Интервью с британским художником Мустафой Хулузи
Мустафа Хулузи (р. 1971) — современный художник турецко-кипрского происхождения, один и наиболее интересных представителей молодого поколения британских художников. Работает с живописью, фотографией, инсталляциями. Представлял Кипр на 52-й Венецианской биеннале в 2007-м году. Живет и работает в Лондоне.
Мустафе Хулузи близки самые разные художественные приемы и практики: от блистательно написанных маслом классических объектов (цветы, фрукты) до пестрых уличных постеров, использования современных технологий и нетрадиционных материалов. Его работы одновременно абсурдистски и агрессивны, чисты и неоднозначны.
Фотографическая практика Мустафы Хулузи сочетает резкую критику доминирующего порядка вещей с неожиданно лирическими, идиллическими образами. Так серии его скрин-принтов на нержавеющей стали заключают в себе образы военной мощи, модных показов и райских пейзажей бывших колониальных территорий. Его тонкое противостояние истеблишменту выражается в неординарной форме обнаружения противоречий в убедительном и очевидном.
По словам Хулузи его творческий процесс представляет собой «исследование культурных идентичностей относительно изменчивой природы социально и политически ангажированных арт-практик».
ЕВГЕНИЙ БОЛЬШАКОВ (Tif.by): какое значение в современном мире для художника имеет национальность, место, где он живет и место, где он родился, или даже скорее, какое значение, на ваш взгляд, имеет разрыв связей между ними?
МУСТАФА ХУЛУЗИ: создание произведения искусства является культурным действием, и все вышеперечисленные факторы являются частью культуры. Кто вы и откуда вы определяется тем, из какой культуры вы происходите (или к какой принадлежите), это определяет возможные формы воплощения ваших идей.
Когда довольно низко летишь на самолете над Европой, то в глаза бросается огромное количество обработанной, окультуренной земли, с маленькими островками леса, больше похожими на парки, такими небольшими по площади, что кажется, будто в течение нескольких часов их можно обойти пешком. Сможем ли мы когда-нибудь смириться с присутствием зелени только на крышах наших домов или в специально отведенных местах, как это обычно представляется в антиутопиях, или уже смирились?
Удивительно сознавать, что когда-то вся Европа была покрыта глубоким, древним лесом и что всего за несколько сотен лет он был почти полностью разрушен. Это во многом объясняет что имеет в виду Запад под такими словами, как «развитие» и «прогресс». Недавно я посетил Девон на пустоши, и мне рассказали, что давным-давно там был дремучий лес, покрывавший всю территорию. Весь лес срубили, чтобы построить корабли, которые путешествовали по торговым путям, создавая Британскую Империю.
Ваши произведения подрывают привычное представление об окружающей среде, позволяют увидеть абсурдность многих привычных вещей и действий, предлагая задуматься над тем, что на самом деле приобретается на время, а что возможно теряется навсегда, таким образом, они обретают довольно яркий политический и социальный аспекты. Что в природе социального привлекает ваше особое внимание?
Меня интересует то как природа только сейчас может восприниматься в терминах отчужденного отношения к ней. Безупречные изображения цветов и идиллических тропических пейзажей на скринсейверах каким-то образом стали нашим единственным контактом с идеей природы. Аналогичный концептуальный прыжок произошел с изобретением железных дорог; для первых пассажиров они были похожи на машину времени. Сегодня информационные технологии прекрасно перепрограммируют нашу психику, чтобы мы моги понимать сложные абстракции за счет слепоты к более человеческому пониманию.
Мустафа, расскажите, как вы пришли к идее сочетания в своих работах гипнотических черно-белых абстракций с реалистическими изображениями сочных фруктов и цветущих растений?
Пять лет назад я выступил куратором выставки в Лондоне под названием Expander, на которой я заметил две тенденции в практиках производства искусства того времени: абстрактное и фигуративное. И то и другое, странным образом, говорили об одном и том же опыте урбанистического отчуждения, однако для его артикуляции использовали два разных языка.
Чувствуете ли вы, что эстетически противостоите художественному мейнстриму?
Я не верю, что существует один определенный мейнстрим, но множество более мелких дебатов. С другой стороны, я наблюдаю множество различных позиций, самые сильные в настоящее время занимаются институциями, а у них весьма специфический вкус (например, интеллектуальность, визуальная строгость, социальная уместность, и т.д.) – эта позиция больше известна под названием «релятивистская эстетика. Я считаю, что она слишком консервативна, хотя институции всегда консервативны по своей природе, и именно это мне не нравится.
Как вы относитесь к такому направлению в актуальном искусстве, как альтермодернизм? Вас называют в качестве одного из ярких представителей данного направления, концептуальную основу для которого создал Nicolas Bourriaud.
Я не участвовал в этой выставке, и мое имя не упоминалось в публикациях, поэтому я не считаю себя частью этого движения – впрочем, я сомневаюсь в реальности его существования.
Ваша художественная практика довольно разнообразна, вы также работаете с городским пространством, к примеру, создаете уличные постеры. Какие черты мегаполисов, таких как Лондон, имеют для вас особенное значение?
Мне нравится старый Лондон – пыльные старые здания, с глубоко въевшейся сажей из пятидесятых: старые кафе, старые склады, странные заброшенные здания. Все что от них осталось. Раньше мне часто снился сон про одно заброшенное место на улице Йорк-Уэй, за станцией Кингз-Кросс.
Ваше творчество и биография – это во многом столкновение противоположностей, в чем, на ваш взгляд, сегодня заключаются основные различия между востоком и западом, городской средой и природой, абстракцией и фигуративной живописью, и в чем их точки соприкосновения?
Точка соприкосновения – это «гибридизация». Мой ответ заключается в том, чтобы сплавлять лучшее из обеих противоположностей. Смотреть двумя парами глаз, мыслить двумя разумами, но говорить на одном языке.
Должен ли современный художник быть «социологическим»?
Я думаю это неизбежно. Как можно не быть социологическим? Каждый является продуктом своего окружения и выражает его бессознательно.
В чем на ваш взгляд заключается разница между творчеством и искусством?
Я думаю, что творчество может быть чем угодно, а искусство должно заставить себя манифестироваться (и содержаться) в объекте или контексте; в то время как творчество это просто процесс.
Кто из современных художников, вам наиболее интересен?
Марк Леки (Mark Lecky), Тоби Зиглер (Toby Ziegler), Джеми Шовлин (Jamie Shovlin) вспоминаются в первую очередь.
Легко заметить зависимость современного искусства от цифровых технологий и новых носителей информации. В какой мере может современное искусство в общем и ваше в частности быть свободным от цифрового дизайна; имеет ли это для вас значение?
Говоря технически, мое искусство могло быть создано 100 лет назад. В нем нет ничего «цифрового», однако без цифровых технологий мои произведения не существовали бы; мой цифровой фотоаппарат и струйный принтер, машина для резки винила используются для производства моих произведений и это достаточно очевидно. Здесь есть парадокс, который может быть интересным.
Как вы охарактеризовали бы настроение мира Мустафы Хулузи?
И вопрос, без которого нельзя обойтись, над каким проектом вы сейчас работаете?
Мраморные статуи римской богини из руин для выставки двух художников в сентябре под названием «Почитатели» (THE WORSHIPPERS).
Интервью Мустафы Хулузи впервые опубликовано в Агентстве культурной информации (www.tif.by — R.I.P.). Задал вопросы и перевел ответы Евгений Большаков. Редактор перевода — Илья Голяшевич. В оформлении интервью использованы работы Мустафы Хулузи.