ЧЕРНОБЫЛЬ 26.04.1986 – конец истории послушного атома
Взрыв реактора на Чернобыльской АЭС по своим масштабам и последствиям стал крупнейшей катастрофой в гражданской ядерной энергетике. И в СМИ, и в Интернете можно найти массу информации, официальные заключения и отчеты о разрушениях на ЧАЭС, о радиационном заражении огромных территорий, о гибели и болезнях людей. Но о причинах и стечении обстоятельств, которые привели к катастрофе, упоминается реже. И однозначных ответов на многие вопросы о безопасности «мирного атома» нет и сейчас, 38 лет спустя.
Хроника катастрофы
На 25 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС был намечен останов энергоблока № 4 для очередного обслуживания и запланированных экспериментов. В частности, эксперимента по выбегу турбогенератора – инерция вращения его многотонного ротора должна была использоваться для привода насосов охлаждающих систем реактора при потере внешнего электропитания в те несколько десятков секунд, которые требуются для запуска аварийных дизель-генераторов. Предстояло проверить, хватит ли электрической мощности замедляющейся турбины, чтобы работали насосы охлаждения и аварийное оборудование.
Эксперимент считался тестом неядерного оборудования АЭС, и действия персонала не координировались со специалистами по ядерной безопасности.
Еще утром 25 апреля один из двух турбогенераторов 4-го энергоблока был выключен, и тепловая мощность реактора снизилась вдвое, до 1600 МВт. К вечеру всё было готово к эксперименту, но из-за аварии на другой электростанции диспетчер «Киевэнерго» до полуночи не разрешал отключить второй генератор, требуя поддерживать мощность на прежнем уровне в 1600 МВт. Но следующий день, 26 апреля, приходился на субботу, и персонал энергоблока поглядывал на часы, желая скорее разойтись по домам. Отключив наконец генератор, операторы начали снижать мощность реактора, вводя в активную зону стержни системы управления и защиты (СУЗ) с поглотителем нейтронов. Все насосы охлаждения реактора в соответствии с программой эксперимента работали на полную мощность, подавая воду в больших количествах. Мощность реактора падала очень быстро, из-за чего в его каналах снижалось количество пара и увеличивалось содержание воды, поглощавшей нейтроны гораздо интенсивней пара, – это повлекло лавинообразное ослабление цепной реакции деления урана и резкое снижение выделения тепла и парообразования.
Эксперимент планировалось проводить на мощности 700–1000 МВт, но по неустановленной причине (ошибка оператора или неисправность системы управления) реактор проскочил этот интервал, и за несколько минут его мощность упала до 25–30 МВт, из-за чего усилилось отравление активной зоны ксеноном-135, интенсивно поглощающим нейтроны (так называемая ксеноновая/йодная яма). Чтобы поднять мощность, операторы начали выводить часть управляющих стержней из активной зоны, но мощность росла слишком медленно – сказывался эффект ксеноновой ямы. После того как была поднята еще часть стержней (в активной зоне их оставалось менее 15 – минимально необходимого количества), реактор к часу ночи 26 апреля вышел на мощность 200 МВт – и руководство смены энергоблока решило начать эксперимент, не поднимая ее до запланированных 700 МВт. Подачу пара в турбину перекрыли, но реактор не останавливали – при неудаче эксперимент должны были повторить.
Возможно, персоналу станции следовало задуматься, что после прекращения подачи пара в турбину сразу увеличится его содержание в каналах активной зоны реактора и упадет содержание там воды. Из-за чего снизится поглощение нейтронов – и резко возрастет интенсивность цепной реакции, усилится процесс кипения, еще более вырастет паросодержание – что вызовет дальнейшее уменьшение поглощения нейтронов и нарастание мощности. И начавшийся саморазгон реактора будет невозможно остановить… Но вообще-то подумать об этом обязаны были конструкторы реактора – задолго до рокового 26 апреля.
Хроника самой катастрофы зафиксирована посекундно. Эксперимент начался с команды на закрытие стопорно-регулирующих клапанов, их закрыли в 1 час 23 минуты 04 секунды. В 1:23:40 начальник смены 4-го энергоблока Александр Акимов отдал приказ заглушить реактор перед остановом блока, оператор реактора Леонид Топтунов в соответствии с инструкциями нажал кнопку АЗ – аварийной защиты (служит как для аварийной, так и для нормальной ручной остановки реактора), и 187 стержней-поглотителей СУЗ пошли вниз, в активную зону.
