то не было. Она с любопытством и — к собственному изумлению, - вскипающим в крови азартом смотрела на кривоватых человекообразных мутантов, которые тащились в их с Еленой сторону, появляясь из темноты между домами. Один, второй, пятый... У них не было шансов вдвоем уложить всех, но дать людям время разбежаться и предупредить остальных сестры Ориссы могли. Бланка выбрала цель, прикидывая, куда отлетит после удара о тело тарелка и успеет ли она подобрать ее, чтобы нанести следующий удар. Какие-то люди с криками разбегались, удачно освобождая пространство для маневра. Бланка поймала краем глаза быстрый взгляд подруги. Это была первая настоящая драка для Бланки, но годы учебы не прошли даром — она была совершенно уверена в том, что и как нужно делать. Елена кивнула, и две тарелки взлетели одновременно.

Сквозь пелену боли Бланка услышала выстрелы и отрывистые крики. С трудом повернув голову, она различила уверенно подходящую женщину-стрелка, которая укладывала по монстру каждым нажатием на курок. Бланка невольно залюбовалась красотой и уверенностью, с которыми женщина владела оружием.
- Один... уходит, - пробормотала Бланка кому-то, подбежавшему, чтобы ей помочь, глядя на тень между домами, но ее не услышали. - Тарелки...

Бланка сопротивлялась людям, которые пытались оказать ей первую помощь, не вполне понимая, что она делает, думая только о том, что один из монстров скрылся между домами, а драгоценное оружие осталось валяться на дороге после того, как один из мутантов добрался до Бланки. Наконец ее услышали и принесли тарелки, которых почему-то оказалось три. Бланка узнала тарелку Елены и ту, что старшая из сестер приготовила для посвящения ее дочери Терезы и носила с собой.

*

Когда Бланка открыла глаза, около ее постели мрачной горой сидел Ричард. Она испытала острый приступ стыда за то, что заставила его волноваться, и попыталась сесть.
- Лежи! И молчи, - добавил он, когда Бланка набрала в грудь воздуха.

У него было осунувшееся лицо, и держался он так, словно присел впервые за несколько дней.

Бланка покорно откинулась на подушку, прислушиваясь к тупой боли в зашитой ноге и глядя сквозь ресницы на отца своих детей. Ричард оставался неподвижен. Бланка поняла, что ожидала увидеть скорее Терезу и Франциска, или даже Алена, но их как раз не было. Тогда как ее муж, вечно разрываемый десятками дел и куда-то спешащий, сидел у ее постели, судя по всему, уже давно, и никуда не собирался уходить. Бланка не знала, испытывает она больше радости или стыда, но раны все еще болели, и не было сил ни о чем думать.

*

Она была уже недалеко от дома, когда откуда-то вынырнул Франциск и обнял ее.
- Мама... прости, что меня не было рядом.

Ехидный ответ крутился на языке, но Бланка, неожиданно для себя, его прикусила — таким трогательным ей показался сын в это мгновение, и так много любви и искреннего переживания она услышала в его обычно колючем голосе. Бланка немного неловко обняла Франциска в ответ, невольно подумав, что совсем отвыкла делать это.

*
- Мама, сядь, - на пороге стоял Франциск.
Бланка, которая перестилала постели перед сном, покорно села, поскольку эти слова всколыхнули такую глубину страхов в душе, что ноги отказались ее держать. Вслед за сыном появился Ричард, лихорадочно веселый, Бланке показалось даже сперва, что он пьян.
- Знаешь, что учинил твой сын, - Франциск вздрогнул и шагнул в комнату при первых звуках отцовского голоса. - Ну же! - с нажимом сказал Ричард, обращаясь к сыну, на лице которого застыло привычное родителям в последние месяцы упрямое выражение.
- Мама, ты только, пожалуйста, не волнуйся, но Аделаида Вюргер моя жена.
- Бланка перевела недоумевающий взгляд на Ричарда, и тот кивнул.
- Дочка шерифа? - Бланке все еще казалось, что она ошиблась или расслышала неправильно.
Оба Гонзалеса, - боги, до чего же они похожи, - кивнули. Бланка встала, снова опустилась на кровать.
- Я.... тебя поздравляю, - растеряно произнесла Бланка, глядя на сына и понимая теперь, что Ричард не весел и не пьян — он в бешенстве и очень, очень напуган.

