3. Персеиды, суп и первые заморозки.

Валя разбудила Геннадия в тот момент, когда посол Иордании передавал ему бархатную подушечку красного цвета, на которой лежал орден в форме звезды, инкрустированный камнями красного и желтого цвета. Геннадий Петрович протянул было руки, чтобы принять заветную подушечку, но бородатый посол произнес голосом Вали:
- Ген, мне страшно, проснись.
Геннадий Петрович открыл глаза. Ни тронного зала полного именитых зарубежных гостей, ни посла, ни тем более подушечки не было. Комнату заполнял свет луны, бигуди жены распутались и щекотали его ухо, над которым жарко шептала сама жена.
- Ген, а Ген...
- проснулся уже, - немного раздосадованно произнес мужчина, - чего не спится?
- так суп вчера пересолила, - Валентина куталась от ночной прохлады в халат, - пошла в туалет.
Потом решила посмотреть в окно, ночь красивая, лунная.
- Валя, - выдыхая протянул Геннадий Петрович.
- а за нашим огородом, на картошке, Яков стоит!
- и чего делает?
- просто стоит, ничего не делает. Ген, может он умер?
- тогда бы он упал, - мужчина продолжая вздыхать поднялся из кровати.
- я боюсь, Ген...
- в твоем пересоленном супе больше вреда чем в Якове. Ложись в кровать, Валентина, я схожу и узнаю, чего ему не спится.
Мужчина, натянув штаны, подошел к окну. Ночь и правда была красивая. Часы показывали два часа за полночь, а весь двор был залит молочным лунным светом. Геннадий с удивлением посмотрел на причудливую тень, что отбрасывала ветвистая яблоня, и не успев проникнуться, услышав сопение жены за спиной, посмотрел на картофельное поле.
Яков стоял, задрав голову к небу. Шапка ушанка, телогрейка, керзовые сапоги с высоким голенищем и трусы, семейного типа, до колена. В цветок.
Геннадий Петрович повел бровью и пошел за пальто. В принципе, ровно точно как и у Якова, кроме трусов и белой майки на нем ничего не было, спасало лишь длинное пальто, в которое мужчина закутался еще перед тем, как открыть дверь.
Про наступившую осень подумалось сразу, как только нога ступила на покрытую инеем траву. Хотя сухие листья каштанов, как пережареные гренки, уже несколько недель трещали под ногами, и, почти каждое утро, высоко в небе курлыкали улетающие журавли, Геннадий Петрович только сейчас, ощутив голой кожей первые ночные заморозки, подумал о том, что воду из бочку нужно срочно слить.
Земля на поле была еще мягкая, и вышагивая в высоких бороздах, Геннадий Петрович старательно поднимал ноги высоко, чтобы не увязнуть. Яков ни разу не обернулся, хотя очевидно слышал усердное сопение друга, у себя за спиной. Один лишь раз Геннадий Петрович остановился и, обернувшись, посмотрел на свой дом. В сумраке, сквозь яблоневый сад виднелся в окне силуэт. Геннадий Петрович вздохнул и продолжил старательно попадать сапогами в борозды.
- все хорошо? - тихо спросил подойдя.
- да, а у тебя? Не спишь чего? - Яков не стал поворачиваться, продолжая, задрав голову, глядеть на небо.
- суп пересоленный.
- бывает, - улыбнулся интонацией Яков - а у меня персеиды, - словно предупредил ответом ожидаемый вопрос.
- это как? - нахмурился Геннадий Петрович.
- звезды падают и можно загадывать желания.
- а, как в детстве что-ли? - недоверчиво поежился Геннадий Петрович.
- а я, между прочим, одну звезду потратил на твой новый парник! - с легкой обидой выдал Яков.
Геннадий Петрович почувствовал некую вину и решил какое-то время не задавать никаких вопросов. Просто так же стоял за спиной Якова и смотрел, задрав голову в небо. В голову пришла мысль, что именно сейчас в голове Валентины столкнулись два поезда, один перевозил стабильность, другой логику. И пока маленькие станционные рабочие наводили порядок, у Геннадия Петровича было время на спокойно помолчать и так же спокойно поговорить.
- кроме парника еще удалось чего попросить?
- начал с самого важного, а в процессе оказалось, что все на самом деле и есть самое важное. Попросил чтобы, Жульверн научился говорить человеческим языком, попросил чтобы сапоги каждый год не рвались, чтобы в папиросы дрянь всякую перестали пихать, палки там, жмых сухой. Попросил чтобы таблетки от сердца работать начали, как раньше.
Выпьешь одну и перестанет болеть, а теперь бывает и две пью и все одно, скрипит оно противно. Видать как и в папиросы, ненужное добавляют. Много напросил, пока ты не пришел, они сыпались как пуговицы из ватника, одна за одной. Сейчас приутихли малость, но успел еще асфальт от села до поворота попросить, а то по теперешней дороге врачиха отказывается ехать, ее оказалось трясет и подпрыгивает.
Геннадий Петрович дождался тишины и лишь убедившись, что она надолго, только тогда спросил осторожно.
- так может раз уже всего с лихвой напросил, может домой пойдешь, а, Яков?
Яков покрутил головой в разные стороны, внимательно, щуря глаза всматриваясь.
- может и пойду. Только дождусь еще одну персеиду и пойду.
- м, - кивнул Геннадий Петрович, - чего-то не успел?
- ага, - улыбнулся Яков, - самого главного я и не успел. Мир во всем мире не успел. Оно как.
Геннадий Петрович понимал, что ему нужно отсюда уходить. Понимал, что он лишний, даже чужой здесь, в этом происходящем необычном звездопаде. Понимал и ничего поделать не мог. Идти обратно в дом ему не хотелось, а больше вариантов скрытся в ночи у него не было.
Геннадий Петрович посмотрел на свою голую ногу, которая торчала из распахнутого пальто. Нога была пухлая и покрытая кучерявым волосяным покровом. Ему ее бы спрятать от холода внутрь, прислонить ко второй и согреть. Но Геннадий Петрович, как завороженный, продолжал смотреть на собственного себя без одежды.
В темноте неба внезапно нарисовалась блестящая белая линия. Геннадий Петрович в миг напрягся, громким шопотом принялся произносить слова. Линия погасла быстрее, чем мужчина сумел закончить фразу. Раздосадованно махнув рукой и не глядя на друга, Геннадий Петрович отправился по картофельному полю. Высоко задирая ноги и в противоположную от дома сторону.