Обычно говорят, что это стало ответом на быстрый рост мощности, но Анатолий Дятлов, зам. главного инженера ЧАЭС, утверждал, что это было сделано просто для глушения реактора по окончании работы – и до нажатия кнопки АЗ мощность реактора и параметры обслуживающих систем не требовали вмешательства персонала или предохранительных устройств. Огоньки индикаторов разбаланса на мнемотабло, как и положено, скакнули влево, показывая снижение мощности, но тут же тепловая мощность реактора скачком возросла до 30 ГВт, в 10 раз превысив номинальную.
Пошли аварийные сигналы, Топтунов закричал, что мощность увеличивается аварийно, и продолжал удерживать кнопку АЗ – стержни СУЗ со скоростью 40 см в секунду ползли в активную зону. При этом графитовые накладки на концах стержней погружались в активную зону раньше поглотителей и способствовали не поглощению нейтронов, а их замедлению, – и они фактически не гасили, а разгоняли цепную реакцию. Впрочем, других вариантов не оставалось.
Акимов отреагировал мгновенно – с криком «Глуши реактор!» он рванулся к пульту и обесточил сервоприводы стержней СУЗ, чтобы те упали в активную зону под собственной тяжестью. Правильная, но безуспешная попытка, да и положение не спасло бы уже ничто – как потом выяснилось, ситуация стала необратимой после первого нажатия кнопки АЗ.
Реактор агонизировал – нарастало давление пара, плавилось ядерное топливо, разрушались тепловыделяющие сборки, чудовищной дрожью трясся пол зала над активной зоной («сейсмическое событие» зарегистрировали геофизики, и затем немало говорилось о локальном землетрясении, якобы ставшем причиной катастрофы). Далее с промежутком в пару секунд последовали два сильнейших взрыва – и в 1:23:50 ночи 26 апреля 1986 года реактор 4-го энергоблока ЧАЭС разрушился с полной утратой герметичности. Произошел крупнейший в истории ядерной энергетики неконтролируемый выброс в окружающую среду радиоактивных веществ – в том числе изотопов урана и плутония, йода-131 (период полураспада восемь дней), цезия-134 (период полураспада два года), цезия-137 (период полураспада 30 лет) и стронция-90 (период полураспада 28 лет).
История послушного атома, выдававшего в энергосистему СССР миллиарды киловатт-часов, закончилась навсегда.
Версии, версии, версии…
Специалисты не пришли к единому мнению о точной последовательности процессов, вызвавших катастрофу. По основной версии, при неконтролируемом разгоне РБМК-1000 (Реактор Большой Мощности Канальный, электрическая мощность 1000 МВт), сопровождавшемся ростом давлений и температур, разрушились твэлы и технологические каналы, в которых они находились. Затем пар из поврежденных каналов вызвал частичное разрушение реакторного пространства, отрыв и отлет верхней плиты реактора, а дальше авария развивалась по катастрофическому сценарию с выбросом материалов активной зоны в окружающую среду.
По другим предположениям, это был чисто «ядерный», тепловой взрыв реактора в результате разгона мощности на мгновенных нейтронах из-за полного обезвоживания активной зоны – от этого нет защиты, и ничто не в состоянии предотвратить разрушение реактора. По еще одной гипотезе, реактор разрушен взрывом водорода, образовавшегося при высокой температуре в ходе пароциркониевой реакции и некоторых других процессов.
Не исключается, что все разрушения вызваны мощнейшим потоком пара, выбросившим из шахты массы топлива и графита, а фейерверк из горящих и раскаленных фрагментов – вспоминавшийся очевидцами клубящийся черно-огненный шар, сносимый ветром, – результат пароциркониевой и прочих экзотермических химических реакций (вспышку зафиксировал американский спутник, нацеленный на обнаружение пусков баллистических ракет).
Но какие причины и стечения обстоятельств привели к катастрофе?
Реактор РБМК: победа и поражение
Академик Андраник Петросьянц, до 1986 года – председатель Госкомитета СССР по атомной энергии, в 1993-м писал в воспоминаниях:
«Безопасность атомных реакторов должна обеспечиваться на многих уровнях. <…> Потери, вызванные чернобыльской катастрофой, во много раз больше того, во что обошлась бы надлежащая защита реактора. <…> Энергоблоки РБМК канального типа в значительной мере не соответствуют современным правилам безопасности, в них отсутствует последний барьер безопасности, т.е. нет системы по удержанию продуктов разрушения активной зоны при тяжелых авариях».