*
- А что, если это и правда Ка? - после паузы тихо спросила Бланка, робко тронув за плечо мужа. После того, как Ричард устроил их сыну выволочку со всеми обязательными и совершенно уже бесполезными криками и вопросами, чем он думал и что теперь будет, и прогнал ребенка спать, словно ему снова восемь, - ко взаимному облегчению, - а супруги обменялись криками и взаимными обвинениями, в кого именно пошел их сын и кто его плохо воспитывал, они сидели, понурившись, и смотрели друг на друга. Перед тем, как Франциска отправили спать, Бланка потребовала, чтобы на следующей же день он привел свою жену в дом и представил родителям, как полагается.
В ужасе от всего услышанного, Бланка не могла не помнить об Алене, следы губ которого жгли ее всякий раз, как она смотрела на мужа. Ричард вскочил и принялся метаться по комнате, которая от его присутствия сразу стала очень маленькой.
- Мы все равно ничего не можем сделать, - примирительно сказала Бланка.
Ей хотелось обнять мужа, успокоить его — но она не чувствовала себя вправе.

Стук в дверь застал их врасплох, на часах была глубокая ночь. На пороге стояли Катарина и Аделаида Вюргер. Бланка, холодея, ждала, что сейчас за их спинами появится Отто Вюргер, но они пришли вдвоем.

Катарина говорила о том, что хотела бы прояснить сложившуюся ситуацию, а Бланка невольно думала, что не может представить более неуместного в этом доме человека, чем вычурная и пафосная Катарина Вюргер с неизменным хлыстом в руках.

Через некоторое время Бланка обнаружила себя отпаивающей чаем рыдающую Катарину, на кровати сидел всклокоченный непокорный Франциск, которого отец вытащил из постели чуть ли ни за ухо, рядом с ним зыркала глазами дерзкая Аделаида, слегка присмиревшая под натиском разгневанного Ричарда, который по энному кругу — и с очевидным даже ему самому опозданием, - пытался объяснить детям, как полезно иногда думать о последствиях собственных поступков.

*

Ночью Бланка долго лежала без сна, думая о том, что их с Ричардом сын вырос гораздо честнее и смелее ее, Бланки. И что ей нужно сделать выбор, потому что она не может так поступать с по-прежнему дорогим ей Ричардом и должна защищать свою семью. Засыпая, Бланка думала о том, что ей предстоит очень тяжелый разговор с сыном, который вряд ли поймет, почему, чтобы защитить честь семьи, его мать собирается уйти к Бродягам. Она надеялась, что присутствие в его жизни Ка и тайная свадьба с Аделаидой сделали ее чересчур правильного сына немного снисходительнее к чужим слабостям. Подчас ей казалось, что у них с Ричардом растет будущий священник. У Бланки не было ни малейшего сомнения, что Франциск должен быть первым, кому она скажет о том, что уходит из семьи. Младшая, Тереза, была в том возрасте, когда родители кажутся чужими людьми, и происходящее с ними на какое-то время теряет свое значение, а что касается самого Ричарда — Бланке казалось, что он давно уже охладел к ней и легко отпустит. А вот разговора с сыном Бланка боялась.

Засыпала Бланка с четким планом: утром она идет говорить с Аленом и, если он согласится с ее планом, Бланка объясняет все Франциску, Ричарду и Терезе — именно в такой последовательности, - собирает свою одежду и переезжает в квартал бродяг. Сайрас подыщет им с Аленом какую-то комнату на первое время, с работой тоже проблем возникнуть не должно. Дети уже взрослые и живут своей жизнью, она им не нужна... С этими мыслями она уснула.

Утром Бланку разбудила Елена Сальгадо — чтобы предупредить, что Ричарду пришло письмо с угрозами, и шантажируют мужа безопасностью ее, Бланки. И, конечно же, Ричард убежал неведомо куда с грозным видом. Убедившись, что подруга видела с утра не только Ричарда, но и Франциска, Бланка немного успокоилась. Оба мужчины в ночи ушли ночевать к Сайрасу, опасаясь, что шериф Вюргер захочет поквитаться с младшим Гонзалесом, и не желая навлекать опасность на женщин. И, конечно, ни один из них не удосужился зайти утром домой и успокоить Бланку. За стеной Бланка слышала, как ворочается во сне дочь. Успокоившись, что со всеми все в порядке, Бланка заставила Елену еще раз пересказать историю с письмом. При всей легкомысленности тона подруги, это казалось опасным.

