Сердце Теленио: 7 глава Mon cher ami
... Тусклый свет ламп при баре отражался в гранёных стаканах, разливающихся чем-то тёмным, крепким и тягучим. В воздухе сплелись табак, наполняющий любой кабак, виски, от которого на утро болят виски, и тень слов, способных лишать голов. «Обелия» в этот шальной вечер жила своей привычной жизнью: разговоры пьянчуг гулом раздавались на фоне утихающей музыки, неаккуратные взгляды провожали каждого проходящего, а бедолаги у барной стойки всё так же уныло хлестали спирт. Однако атмосфера заметно сгустилась, стоило в помещение войти четырём подозрительным личностям...
Мужчины двинулись в недра бара молча, неспеша оглядываясь, словно искали кого-то. Дверь бара затворилась под гром молнии и нарастающий ливень, а взгляд одного из виновников тишины остановился у дальнего угла барной стойки. Присутствие столь угрожающей компании не осталось незамеченным, однако стоило им присесть, атмосфера стала возвращаться в прежнее русло: стихшие разговоры стали набирать прежние обороты, а настороженные посетители, кажется, уловили, что сегодня их появление не предвещает беды.
Злосчастная четвёрка в этот вечер совсем не были похожи ни на себя обычных, ни на любых других искателей быстрого удовольствия в пучине крепкого алкоголя и развлечений. Несмотря на то, как они держали головы, их тела выдавали некое напряжение — плечи держались насупленно, кулаки инстинктивно сжимались, а глаза выглядели так, будто они готовы кого-то убить.
В противовес им у стойки сидел элегантный черноволосый мужчина. Он сидел почти у края бара, когда свая «дикарей» прижали его с противоположной стороны. Тот, в свою очередь, был максимально расслаблен — припущенные плечи, руки на столе, покачивающие тяжёлую тару с плескающимся дорогим алкоголем и крупным шаром льда, нарастающая ухмылка и шальной огонёк в глазах, когда те подсели к нему. Он словно был написан на картине этого бара самим дьяволом — одет с иголочки, в тон интерьера, так, будто его возвели здесь вместе с самим баром. Он одновременно и был, и его не было. Будто он был с ним одним целым. Он был этим местом, и это место было им самим. Его взгляд лишь на мгновение скользнул по вошедшим, после чего он неторопливо поставил гранёный стакан на стойку и поднес массивную сигару к губам, выдыхая дым в направлении уже подготовленных посетителей.
— Вам что-то подсказать, господа? Музыка, алкоголь, прекрасные девицы... Или вы тут не за этим? — голос его прозвучал спокойно, почти безразлично, но издевательская улыбка, простирающаяся до ушей, выдавала его настрой.
— Этот паршивый пёс, что, изд-! — лысого, уже готового лезть с кулаками, быстро осадили его же дружки.
— Спокойствие, якк-вак, спокойствие. — Один из головорезов, стоявший ближе всего к «паршивому чёрному псу, держащему заветную кость», сделал многозначительный сайд-ай на «Ана». Они уже виделись ранее, так что в секретных кодах не было особой нужды. — К чему эти церемонии, mon ami? Pendant un moment, j'ai cru qu'on avait un problème.* — Этот головорез выглядел приличнее всякого, но в его голосе чувствовался особый акцент.
— Кто-то копает под нас, — в разговор подключился его товарищ пониже. Длинноволосый «дикарь» выглядел изящнее своих товарищей, но одновременно с этим был взбудоражен побольше их — и нам нужно узнать, кто. Nous sommes déjà en difficulté.
Ан слегка наклонил голову, как бы оценивая собеседников. Качок-молчун, дипломат-подражатель, язва-евродива и низкорослый придурок. Его взгляд медленно спускался и поднимался, особенно останавливаясь на тех двух, что говорили на ином языке. Скользнув по ним вверх-вниз, он отвёл глаза в противоположную сторону, едва не закатывая их. Ан пустил ещё затяжку, выдыхая кольцо дыма подальше от собеседников, показывая, что открыт для диалога. При всём этом, он пусть и не внушал страх, но сквозило в воздухе вокруг него что-то, заставляющее поджилки леденеть, а коленки дрожать...
— Информация такого рода дорогого будет стоит, да и вам ли не знать... — небрежно напомнил он, стряхивая пепел в пепельницу. — Возможно, кому-то придётся поплатиться не только деньгами...