Под «последним барьером безопасности» Петросьянц подразумевал защитную оболочку – но прямо таких слов не произнес. А ведь вокруг этого важнейшего вопроса шли споры еще при разработке реактора РБМК, которая началась в середине 1960-х на базе уже отработанных технологий промышленных уран-графитовых реакторов.
По воспоминаниям Льва Зайцева (преподавал в Московском инженерно-строительном институте на кафедре «Строительство ядерных установок»), Александр Комаровский, который в СССР отвечал за строительство и эксплуатацию зданий объектов атомной энергетики, и Андраник Петросьянц, занимавшийся оборудованием, в том числе системами безопасности реакторов, часто и довольно резко спорили по вопросам проектирования АЭС. Так, в 1963 году особое негодование Петросьянца вызвало предложение по устройству на реакторах РБМК дополнительной оболочки, существенно удорожавшей проект:
«Защитная оболочка, по данным США, удорожает АЭС на $15–25 на каждый киловатт электрической мощности. В номинальном выражении для РБМК-1000 – это $25 млн. У Минсредмаша нет таких денег, и правительство никогда не поддержит такое решение!»
Проблема была в том, что в СССР не имелось мощностей для серийного изготовления толстостенных стальных контейнеров для водо-водяных реакторов, которые широко использовались на Западе. При этом корпус, естественно, накладывал ограничения по габаритам реактора, а с бескорпусными РБМК можно было строить энергоблоки большой мощности – 1000 МВт, а впоследствии и 1500 МВт (блочная мощность водо-водяных реакторов типа ВВЭР тогда ограничивалась 440 МВт). К тому же РБМК позволяли перегружать ядерное топливо без снижения мощности. Ну а главное – выполнять задания партии и правительства по неуклонному росту атомной электрогенерации было значительно проще как раз с РБМК. Комаровский же не верил в абсолютную надежность систем безопасности и настаивал, что реакторы РБМК необходимо заключать в дополнительную защитную оболочку – иначе при теплохимическом взрыве реактора возможны катастрофические последствия. Как показал 1986-й, прав был Комаровский.
Проектное задание на строительство Чернобыльской АЭС разрабатывалось для трех видов реакторов – графито-водного реактора РБМК-1000, графито-газового реактора РК-1000 и водо-водяного реактора ВВЭР. Технико-экономические показатели первого варианта оказались самыми низкими, но в июне 1969 года Минэнерго и Минсредмаш утвердили именно РБМК-1000 – на выбор повлияли более благоприятные возможности для поставок оборудования. Этот реактор и стал основным в атомной энергетике СССР.
Чернобыльская АЭС, принятая в эксплуатацию в декабре 1977 года, была третьей станцией с реакторами РБМК-1000 – после Ленинградской и Курской АЭС, пущенных в 1973 и 1976 годах. Причем с реакторами РБМК и до катастрофы 1986-го произошли два серьезных инцидента – частичное разрушение активной зоны реактора на 1-м энергоблоке Ленинградской АЭС в октябре 1975 года и разрушение тепловыделяющей сборки с разрывом канала реактора 1-го блока ЧАЭС в сентябре 1982-го. На ЛАЭС произошел выброс в окружающую среду высокоактивных радионуклидов, но их объем оказался в 250 раз меньше выбросов при катастрофе 1986 года в Чернобыле, масштабы аварии в 1982-м также были признаны некритическими.
Показательно, что академик Валерий Легасов, замдиректора Института атомной энергии им. Курчатова (ИАЭ), разрабатывавший концепцию безопасности в том числе и в атомной энергетике, за пару лет до Чернобыля писал:
«Специалисты, конечно, хорошо знают, что устроить настоящий ядерный взрыв на ядерной электростанции невозможно, и только невероятное стечение обстоятельств может привести к подобию такого взрыва, не более разрушительному, чем взрыв артиллерийского снаряда».