И тогда, при утреннем свете, слушая, как муж защищает ее не только от самой опасности — но даже от беспокойства о ее существовании, Бланка с пронзительной ясностью поняла, что никогда не осуществит свои горячечные ночные планы. Она вспомнила смеющиеся глаза Алена, юношескую мягкость черт, и скорее болезненно почувствовала, чем решила, что никогда больше не останется с ним наедине, как бы ни влекло их друг к другу. Что она будет защищать свою семью, так же, как защищает ее внешне холодный Ричард, — но совсем не так, как она напридумывала себе в ночи.

В этот момент Бланка еще не знала, что прежде, чем она улучит момент поговорить с Аленом, его тело принесут в церковь с пятью ножевыми ранами, и она навсегда похоронит в своем сердце боль от своего не озвученного предательства и уверенность, что Ален погиб потому, что Бланка отказалась от связавшего их Ка.

*

Бланка сама не поняла, как это произошло. Сперва казалось, что момент понятной материнской слабости миновал, и они с Катариной будут делать вид, что не было никогда этого странного объявления о свадьбе, когда они рыдали друг у друга на плече, и Бланка отпаивала свою новоявленную родственницу травяным чаем и успокаивала, как умела.

Но день тянулся мучительно медленно, а дети были очень неосторожны. Сперва Катарина и Бланка тревожно переглядывались издалека, увидев своих детей вместе посреди главной площади, или завидев приближающихся к Франциску Эссеров. Затем стали, словно невзначай, останавливаться неподалеку друг от друга, вполоборота обмениваясь короткими фразами. Потом просто разговаривать, обмениваясь тревогами, когда молодожены в очередной раз надолго исчезали в неизвестном направлении. Именно от бледной Катарины Бланка узнала, что ее сын пошел объявлять об их помолвке тестю — Франциск предпочел не волновать мать. Так они и сидели, испуганные и молчаливые, пока не увидели благополучно вернувшихся детей.

К моменту, когда крутой нрав Отто Вюргера проявил себя и стало понятно, что Франциск привел в дом и общину не только молодую жену, но и ее мать, Бланка отнеслась к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Беспокойство о дочери быстро перевесило высокомерие Катарины, а Бланка привыкла к тому, что та всегда где-то неподалеку.

*

Бланка проснулась толчком, села, не понимая, что ее разбудило. И почти сразу почувствовала, что в городе стоит неестественная тишина — такая, какой не бывает даже по ночам, ни то что под конец светового дня. В приступе острой, непонятной паники Бланка поспешно убрала растрепавшиеся во сне волосы, расправила юбки, накинула шаль и вышла из дома.

На центральной улице никого не было, как и на площади, только неуемные близнецы Браун, пританцовывая, возились в своей полевой кухне. Бланка сделала несколько шагов в сторону площади, но затем все-таки свернула к единственным людям в поле своего зрения. Чувствуя некоторую неловкость, почти заглушенную звенящей тревогой, она спросила, почему так тихо и пусто на улице.
- Так ведь всем как-то не по себе, - очень бодрым голосом, не переставая что-то делать отозвалась Эрика, - после того, как шериф пристрелил собственную дочку и евонного жениха.

Оглушенная, Бланка стояла еще мгновение, уже не слыша, что говорит дальше Эрика, а потом пошла, а через несколько шагов — побежала в сторону ставки шерифа, путаясь ногами в траве и на бегу проверяя, удобно ли лежит тарелка за поясом.

*

Они сидели большой веселой компанией за столом — Эссеры и еще какие-то парни, которые казались сейчас Бланке на одно лицо, большие, шумные и слишком живые. Когда бланка приблизилась, они замолчали, и бланка, ощущая, как стремительно растет ком ненависти и боли в горле, с трудом протолкнула сквозь него отрывистое:
- Где. Мой. Сын. Франциск. Гонзалес.

