Убийство в «Дикси»

~

Слышу экипаж — приказываю подать пистолеты и плащ, как обычно — вещи необходимые. Дж. Г. Байрон, «Из Дневника, 4*I-27-II 1821»

— 1 —

Все были изрядно утомлены. Клубы белого пара вырывались откуда-то снизу и, расширяясь, заполняли собой всё видимое пространство. Музыка играла слишком громко для маленького помещения «Пропаганды». Обжигающий вкус текилы затмил прочие ощущения. Наступал тот роковой час, когда люди начинают пить и веселиться через силу, из принципа, не желая останавливаться. Это меланхолия заявляет о своих правах на наши души.

Я стоял и трепетал перед этим чувством в пьяном экстазе, когда слева от меня раздался чей-то гулкий бас.

— Давай, давай, бэйба! — изо всех сил орал бородатый мужик со стаканом в руке, глядя на то, как чья-то смелая дочь, подметала волосами пол, исполняя ультрасовременный танец. Она была похожа на больное, раненое насекомое, потерявшее контроль над собой, попавшее в беду. Агония длилась недолго. Чьи-то хищные лапы схватили её и утащили в темноту зала.

Настало время покинуть это прекрасное место.

— 2 —

Все, что не записано, исчезает, поэтому я фиксирую лишь то, что сам не сумел забыть. Но позвольте я сперва немного расскажу о своём рабочем столе, о порядке на нём.

Вещи лежат на своих местах месяцами, иногда годами. Большинство из них — различные бумаги. Время от времени я беру их в руки, заботливо смахиваю пыль, бегло просматриваю, и, если нахожу что-то любопытное, читаю внимательно, словно вижу впервые. Не так уж важно, что идея стать писателем покинула меня, начала казаться смешной и жалкой, я ничего не выбрасываю, храню все черновики. Они скапливаются и ложатся в аккуратные папки внутрь стола, запертого, как и я, в одной старой московской квартире.

— 3 —

Квартира эта большая, просторная, находится она на последнем этаже дома номер ##c1 на Чистопрудном бульваре. Владельцы, брат и сестра, рассказывали, что их отец, архитектор, занимался реконструкцией этого самого дома. За труды советская власть пообещала ему выделить квартиру на последнем этаже, а поскольку у него были проблемы с сердцем, он решился на злодейство и оставил без лифта весь второй подъезд.

Легенда эта жила среди высот последних этажей, не опускаясь до квартир нижнего уровня, где дружными семьями располагались среднеазиатские землекопы. Признаюсь, я не раз вспоминал батеньку-архитектора по маменьке. Хотелось его лично встретить, спросить, как он мог так с нами поступить. Сто тридцать четыре ступеньки — шутка ли? Только подвиг ветхозаветной соседки снизу, которую я время от времени встречал у подножья третьего этажа на привале, придавал мне сил.

— 4 —

Звали её Маргарита Павловна. Приятная старушка, ровесница Карфагена, она руководствовалась простой формулой.

«Каждый этаж — плюс день к биографии!» — говорила она, собираясь жить вечно.

И все-таки, даже поднимаясь по этой лестнице не меньше четырех раз в сутки на протяжении года, мне сложно сказать, как выглядит дверь ее квартиры на пятом этаже.

Я хорошо помню двери на других этажах, но не на пятом. Смотрите сами.

Первый этаж: двойная деревянная дверь серого цвета, где-то прямо за ней находился портал в Среднюю Азию. Иногда ее оставляли приоткрытой, и тогда подъезд наполнялся запахом пота, кумина, жареного хлеба и куриного бульона.

Второй этаж: старая резная дверь с облупившейся краской. За ней жил любитель дешевых сигарет и русского рока, наследник какого-то советского функционера. Время от времени к нему приезжали дети, давно эмигрировавшие во Францию. Они привозили ему «запрещенные продукты» и, наверное, что-то еще. После их отъезда он всегда был особенно печален и курил больше обычного, да так, что от сигареты оставался один только фильтр.

Третий этаж: дверь, обитая листовым железом. Здесь жила семья какого-то бизнесмена, дважды подбитого, сперва дефолтом 1998-го года, а затем кризисом года 2008-го. Его дети не снимали яркие, ядовитого цвета пуховики с сентября по май, а жена, приобретенная в годы раскошеств явно для красоты и утех, давно превратилась в обычную бабу и властвовала над всеми ими, заставляя жить по расписанию, явившемуся ей однажды, как Менделееву, во сне. Это последнее обстоятельство несколько объясняет тоскливый и униженный вид ее домочадцев, ведь, как писал Делёз, если вы застряли в чьем-то сне, вас отымеют.