А в феврале 1986-го в рассчитанном на заграничного читателя журнале Soviet Life появилось интервью, где министр энергетики УССР Виталий Скляров уверенно объявил: «Вероятность расплавления активной зоны реактора – один случай за 10 000 лет. Окружающая среда надежно защищена», а главинженер ЧАЭС Николай Фомин успокаивающе добавил: «Если даже что-то непредвиденное случится, автоматический контроль и техника безопасности остановят реактор в считаные секунды». До катастрофы оставалось всего два месяца…
«Непроектная» авария
После 1986-го неоднократно звучало, что такая катастрофа не была предусмотрена никакими научными разработками, ее не предвидели, о ней не предупреждали – и, соответственно, не предполагалось никаких технических мероприятий по локализации на блоке и станции в целом. Характерны слова директора ЧАЭС Виктора Брюханова:
«Произошла непроектная авария. Случилось немыслимое. <…> Персонал и я – мы никогда не думали, что реактор может взорваться. Не только в учебниках, но во всей нашей документации об опасности взрыва не было сказано ни слова. Сама мысль, что реактор может взорваться, я думаю, ни у кого не возникала».
Начальник смены 4-го энергоблока Александр Акимов до самой своей смерти от лучевой болезни повторял: «Ничего не пойму. Мы всё делали правильно... Почему же?» И он был абсолютно искренен – работавшие на советских АЭС специалисты просто ничего не знали об опасных особенностях эксплуатируемой техники. А самый распространенный в СССР реактор РБМК при своей взрывоопасности не был защищен ни надежной и быстродействующей автоматикой, ни высокопрочной оболочкой, ни даже четкими и ясными инструкциями! И всего этого не могли не знать высшие «атомные» руководители страны…
В январе 1991 года правительственная комиссия выпустила доклад, согласно которому расчеты НИКИЭТ и других авторитетных институтов показали «возможность опасного увеличения мощности реактора РБМК-1000 с многократным ростом локальных энерговыделений в активной зоне по причине ввода стержней АЗ в реактор» – то есть исходным толчком для аварии стало нажатие кнопки АЗ в условиях, которые сложились в РБМК при низкой его мощности и извлечении из него стержней сверх допустимого количества. Но известно это стало лишь через четыре года после катастрофы…
Профессор Борис Дубовский, в 1958–1973 годах руководивший общесоюзной службой ядерной безопасности СССР и хорошо знавший эти реакторы, писал в 1988-м:
«Уму непостижимо, как могли руководители проектов систем управления и защиты РБМК допустить такие крупные, а в некоторых случаях и лишенные элементарной логики просчеты. Ведь по существу реакторы РБМК до 1987 года не имели нормальной защиты. Не имели никакой аварийной защиты! Ни снизу активной зоны, ни сверху».
В отчете ИАЭ, составленном для служебного пользования по горячим следам катастрофы, говорится: «Взрыв произошел после нажатия на кнопку А3, что само по себе выглядело довольно парадоксально. <…> В состоянии, в котором находился реактор, нажатие на кнопку А3 может в течение первых нескольких секунд привести к росту реактивности и разгону реактора». Но когда аварийная защита, которая при любых, нормальных или аварийных условиях обязана быстро и надежно остановить реактор, способствует его разгону, – это не парадоксальность, для этого в русском языке есть совсем другие слова…
Академик Валерий Легасов в своей предсмертной статье «Мой долг рассказать об этом» в мае 1988-го сообщил:
«Система управления и защиты этого реактора была дефектна, и ряду научных работников это было известно, и они вносили предложения, как этот дефект убрать. Конструктор, не желая быстрой дополнительной работы, не спешил с изменением системы защиты».
Что же касается попыток комиссий и должностных лиц переложить вину на эксплуатационников, приведем слова Бориса Дубовского из письма, адресованного генсеку Михаилу Горбачеву:
«Продолжающееся несправедливое взваливание на чернобыльский персонал ответственности исключает дальнейшее развитие энергетики – невозможно в будущем исключить ошибки персонала. Допущенные персоналом нарушения, при минимальном соответствии защиты реактора своему назначению, свелись бы только к недельному простою».
Еще интересный факт: 3 июля 1986 года на закрытом заседании Политбюро ЦК КПСС директор ИАЭ Александров уверенно заявил высшим лицам, что защитная оболочка вокруг реактора только ухудшила бы ситуацию во время аварии. И это несмотря на то что к тому времени уже произошли тяжелейшие аварии на АЭС Saint-Laurent во Франции (1969) и Three Mile Island в США (1979), опыт которых ясно показал как необходимость установки действенных систем аварийной защиты, так и что правильно сконструированные и построенные защитные сооружения способны удержать радиоактивные выбросы.