— Я и не сомневался в тебе, Ан. — мужчина-дипломат вытащил из кармана пару купюр и по-свойски перекинул их брюнету. — А ты не изменяешь своим принципам. За услугу платят, и мы готовы платить твою цену.
Ан не торопился забирать деньги. Он чуть презрительно оглядел смятые купюры и усмехнулся, словно их разговор его забавлял.
— Вы даже не спросили, сколько. — произнес он, словно ему было уже жаль этих бедолаг. — Но кое-что я скажу: вы задели кое-кого. — В этот момент Ан уже переминал денежку в ладонях и рассматривал её на свету.
Мужчины не дрогнули, но было видно, что внутри они всполошились.
Ан в ответ лишь покачала головой, испытывая их терпение.
— Кое-кто с очень широким кошельком. — Анастасиус откинулся на барном стуле, и насмешливо оттопырив руку с парой купюр назад, и одними губами, медленно, измываясь: «Кто-то, намного щедрее вас».
... И, судя по всему, кто-то предельно осторожный.
По виду головорезов было видно, что прочитать по губам сумел только «дипломатишка».
До сего момента молчавший качок, что стоял позади, прищурился и поддался вперёд.
Ан сделал новую затяжку, и, наклонившись вперёд, прошептал тому на ухо:
— Кто-то прощупывает вас, но делает это не своими руками. Точную личность довольно сложно установить, но я могу заверить, что это... — Квартет бандитов внимательно слушал, и взгляд Ана прошёлся по каждому из них, вновь остановившись на симпатичном длинноволосом французе. После недолгой паузы, он хлопнул в ладоши перед собой, и наигранно-глуповато воскликнул — Ох! Ваши деньги закончились, большего я не могу сказать. — чёрный пёс улыбался, наблюдая за их реакцией. Низкий мужчина от ярости едва ли не взорвался, мужчина с длинными волосами собирался уже кричать и ругаться, а высокий лысый мужчина сжал руки в кулак. Лишь головорезовский дипломат с раздосадованным взглядом полез проверять карманы, и обречённо вздохнув, кивнул.
— Этого достаточно, — резюмировал их дипломат, и они направились к выходу. Лишь мужчина с длинными волосами повернулся, и Ан дружелюбно ему помахал ладонью. Тот в ответ зыркнул так, словно круглый круассан увидел, — и в ужасе одёрнув самого себя, кинулся к выходу.
Ан остался у стойки, наблюдая, как они уходят, затем медленно затушил сигарету в пепельнице и поднял взгляд на часы. Не прошло и мгновения, как кто-то резко накинул на его глаза ленту, перекрывающую весь обзор. Не успев словесно-матерно выразить своё неизмеримое негодование, прямо у его ухо раздался бархатистый голос, а шею защекотали чужие локоны.
— Угадаешь, кто? — голос «незнакомца» был слишком знаком, чтобы гадать и мешкать, а фраза была произнесена на вполовину родном им обоим языке, и даже мурчащие согласные не помешали установить личность прибывшего дебошира.
— А не пойти ли тебе на художника, чтоб тебя три-поезда-проездом? — Черновласка был не из робкого десятка, а потому на последней фразе вторженец в личное пространство едва не был отправлен в полёт на прогиб.
— Уоу-уоу, Настенька, обойди лошадей и не ешь овса, — в полуприлёте блондин десантировался на барную стойку по иную плоскость, и комфортно умостившись поодаль агрессивного одноглавого воплощения цербера, принялся крутить локон передних волос да приговаривать, — Неужели потасовка стоит свеч и папируса? Между прочим, сегодня очень интересные инстанции... Где же малиновые тарталетки? Отчего же у стола лишь нудные шоколадные пончики? Ох, mon cher, ты же знаешь, как я не люблю тёмный шоколад~
Это был Сончжо. Его светлые локоны мелко сверкали в огнях барных ламп, а нежные глаза отливали бирюзой и застилались розмарином. Его страдальчески наклонённая голова и раскинутая поза открывали вид на влажные ключицы, медленно вздымающиеся от отдышки. Кажется, он почти не попал под дождь?
Они встретились взглядами. Вновь. И если в прошлый раз Ан мог позволить себе равнодушие, то теперь ощущение было иным — этот паршивец пришёл сюда не случайно.