Четвертый этаж: красивая, лакированная дверь, какие обычно бывают у адвокатских контор в Амстердаме. За ней коротала свои дни молодая, и, должно быть, прекрасная дама, само существование которой выдавал лишь аромат дорогих духов, столь бесшумной и невидимой жизнью она жила. Как осторожный дикий зверь, она покидала и возвращалась в свое логово незаметно для остальных. Лишь однажды, поднимаясь по лестнице, я услышал стук ее каблуков на пролет выше, поднажал, но не успел, дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Запах духов «Шанель Коко Мадмуазель» и робкий стук каблучков в моей голове, вот и все, что от нее осталось…

А вот к моменту перехода от четвертого к пятому этажу, где ступеньки становились особенно неровными по высоте, у меня каждый раз темнело в глазах, близость конца туманила разум.

Каждый день, заходя с Чистопрудного бульвара за железный лист входной двери внутрь парадной, я попадал из комфортного, уступчивого в мелочах современного мира со всеми его лифтами, парками, такси, кредитными картами, кофемашинами и относительной влажностью в героический мир бетона, спертого воздуха и замазанных масляной краской окон.

Фридрих Ницше, большой любитель прогулок по горам и склонам, много писал о пользе крутых подъемов. Такая практика, по его мнению, рождает определённый род мыслей, сознание меняет свои привычные способы взаимодействия с внешним миром, и в этом переключении можно находить очищение. Очищение от слабостей и малодушия, лжи выбора и компромисса. Пожалуй, что так. Непреложность и обязательность — вот с чем столкнулся я на самом деле. Эти абстракции обрели в лестнице форму и тело. С лестницей, как и с горой, нельзя договориться, её ни обмануть, ни переиграть. В этой схватке нет места мольбам и надежде на чудо, на помощь со стороны, к которой с детства привыкает каждый благополучный мальчик, такой как я. Нужно идти самому, без запасного плана, страховки, без похлопываний по плечу. Главное не споткнуться как-нибудь о труп Маргариты Павловны.

— 5 —

В 20 часов (или около того) в замочной скважине поворачивается ключ. Это пришел мой сосед Рудольф (а вы думали Петя?).

Часто, когда Руди возвращается из своего «Инкубатора креативных идей для тех, кто не желает быть менеджером», он приводит себя в порядок двумя-тремя бонгами и глазированным сырком «Б. Ю. Александров» — этой сладкой отрыжкой отечественной пищевой промышленности. Затем, зашнуровав как следует кеды, мы с ним выходим прогуляться по Бульварному кольцу сквозь нескончаемый ряд стендов с отвратительной благотворительной выставкой рисунков детей-сирот. Глядя на нее, отчего-то ясно понимаешь, что дети обречены.

Прогулка длится около часа или двух. На обратном пути мы заходим в магазин, что само по себе не подвиг, но в нашем случае — испытание пределов брезгливости, так как это не обычный супермаркет с блестящими полами. Там, куда направляемся мы, никому нет пощады. Это «Дикси», бэйба!

— 6 —

Район Чистых прудов имеет известное культурное и историческое значение, поэтому нигде поблизости нет ни большого супермаркета, ни крупного торгового центра, только маленькие этнические магазинчики с завышенными ценами и «Дикси».

Супермаркет «Дикси», кокетливо предложенный местным жителям в качестве кормовой базы дискаунт-уровня, крепко вгрызся в плоть города у Покровских ворот. Не удивлюсь если и ныне он сосет кровь его беспечных горожан, калечит судьбы предприимчивых азиатов.

— 7 —

Не так давно в Кривоколенном переулке открылся новый магазин с немного грустным названием «Продукты». Меланхоличная седая продавщица, работающая в нем, обращается ко мне «сударь» и помогает укладывать покупки в пакет, как заставляют делать работников «Азбуки вкуса». Выбор в нем не велик, но есть и другая проблема. Рядом, у самого входа, стоит будка со шлагбаумом, украшенная российским триколором и плакатом с надписью «Трезвость — выбор смелых». Никто и не спорит, да только магазин открыт до 22:00, что для современного человека возмутительно, поэтому вместо этого милого магазинчика мы идем в «Дикси».

«Дикси» работает круглосуточно. Он венчает собой уникальную экосистему Чистопрудного бульвара — узкого пространства уличных артистов, бродяг, писак, студентов, пьяниц и таджиков-рыбаков. Этот уникальный топос берет начало у памятника Грибоедову и обрывается древним котлованом на Покровском бульваре, где каждый вечер затихает стон, рев, хохот, свист чудовищ, еще двести лет назад приснившихся Софье Павловне Фамусовой.

— 8 —

Выбор минеральной воды в «Дикси» рождает у покупателя неприятное чувство тщетности существования. Тут не составляет труда представить себя одиноко летящим в холоде космоса астероидом.

Я как всегда беру бутылку «Нарзана», пробираюсь между конфет, солений, булок и листов картона к кассе, похожей на уродливую аляповатую гирлянду, слышу возмущенный женский голос, адресованный кассиру, выключаю музыку на смартфоне.