После Three Mile Island, где произошло разрушение активной зоны водо-водяного реактора, один из дежуривших тогда на АЭС специалистов сказал: «Оператор никогда не должен оказаться в ситуации, которую инженеры не проанализировали».
Клеймо секретности
Полное перечисление всего, что произошло после аварии, займет объем целой библиотеки. Это героизм сотрудников ЧАЭС и 69 пожарных: справившись с пожаром на крыше и внутри машинного зала, они пытались спасти уже уничтоженный реактор – тушили пылавший негасимым пламенем оставшийся в активной зоне графит, докрасна раскаленный тормозившими в нем нейтронами, – образующаяся смесь водорода и окиси углерода только усиливала пламя, а пожарные получили громадные дозы облучения. Это и преступная глупость городского начальства Киева, 1 мая своим присутствием на неотмененной праздничной демонстрации показывавшего, что ничего страшного не произошло. И непоправимо запоздавший приказ об эвакуации населения, и сложнейшие работы по возведению саркофага над разрушенным энергоблоком (400 000 кубов бетона и 7000 тонн металлоконструкций).
Можно, наконец, выяснять, кто поимённо виновен в цензуре и засекречивании информации в самые первые дни… Приведем лишь полный текст срочного донесения об аварии, 26 апреля поступившего в ЦК КПСС на бланке первого замминистра энергетики и электрификации – с грифами «секретно» и «без права публикации»:
«26.04.86 г. в 1 час 21 мин. при выводе энергоблока № 4 на плановый ремонт после остановки реактора произошел взрыв в верхней части реакторного отделения. По сообщениям директора Чернобыльской АЭС, при взрыве произошло обрушение крыши и части стеновых панелей реакторного отделения, нескольких панелей крыши машинного зала и блока вспомогательных систем реакторного отделения, а также возгорание кровли. В 3 часа 30 мин. возгорание было ликвидировано. Силами персонала АЭС принимаются меры по расхолаживанию активной зоны реактора.
По мнению 2 Главного управления при Минздраве СССР, принятие специальных мер, в том числе эвакуация населения из города, не требуется. Госпитализировано 9 человек эксплуатационного персонала и 25 человек военизированной пожарной охраны. Принимаются меры по ликвидации последствий и расследованию случившегося».
Этот документ (выделения в тексте документа мои. – О.П.) превосходно иллюстрирует и степень информированности высшей государственной власти о случившемся, и что партийное, советское, министерское начальство всех калибров, ответственное за катастрофу и ликвидацию ее последствий, было озабочено в основном тем, чтобы не допустить огласки и паники.
Первое скупое официальное сообщение прозвучало в программе «Время» Центрального телевидения только 28 апреля – но скрыть чернобыльскую катастрофу было невозможно. Как уже говорилось, взрыв реактора с ярчайшей вспышкой над 4-м энергоблоком зафиксировал американский военный спутник, затем с орбиты сфотографировали разрушения на ЧАЭС. В результате взрыва и пожара радиоактивные вещества оказались выброшены в атмосферу, и гонимое ветрами радиоактивное облако прошло над европейской частью СССР, Восточной Европой, Скандинавией и Великобританией, дотянувшись даже до востока США.
Предпринимались попытки хотя бы частично осадить облако над советской территорией – в Гомельской и Могилевской областях, но большая часть радионуклидов успешно пропутешествовала в Европу. Первой, 27 апреля, резкое увеличение радиационного фона обнаружила метеостанция города Миколайки на северо-востоке Польши и оперативно сообщила в Варшаву. Реакция властей дружественной соцстраны была мгновенной – примчавшаяся на станцию вооруженная милиция поотключала всю ее аппаратуру.
В самом СССР к этому времени также была отключена и опечатана дозиметрическая аппаратура во всех организациях, не связанных с армией и «профильными» ведомствами. Но на следующий день облако оказалось над Скандинавским полуостровом, где служба радиационной безопасности АЭС в Швеции по его изотопному составу определила, что произошла авария на атомной электростанции. Шведские эксперты сопоставили с направлением ветра карту обнаружившихся в Европе повышенных уровней радиации – и объявили всему миру об аварии на советской АЭС.
В самом СССР перестройка и гласность уже ослабили госконтроль, и в первый же день после катастрофы сведения о ней стали просачиваться за границу. Информация пошла гулять по западным СМИ, вызвав панику среди населения и вспышку невиданной активности зеленых – на улицах и у ворот АЭС бушевали демонстрации, требовавшие от своих правительств полного отказа от всей атомной энергетики.