Здоровяк Михаэль, занимающий место во главе стола, как-то обыденно передернул своими аршинными плечами:
- Его застрелил шериф Вюргер. Его, впрочем, тоже уже убили. Мы, в общем, сами не очень поняли, что произошло, - кажется, кто-то загоготал.
- Бланка почувствовала, как ком становится плотнее, лепясь из ярости и отчаяния, которым невозможно уже дать выход, потому что кто-то опередил Бланку — и не так уже важно, что именно произошло, но даже этого последнего благословения отчаяния — мести, она лишена. На какое-то мгновение Бланка испытала огромное искушение запустить тарелкой в Михаэля, или любого другого в этой хищной компании, не так важно, лишь бы их равнодушие захлебнулось кровью и криками — но вместо этого женщина развернулась, выплюнув что-то о проклятом городе, и пошла к церкви, куда отнесли тело ее сына.

*

Бланка остановилась на пороге церкви, глядя на тело своего сына, накрытое чьей-то шалью. Подошла, опустилась на колени, осторожно отогнула край вязанной ткани, закрывающий лицо — словно боялась разбудить. Бланка не замечала буро растекшейся крови, только усталую бледность и проступившую резкость черт, которая сделала Франциска гораздо старше. Кто-то закрыл ему глаза, так что сын казался уснувшим в изнеможении, и Бланке невольно мнилось, что сейчас он судорожно вдохнет, откроет глаза и возмутиться, что мать делает у его постели.

*
- Ричард! Риииичааааррррд!

Бланка почти физически ощущала, как неожиданно пронзительный крик рикошетит от стен и проемов, мечется по площади, не встречая никого, кто мог бы ее услышать. Люди ускоряли шаг, проходя через площадь, отводили глаза от церкви, на крыльце которой стояла Бланка, и ей казалось, что они пригибаются, пропуская над собой ее надсадный крик. Бланка стояла, согнувшись от физической почти боли, упираясь двумя руками в перила, чтобы не упасть, скорчившись, прямо здесь, вложив в свой призыв остатки жизни из легких. Она ожидала хрипа, шепота, и исторгшийся с именем животный крик оглушил ее саму. Имя человека, который единственный казался ей опорой после того, как мир рухнул ей на голову, единственная фигура, которую Бланка смогла оформить в своем сознании, залитом черным отчаянием. Бланка позвала третий раз — ей казалось, весь проклятый город слышал ее, и весь попрятался по норам. Многочисленные юбки неожиданно стали очень тяжелыми, они путались в ногах, и Бланка скорее упала, чем сбежала со ступеней церкви. Она металась, натыкаясь на стеклянные стены равнодушия. Воздух стал вязким — Бланка бежала и понимала, что почти не двигается с места. Ноги подкашивались, она падала, не дойдя несколько шагов до кого-то, поспешно меняющего направление, чтобы ускользнуть, выйти из кокона смерти, который окружал рыдающую простоволосую женщину.

Наконец она увидела своего мужа — высокую темную фигуру в плаще и шляпе, с механической целеустремленностью пересекающую дальний конец площади — но не к ней, а мимо, в сторону проклятого дома и кладбища. Бланка бросилась к мужу, ей казалось, что она не сумеет догнать не реагирующего на ее крики Ричарда, но она все-таки настигла его, выбежала наперерез, схватила за полы одежды, стукнулась лбом в его грудь — и поняла, что потеряла и его тоже. Ричард остановился и не оттолкнул ее, но у него было пустое, мертвое лицо, и смотрел он поверх ее головы. Он знал. И про то, что шериф уже мертв, он тоже уже знал — почему-то Бланке ни на мгновение не пришло в голову, что это не так. Ричард выглядел так, словно шел мстить за смерть сына, и Бланка поняла, что перед ней человек, который уже мертв, хотя сам еще об этом не знает. «Не останавливай меня,» - повторял он равнодушным голосом, от которого Бланке хотелось выть. Горе было слишком велико, и у Бланки не осталось сил. Поэтому она просто шагнула в сторону, потому что глубже провалиться в отчаяние было уже невозможно. Она несколько мгновений смотрела вслед своему покойному мужу, потом сделала несколько шагов в сторону церкви и осела на землю. Беззвучные рыдания не принесли облегчения, но закончились. В голове метались обрывки бессвязных мыслей, Бланка встала, сделала несколько неуверенных шагов, не понимая, куда ей идти и что делать, и вернулась в церковь.

Прошло не так много времени, прежде чем туда же принесли тело Ричарда — и это было настолько закономерно, что бланка даже спросила, что произошло. Это уже не имело значения. Ничто не имело значения.