— Я тебя прокляну! — обещает грозная барышня мокрым, хриплым голосом. — Порчу наведу! Думаешь, мне тяжело? Фотография твоя у меня есть. Я её в могилу закопаю, джаназа в мечети закажу!

Её лицо мне знакомо, но я часто бываю в «Пробке» и других злачных местах, поэтому не удивляюсь, стою и с улыбкой наблюдаю за чужой драмой. Передо мной в очереди еще один ошеломленный гражданин, юный бюрократ в синем костюме, забежавший за «Баунти трио». Он, сам того не желая, отделяет меня от взбесившейся животины.

Как только она уходит, кассир, заметив мою беспечность, поворачивается ко мне и спрашивает:

— Вы знаете, кто это такая?

Его голос дрожит.

— Нет, — говорю, — понятия не имею.

Тогда он значительно ведет носом, будто теперь ему понятна причина моего невежества и бесстрашия.

— Она участвовала в «битве экстрасенсов»! — печально и вместе с тем поучительно говорит он.

— Да, ладно! — фальшиво удивляюсь я. — Победила?

— Второе место заняла… — отвечает проклятый, и собственные слова рождают в нем новый виток неуемного страха. Глаза молодого кассира приобретают серо-желтый оттенок, какой бывает у больных собак. Он теряется, мешкает, считая деньги, у него опускаются руки.

Я тянусь, чтобы похлопать его по плечу, утешить, сказать, что «кто сгорел, того не подожжешь», но одергиваю себя и просто забираю сдачу.

— 9 —

Лето 2014-го выдалось особенно сухим и жарким. Страдали все. Каждый день я видел, как люди на Покровке едва брели вдоль желтых стен в тени карнизов. Мускулистые мужчины в черных автомобилях, не подавая вида, направляли на себя сопла кондиционеров. Прохожие дышали, будто овчарки. Пожилые люди понуро плелись, едва отрывая от земли свои тряпичные сумки. Ремонтники, давно ставшие элементом местного пейзажа, под предлогом перекура растягивались на песке, уткнувшись в смартфоны.

Даже полицейские прятались, будто мыши, в сырые щели церковного забора на перекрестке с Армянским переулком и не высовывались на Маросейку — эту старинную улицу с невысокими, знававшими лучшие дни, домами, узким тротуаром, запахом лукового супа из «Жан-Жака», древними церквями и, конечно, маленькими «магазанами», на прилавках которых залежи кофе и дешевых майонезных салатов, а за кассовыми аппаратами на дешевых стульях красивые, немолодые женщины. Все это под присмотром восточных хозяев.

— С вас 750 рублей! — говорит кассирша с легким акцентом и строго смотрит на меня своими карими глазами.

— Что? — спрашиваю я растерянно.

— 750 рублей! — повторяет она.

Тесные джинсы на её бедрах едва не трескаются по швам.

— Без проблем.

Расплачиваюсь, выхожу на улицу, а там солнце плавит свежий асфальт. До проезжей части один метр, делаю шаг, а затем в два больших прыжка оказываюсь на другой стороне у орущей, обернутой в полиэтилен колонки, которую ежедневно истязает магазин винила. Судя по его ассортименту, он, как и большинство подобных точек в Москве, тоже принадлежит то ли Полу МакКартни, то ли Дмитрию Медведеву. Смотрю на свои покупки — почти ничего, и вечером не избежать посещения рокового места на Покровке.

— 10 —

По радио передают, что на пересечении Чистопрудного бульвара и ул. Покровка произошла перестрелка. Нападавший, двигаясь на мотоцикле, подрезал мерседес и выпустил по нему очередь из узи. Водитель мерседеса, несмотря на ранения, открыл ответный огонь и застрелил мотоциклиста. Любопытная деталь: к моменту прибытия сотрудников внутренних дел, узи, валявшийся недалеко от входа в «Дикси», исчез.

Пришло время и мне отправиться к месту событий.

В «Диски» все как обычно, никаких отголосков кровавой драмы, случившейся у порога, но не надо обманываться, есть вещи, ничтожащие не хуже оружия. Места, подобные этому, действуют незаметно, но верно, разъедая души и мечты.

Становлюсь в очередь, жду, людей немного, но все равно тесно, долго, душно, кругом картон, товары в коробках, суетливый персонал…

В руках у меня корзина, а в голове вопрос: «что я тут делаю, да еще без оружия, без плаща?»

Как только подходит моя очередь, слышу откуда-то злобное:

— «Бурже» жрешь, рожа?!

Поворачиваюсь, а там никого, только сердце нехорошо кольнуло.

Из последних сил покидаю этот черный вигвам, поднимаюсь на свой чистопрудный олимп, делаю последнюю запись, прячу тетрадь в ящик стола и медленно забываю обо всём, равно как и всё, в свою очередь, забывает обо мне.

(2016-2019)