Паника проявлялась не только на бытовом уровне – в Западной Европе издавались официальные рекомендации не употреблять свежие продукты из СССР, Польши, Болгарии, Румынии и Чехословакии. На уровень радиации проверялись прибывавшие из СССР и Польши самолеты, корабли, автомобили и их пассажиры. А в ФРГ главе комиссии по защите от радиации пришлось разъяснять населению, что бесконтрольное применение внутрь йодсодержащих препаратов принесет больше вреда, чем пользы. В антиатомной истерике поучаствовали и ученые, предсказывавшие конец эры ядерной энергетики…
Масла в огонь подлил кандидат в члены Политбюро ЦК Борис Ельцин, 2 мая во время официальной поездки в Западную Германию заявивший, что радиация вблизи 4-го энергоблока превышает 150 рентген в час.
Радиационное загрязнение распространилось на значительные территории Советского Союза, где выпадали радиоактивные осадки. Только по официальным сообщениям, во время катастрофы и сразу же после нее погиб 31 человек, а впоследствии дозы радиации получили около 526 000 ликвидаторов (военнослужащих и гражданских), занимавшихся тушением пожаров, расчисткой и дезактивацией земель. Плюс к этому, если верить данным ООН, в общей сложности от облучения пострадало 8,4 млн жителей СССР. Было загрязнено свыше 155 000 кв. км территории, причем около 52 000 кв. км – цезием-137 и стронцием-90.
Население города Припять было эвакуировано 27 апреля, затем подошла очередь районов 10-километровой, а через несколько дней – и 30-километровой зоны. Всего пришлось переселить около 404 000 человек.
В советской пропаганде 1980-х именно Чернобыльская АЭС им. Ленина служила образцом социалистического «мирного атома». И общая тональность прессы и телевидения не изменилась даже в первое время после катастрофы. Так, 6 мая глава Госкомитета по атомной энергии Петросьянц на пресс-конференции бодро заявил, что наука требует жертв, а руководивший работами по СУЗ реактора членкор АН СССР Емельянов высказался еще определенней:
«Советская технология ни в чем не уступает западной. Мы не собираемся менять планы установки подобных реакторов вблизи крупных населенных пунктов».
И хотя сразу же после катастрофы работа электростанции была приостановлена, уже в октябре 1986 года – после дезактивации территории и возведения саркофага – вновь были пущены 1-й и 2-й энергоблоки, в декабре 1987-го заработал и 3-й. Любопытно, что, когда в сентябре 1986 года «на самом верху» принималось решение о пуске 1-го блока ЧАЭС, возник вопрос о предоставлении материалов, обосновывающих безопасность реактора. Но присутствовавший на заседании директор ИАЭ Александров ответил:
«Какие еще вам обоснования, если здесь я. Я говорю: реактор безопасен – пускайте!»
Но долго проработать ЧАЭС было не суждено. Энергоблок № 2 остановили после пожара в октябре 1991-го, блок № 1 проработал до ноября 1996 года, блок № 3 – до конца 2000-го. А 15 декабря 2000 года в торжественной обстановке поворотом ключа АЗ-5 – аварийной защиты пятого уровня – был навсегда остановлен реактор энергоблока № 3. После 23 лет и одного дня эксплуатации Чернобыльская АЭС прекратила генерацию электроэнергии.
А в заключение процитируем всё того же Бориса Дубовского, до 1973 года руководившего общесоюзной службой ядерной безопасности. Это слова из статьи, опубликованной в 1989-м в газете «Советский физик» Института атомной энергии им. Курчатова (ИАЭ):
«Авария РБМК четвертого блока Чернобыльской атомной электростанции произошла наряду с грубыми нарушениями технологического режима эксплуатации, допущенными персоналом АЭС, в результате некачественного проекта и исполнения системы управления и защиты (системы СУЗ), определяющей безопасность эксплуатации ядерных реакторов любого типа. <…> Автор статьи является убежденным сторонником атомной энергетики и одновременно убежденным противником оголтелой головотяпской атомной энергетики с чудовищно некомпетентными техническими решениями».
Текст, подбор иллюстраций – Олег ПУЛЯ, специально для ЭСК «Энергомост».
Про два очень разных, но увлекательных телесериала о Чернобыле (российского телеканала ТНТ и американского HBO) мы рассказали здесь