*

Из оцепенения, в котором Бланка сидела подле сына, ее вывела вбежавшая в церковь Катарина — рыдающая взахлеб, мечущаяся, сжимающая хлыст побелевшими руками. Бланка испытала приступ острой зависти, когда ей удалось разобрать за рыданиями Катарины, что это она убила шерифа, своего мужа, от руки которого погибли их дети.

Прошло довольно много времени прежде, чем они успокоились достаточно, чтобы пойти в общину Катарины за телом ее дочери. Приходили и уходили какие-то люди — Бланка запомнила только, как Катарина просит отца Константина дать ей в руки крест, брезгливо отшвыривая в сторону хлыст.

Они и сами не верили в успех предприятия — но им неожиданно легко и как будто с недоумением отдали тело Аделаиды. По крайней мере, теперь они могли похоронить влюбленных вместе.

Должно быть, Бланка с Катариной составляли очень странную пару — всюду вместе, рука об руку, словно неся в этих сомкнутых ладонях любовь своих детей.

*

Бланка смотрела и не могла сфокусироваться ни на словах, ни на грузном теле, стоящем слишком близко. Взгляд упирался в пуговицы его жилета, терял фокус, уходил вбок — туда, где у дальней стены церкви лежало тело Франциска. Сквозь шум в ушах до Бланки доносились слова Луиса Суареса, которые никак не хотели складываться в осмысленные предложения. Потом в руках Суареса появился окровавленный нож, и тяжелым усилием Бланка сосредоточилась на том, что слышала. И сразу пожалела об этом, потому что этот нелепый, неуместный человек говорил ей, что это он, вот этими вот руками и этим ножом убил ее мужа. На Бланку навалилась страшная усталость. Суарес все говорил и говорил, о том, что Ричард был его другом, что он перестал быть собой и убил его жену на его глазах, что Бланка может, если считает нужным, отомстить ему прямо здесь, тем же ножом. Бланка машинально взяла нож, мельком взглянула в глаза Суаресу и снова посмотрела на сына. Ее душил вязкий ком черного горя и нереализованной ярости, засевший поперек горла, не дающий вдохнуть в полную силу легких. Бланка чувствовала, что, убив стоящего перед ней великана, окунув ладони в его горячую кровь, она протолкнет этот комок, перестанет чувствовать себя мертвой, и никто, даже сама она, не осудит ее за месть, совершенную в церкви, и дух убитого никогда не придет к ней в кошмарах. Она медлила, Суарес ждал. Ждал со спокойствием человека, уверенного, что поступил правильно. Бланке наплевать быть на его праведность. Она смотрела на сына, который осуждал убийства и, будучи помощником шерифа, даже из самых сложных ситуаций находил выход с помощью слов, и вспоминала, как переживал Франциск, что его мать, будучи сестрой Ориссы, вполне могла кого-то убить. С какой юношеской горячностью доказывал ей, что убийство непростительно. Бланке в этот момент были безразличны абсолютно все, но она не могла убить человека перед лицом своего мертвого сына. Прошло много времени, прежде чем Бланка убрала нож, которым убили ее мужа, за пояс к двум другим, которые принадлежали ее сыну, и протолкнула сквозь сомкнутое комом горло, глядя куда-то перед лицом Суареса: «Я прощаю тебя».

*

Им не удалось с первого раза похоронить своих детей. После скомканного прощания в церкви до кладбища дошли только Катарина и Бланка — остальные куда-то рассосались по дороге, включая отца Константина. Прозвучало слово «выборы», и Бланка в сердцах прокляла церковь, которая ставит подобные мирские дела выше прощания со своими мертвыми. Одинокий могильщик, помаявшись, куда-то делся. Бланка отошла буквально на минуту, высматривая отставшего священника, а когда вернулась — Катарина, окровавленная, лежала на краю выкопанной для могилы ямы, а вокруг суетились прибежавшие на шум прохожие.