— Ван И задерживается где-то. Довольно твоих шуточек, выкладывай, что хотел. — выдохнув, Ан протёр бокал и расселся поудобнее.
— Что ж, так будет даже быстрее. — Сончжо подался вперёд, и пересев с другой стороны того же угла, взялся поглаживать каёмку только протёртого бокала. Проведя полкруга, он ещё раз перевёл взгляд на Ана, как бы вопрошая, готов ли тот. — У меня уйма новостей.
— Так не тяни же осла за хвост, дурень. Выкладывай как есть на душу, мне есть, чем отплатить. Расценки ты знаешь. — терпение брюнета было не резиновым, и по ту сторону танцпола он уже завидел охранников брата, поэтому им стоило уложиться в срок, пока две бестии не столкнулись в эпицентре хаоса.
— Ну чего же ты, mon cher, я бы не взял с тебя твоих кровных~ — блондин опустил тёмные очки к глазам, продувая последние слова. Поманив ладонью к себе, он продолжил. — Ты знаешь, что мне нужно~~ Не подведи меня, cher ami. — Вместе с этой фразой в воротник Анастасиуса приземлилась аккуратная бумажка, сложенная несколько раз.
— Посмотрим, насколько важной будет твоя информация, shhu cat*... — Анастасиус уже собирался сделать затяжку, как перед ним на столе растянулся его собеседник. Вернее, пол собеседника? Они сидели достаточно близко, но теперь ручищи назойливого гостя слишком решительно нарушали его личное пространство, то и дело мельтеша у лица...
Текло время, тёк алкоголь, и уж ежели не вусмерть пьяные, то наподдатые в края, они уже собирались расходится...
— Да пошёл ты... НАХУЙ пошёл... Иди нахуй... Нахуй идм сука... — в пьяных полубреднях Анастасиус всё-таки нащупал сигару, и уже зажигал чтобы прикурить...
— Cher amiiii... Настюша, mon cher amiii... Не кури, mon cher, а то ацетилхолинчик скажет досвидулиии... И всё, Настенька-— бзебзебзебзе...
... Дождь, слякоть, день чудесный, а у Ваньки — интересный... В обычный, казалось бы, непогожий денёк в Теленио (а тут бывают погожие дни?), наш розовый коммунистический ахтунг направлялся прямиком на свою работу. Ну, работу брата. Ну, единоутробного. Ну, не совсем работу. Не шибко важно-то и куда шёл, а то, что в итоге нашёл...
— Шоколадные пончики, эу, шоколадные пончики! — какая-то школьница кричала прямо у чёрного входа в бар. Ван И только спешился с картежа, но всё равно обратил внимание на странную картину у дверей. Он-то ладушки, ясное дело почему с черного заходит, а это-то что такое, чтобы дети кричали на охранников и ломились через... Погодите, что она кричала? Шоколадные пончики? Эу-эу-эу, а это уже совсем другое дело...
— А дело становится интереснее... Хэй, Ифуртити, Си Юн!! — была не была, так ведь? Если она идёт к братцу, то он будет рад, если он ей поможет? Если не изменяет память, он действительно готовился к сегодняшней сделке... Да, старший братец точно будет рад. — Пропустите её, не слышите что-ли? Она же пришла по поставкам шоколадных пончиков... — моложавый гангстер положил одну руку на плечо к леди, и принялся рассматривать гостью. Струящиеся длинные волосы, подобные жидкому золоту , глаза — кровавые рубины, налитые кровью простых смертных, бессмертная бледность, тонкие руки, словно сошедшая с картины про вампиров... — Оу-оу, и малиновых тарталеток тоже, я надеюсь, юная леди? — Ах, чёрт. «Юная леди». Тяжело живётся людям... Погодите-ка едрить вашу матушку за ногу... Рубиновые глаза, золотые волосы, бледная старшеклассница... Ну нет, такую особу в Теленио он не мог перепутать. Кого угодно, даже родную мать, но не ту, чьё дело буквально лежит в его портфеле, который лениво весит через плечо... Дело, которое он нёс на встречу с древнейшим приятелем, приехавшим спустя такое время. Этот случай стоит небольшой задержки, не так ли? Сегодня он угодит сразу двум привратникам ущелья, — и церберу-брату, и тому-чьих-имён-он-сам-не-сочтёт...