Бланка дошла с несущими Катарину до организованного при церкви госпиталя и осталась сидеть с раненой, бдительно следя за действиями незнакомой девушки, назвавшейся врачом — впрочем, та быстро и умело зашила рану. На соседней койке металась полузнакомая слепая женщина — в Бланке вспыхнула острая неприязнь, когда она вспомнила, что несколько раз видела ее с Франциском, и та куда-то уводила ее сына, тоже чем-то морочила ему голову. Бланка постаралась не обращать внимание на соседство, сосредоточившись на негромко говорящей ей что-то Катарине, но тут женщина узнала их и возвысила голос, и Бланка сперва не поверила своим ушам: та жаждала рассказать, почему именно Отто Вюргер убил ее сына, причем очевидно было, что женщина стремится оправдать его. Решив, что бедняжка, наверное, тронулась умом, раз обращается с подобными словами к двум матерям, не успевшим еще предать земле тела своих убитых детей, Бланка постаралась отвлечься, но не слышать назойливую миссионерку было невозможно, и даже резкая отповедь не заставила ее замолчать. Бланка с трудом дождалась, пока Катарина оправится, и сбежала из госпиталя, унося с собой желание убить хотя бы эту дуру, раз уж сам Отто так легко отделался.

*

Часы тянулись мучительно и бессмысленно. Бланка помогала Елене прятать каких-то девушек, пыталась общаться с дочерью, и Бланке казалось, что со смертью ее мужчин весь мир сошел с ума, настолько абсурдные темы занимали окружающих. Тереза тоже попала в этот странный водоворот, и Бланка просто отошла в сторону. В какой-то момент ее нашла Катарина — пьяная до такой степени, что Бланка решила больше не выпускать ее из виду.

А потом оказалось, что по воле какой-то безумной машины жить городу осталось от силы сутки, и мэнни открывают портал, забирая всех желающих с собой в новые неизвестные места, и с ними идет почти весь город.

*
- Тебя что-то связывает с этими людьми? Кто-нибудь из них дорог тебе?
- Катарина долгим взглядом посмотрела на круг уходящих, теряющийся в неверном свете свечей.
- Нет. Ты — моя семья.

Катарина крепче сжала руку Бланки, и та внезапно испытала чувство, которое казалось ей похороненным на кладбище Тодэштауна: ответственность за кого-то, кто полагается на нее и считает своей семьей. Бланка последний раз посмотрела туда, где ее выросшая дочь стояла в кругу уходящих неподалеку от Елены. Они позаботятся друг о друге. Ни одна из них не оглядывалась в поисках Бланки, они сделали свой выбор и не нуждаются в ней.

Бланка повернулась к Катарине, которая смотрела на нее доверчиво и выжидательно. Они обе сегодня потеряли мужей и похоронили своих детей в общей могиле. Бланка вспомнила поспешные похороны, которые она вынудила людей устроить для их мертвых посреди творящегося вокруг апокалипсиса, поспешные слова отца Константина и дружный стук лопат в руках людей, которые торопятся исполнить свой долг и убраться прочь из этого мира. Она знала, что свечи, зажженные ею после того, как все, кроме них с Катариной, поспешно ушли с кладбища, все еще горят на свежей могиле.
- Тогда идем домой, - Бланка повела Катарину через опустевший город к дому Гонзалесов, и на ходу принялась фантазировать, рассказывая ей, что нужно наладить в городе на случай появления новых бродяг, и как они обустроят свою новую жизнь — словно рассказывала сказку ребенку, которого нужно успокоить и отвлечь. У них были сутки, прежде чем они узнают, решит ли рехнувшаяся машина стереть с земли их дом вместе с оставшимися обитателями, но пока Бланка собиралась заварить для своей новой сестры чай и рассказывать ей сказки о прекрасном будущем, пока та не уснет.

Они прошли мимо своего дома, в котором оставили гореть свет — и, Бланка знала, долго еще будут оставлять его, уходя, чтобы верить, что кто-то их ждет. И вышли к разношерстной компании. Оказалось, не только они приняли решение остаться в городе. В основном это были недавно пришедшие в город бродяги, которые готовы были строить жизнь на новом месте и не впечатлились угрозами конца света — слишком часто он наступал для них прежде. Среди оставшихся был даже один робот, что очень обрадовало Бланку. Все занимались тем же, чем только что они с Катариной — строили проекты нового миропорядка в Тодэштауне. В меру трогательные, в меру утопичные, в меру самонадеянные.

Бланка улыбнулась, почувствовав, как, пусть ненамного, но стало легче. У нее была семья, и город не был пустым. Словно вера еще нескольких таких же отщепенцев придавала вес ее надеждам, что все образуется, они выживут и сумеют наладить лучшую жизнь в этом городе — жизнь, в которой никого не будут убивать. Что они с Катариной не похоронили себя вместе со своими детьми, что есть еще что-то, кроме тоски и боли — или появится со временем.