— О милейшая, не соизволите пройти за мной? Поставки шоколадных пончиков, безусловно, важны, однако ситуация с малиновыми тарталетками не терпит отлагательств... И полагаю, будет не менее ценной как для вас, так и для нас, м? Вы ничегошеньки не теряете, я вас уверяю~~... — последнее, что можно было разглядеть, это лишь блеск нефритовых глаз, засиявших томным малахитом... Малахитовый змей ещё не упускал ни одну жертву, и сегодняшний день — не исключение... Какой дебил оставил мотоцикл прямо у чёрного входа под карнизом? Пройти негде, тьфу ты...
... Дом был полон тишины, да и только. Такой затянувшейся, что казалось, будто она вот-вот даст трещину и пойдёт по швам. Ветер лениво колыхал занавески. Он знал, что следовало бы лечь спать, но в голове царил беспорядок.
Кейл сидел у окна, глядя на улицу. Фонари освещали мокрый асфальт, отражая тусклый свет в лужах. Ветер лениво колыхал занавески. Он знал, что следовало бы лечь спать, но в голове царил беспорядок. Позади раздался слабый звук — тихий, едва уловимый кашель. Он обернулся. Пенелопа. Она спала, её дыхание было прерывистым, лицо пунцовело и багровело от жара. Кейл нахмурился и подошёл ближе, поправил одеяло, прикоснулся тыльной стороной ладони к её лбу. Горит не хуже керосина.
Мать оставила их одних, уехав за лекарствами. Она упросила его проследить за сестрой, и он, конечно, не мог не согласиться. Но легче от этого не становилось. Кейл снова сел у окна, и опустив подбородок на сцепленные пальцы, погрузился в раздумья. Мысли возвращались туда, куда он не хотел...
Они никогда не говорили об этом. Ни он, ни мать. Никто не осмеливался назвать его имя. Никто не объяснил, почему так случилось. Но он знал.
Кейл прикрыл глаза, сцепив пальцы крепче. Он ненавидел эту пустоту, этот безмолвный вопрос внутри. Ту же самую неопределённость, что он сейчас чувствовал, думая о Джереми. Он знал, что чувствует что-то. Но что? Слишком рано, чтобы давать определения. Чересчур сложно, чтобы это игнорировать. Кейл провёл ладонью по лицу и поднялся.
В кухне горела слабая лампа, отбрасывая тёплый свет на стол. Он налил себе воды, сделал глоток, но не почувствовал удовлетворения жажды. Всё внутри оставалось таким же тягучим, как этот вечер. На секунду ему захотелось набрать Джереми. Услышать его голос, сказать хоть что-то. Но что? Кейл медленно положил телефон на стол, даже не разблокировав экран. Он вернулся в комнату. Пенелопа слегка зашевелилась, слабо пробормотав что-то во сне. Кейл молча сел рядом, прислонился спиной к кровати. Сегодня он останется здесь. Чтобы не быть одному.
... И лишь в тени дерева под домом ощущался невесомый вздох отчаяния, всю тягость которого поймёт лишь дуб да птицы, стихнувшие с ним в один момент. Такие задания, пожалуй, любит всякий, но точно не он...
На утро день в усадьбе Джереми и Роксаны царила оживлённая атмосфера. Высокие окна наполняли комнату мягким дневным светом, отбрасывая тени на полированные деревянные полы. Стол в гостиной, рядом с МАССИВНЫМ камином, был заставлен картами, фишками, случайными стаканами с недопитым чаем и недоеденными турмалиновыми тарталетками.
Они играли в «Бункер» — игру, в которой каждый из участников получал случайную роль, профессию и набор характеристик, а затем начиналась дискуссия: кого стоит оставить в воображаемом убежище, а кого безжалостно выгнать за дверь.
— Ты правда считаешь,что биолог полезнее, чем инженер? — Роксана скрестила руки на груди, её волосы слегка растрепались после очередного бурного спора.
— Конечно, — Джереми небрежно вытянул ноги под столом, лениво перебирая карты. — Ты же не хочешь заболеть в бункере и умереть от какой-нибудь странной инфекции?
— А ты не хочешь остаться без крыши над головой? — фыркнул Иан, выпрямляясь на своём месте. — Если у нас не будет инженера, никто не починит вентиляцию или систему водоснабжения.
Спор разгорался. Рувия покачала головой, делая записи в блокноте, будто судья на важном процессе. Кейл рассеянно крутил в руках фишку, выжидая момента вставить своё слово. Фиона пила чай, наблюдая за разгорающейся дискуссией с едва заметной улыбкой. Деон который даже не был в этой компаний друзей до сего времени, приятно наблюдал за игрой, так как его с ролью грабителя давно вышвырнули из бункера(на самом деле, у него в багаже был чемоданчик фельдшера, но из-за растерянности он не успел об этом сказать).
Снаружи всё было иначе. Недавно отрезвевший Сончжо парковался у особняка. Много мыслей терзало его. О головорезах, встреченных в «Обелии», о детях, порученных ему Рантом, о жизни... Алкоголь заносит разум в романтику, и его рука уже потянулась в карман узких брюк, доставая чуть помятую сигарету, отнятую у его «шоколадно-пончикового» приятеля. Дорогая, наверно? У этой вороны всякая мелочь что ни хлеб, то культурное достояние Ватикана...
— Дуб... — Взгляд Сончжо упал на зажигалку, вынутую уже из куртки. Великолепная композиция: красный дракон с золотыми вставками обрамлял подобие старого дворца чжурчжэньской Цзинь. Огнеупорный материал и настоящее золото. Если приглядеться, то у дракона были зелёные усики из натурального необлагороженного нефрита и тёмные-тёмные зёнки, кажется, из обсидиана. Настоящий раритет. Кажется, в тот мрачный день стояла похожая погода?...
У только построенной усадьбы стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берёз, посаженных специально вокруг дома, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой из них. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично-растопыренными корявыми ветвями и стволом, он старым, сердитым и презрительным уродцем стоял между улыбающимися молоденькими берёзами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца. Молодой блондин мог только восхищаться. Его начальник, господин Рант, какой-то-там-хрен-дядя-тётя его, как он сам считал, некровного, но почти брата по жизни — Диабеля, отстроил целый особняк в Канаде ради своей жены, которая собиралась рожать второго ребёнка. Молодой господин Деон Агриче, их старший ребёнок, был их с Диабелем ровесником — хотя, может и старше. Младший Агриче был мрачноватого вида ребёнком, пусть и непередаваемо гениальным во всех проявлениях. Первый ребёнок уже с пелёнок рос как наследник развивающейся компании отца, а потому и знал себе цену. «Ребёнок с золотой ложкой в жопе», как казалось Сончжо. И тот был прав, потому что на той же неделе Диабель засунул эту самую золотую ложку Деону прямо в ж... Впрочем, на тот момент очень даже заслуженно. После этого они втроём очень сильно сдружились.
"Весна, и любовь, и счастие!" - как будто говорил этот дуб. - И как не надоест вам все один и тот же глупый и бессмысленный обман. Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинокие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они - из спины, из боков; как выросли - так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам".
Чха Сончжо несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая мимо усадьбы, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но дуб все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
"Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, - думал Сончжо тогда, - пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, — наша жизнь никогда не бывает хорошей!" Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом, возник в душе юнца. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая...
Много воды утекло с той поры, а мощный дуб стоит на том же месте — уже здоровый, зелёный и цветущий.
— Да, здесь, именно на этом месте был этот дуб, с которым я тогда согласился,- Сончжо пустил свои мысли вволю. — Когда то ты был моим духовным символом серости жизни и отчаяния...
Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя - ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. "Да это тот самый дуб", - подумал блондин, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И осознание себя, и турмалиновое небо, и цветочные поля, и берёзовые луга, и шумный город, и подсобка гамблеров — и все это вдруг вспомнилось ему.
"Нет, жизнь не кончается к тридцати, — вдруг окончательно, беспеременно решил он. — Наслаждаться жизнью можно бесконечно долго..."
Спрятав зажигалку восвояси в карман брюк, Сончжо заприметил возню в окне у одной из ветвей дуба. То же самое окно, в которое он пролез днями ранее... Что ж, одежду конечно было жалко, но любопытство берёт верх... И пока он карабкался, шестое чувство так огрело его по голове, что тот сразу понял: он здесь не один. Далеко на другой стороне улицы, в конце аллеи, стояла женщина. Высокая, с собранными в хвост тёмно-фиолетовыми волосами, она делала вид, что листает телефон, но взгляд её время от времени скользил в его сторону. Следователь Медея Белиал. Полицейская в звании, которая прилипла к нему как банный лист с момента с мотоциклом. Теперь следили не только за подростками. Теперь следили за ним. Игра выходила на новый уровень.