#лицаМО | Борис Погодин
Многие сомневаются, есть ли будущее у синхронного перевода. Еще 10 лет назад среди синхронистов царил беспросветный пессимизм из-за технологического прорыва, связанного с искусственным интеллектом, одним словом, со всем тем, что называется computer-assisted interpretation.
Однако синхрон жив и будет жить.
Более того, к вящей неожиданности для всех во время ковида он расцвел благодаря средствам конференц-связи, когда число международных мероприятий выросло в разы. Если раньше на семинары съезжалось по 20-30 докладчиков, то в пандемию подключиться к конференции могли в 10 раз больше участников, и всех их нужно было перевести.
И механические решения, как показывает практика, не справляются, потому что речь генерируется спонтанно, в ней много лишнего, очистить ее от «примесей» может только человек.
Сейчас можно ожидать нового подъема интереса к профессии в связи со становлением БРИКС, в рамках которого круглый год проходит огромное число мероприятий, и всем нужен синхронный перевод. Причем перевод на условно «новые» языки: фарси, амхарский, китайский и прочие.
В связи с этим особенно важно, чтобы образовательные учреждения вовремя сориентировались и сместили акцент с европейских языков на восточные. Кроме того, есть вероятность, что в БРИКС русский язык станет основным.
В пользу такого варианта развития событий свидетельствует прошедший недавно в стенах МГИМО Юридический форум БРИКС, где стержневым языком был не английский, а русский. Если правильно воспользоваться этим окном возможностей, Россия получит все шансы выйти в лидеры синхронной подготовки.
Если говорить о политическом переводе, я готовлюсь не за день и не за два до мероприятия, а всегда. Каждый день. Регулярно, минимум раз в неделю, читаю выступления С.В. Лаврова, чтобы быть в курсе его последних высказываний, идей. Заранее обдумываю, как они будут звучать, как лучше их перевести, делаю себе заготовки и заношу их в свой «кондуит», или картотеку.
Это системная подготовка, не разовая.
К другим мероприятиям подготовиться, конечно, сложнее, потому что они назначаются за несколько дней. Но выручает накопленный годами опыт. Например, на Юридическом форуме я бывал не раз, поэтому данная тематика мне близка. А вот на мероприятия, с которыми я совсем не знаком (например, медицина, банковское дело или нефтегаз), я просто не хожу.
Это очень полезный инструмент для переводчика, я советую взять его на вооружение всем своим магистрантам. Вы создаете вордовские файлы (файл А, файл Б и т.д.) по алфавитному принципу, и внутрь каждого файла, также в алфавитном порядке, заносите встречающиеся слова и выражения с вариантами перевода. Я это называю переводческой готовальней, кто-то зовет это пользовательским словарем. В него заносятся вещи, которые в простом словаре не найдешь никогда. Словари полезны на этапе изучения языка, освоения языкового пространства, а в общественно-политическом переводе они теряют свою ценность. В чем-то это похоже на словарь Multitran, только тот на 99% не нужен переводчику: в нем чужой материал, чужие темы. А в своей картотеке я как у себя в гараже: знаю, где какие гайки лежат, разводные ключи и прочее. Я постоянно пополняю готовальню, сейчас в ней уже, наверное, четверть миллиона записей.
Надо привить себе привычку регулярно посещать хотя бы 2-3 сайта: сайт МИД России, Государственного Департамента США, Белого дома и ООН. Чтобы брать оттуда актуализированный словарный контур. Просто посмотреть что-то в словаре – это непрофессионально и приведет к нехорошим последствиям для переводчика.
Надо говорить актуальным языком.
А делать это постоянно нужно, потому что все очень быстро меняется. То, о чем говорилось два года назад, уже безнадежно устарело.
Это, кстати, такой оселок проверки: если вам это интересно, значит, вы в душе переводчик.
Нужно понимать, что синхронный перевод не обеспечивает доход, достаточный для жизни. Поэтому большинство синхронистов занимается дополнительно письменным переводом, преподаванием и т.д.
Синхронный перевод очень удобен для замужних женщин с детьми, потому что они могут сами выстраивать свой график. Может, поэтому основной состав магистратуры (Прим. ред. – программа «Подготовка переводчиков для международных организаций») составляют девушки.
Если есть желание заниматься синхроном на постоянной основе, то надо специализироваться. Например, на IT, или медицине, или фармацевтике. Синхронистов, которые разбираются в этой тематике, мало, поэтому они очень востребованы. Крайне высок спрос на специалистов с редкими языками: их отрывают с руками.
Работа синхрониста действительно сопряжена с большим стрессом. Поэтому обязательно нужны перерывы. В ООН их делают каждые полчаса. В идеале – каждые 20 минут. Советую в это время выйти из «будки» и отвлечься: подумать о чем-нибудь своем, выпить кофе. После мероприятия тоже рекомендую «уйти в отключку»: посмотреть что-то легкое по телевизору, погулять и обязательно выспаться. Если выспался, то ты уже во всеоружии. Не нужно готовиться, закапываться в словари, нервничать. Никаких раздражителей. Кому что помогает, главное не напрягаться.
Синхронисты в целом очень здоровые люди: живут долго и в здравом уме. Потому что отмирающие нейроны компенсируются большим количеством нейронных связей. В этом отношении сравниться могут разве что физики-ядерщики. Так что занимайтесь синхроном, это полезно для здоровья.
Все самые яркие переживания, как это ни странно, связаны с провалами, а они случаются на начальных этапах освоения профессии. Когда я окончил Курсы синхронного перевода ООН в Москве, меня сразу бросили в бой – переводить про перевозку опасных химических грузов. Это был караул. Я понял, что ничего не понимаю, слов таких даже никогда не слышал. Но учиться можно только в бою. К счастью, я быстро все схватывал и скоро преодолел этот барьер. А когда уже вошел в колею и привык к темам, тогда сбоев нет и даже скучно (смеется). Так же было и с последовательным переводом. Когда я в первый раз сел переводить переговоры, давление подскочило, язык онемел. Пришлось выйти ненадолго, чтобы остыть и потом вернуться в зал.
Я думаю, так во всех профессиях: пока не пройдешь проверку боем, не научишься.
Наставничества как такового никогда не было. Единственный, кому я обязан, – это Павел Русланович Палажченко, переводчик М.С. Горбачева. Я наблюдал за тем, как он работает, и заметил, что он все время что-то записывает, подчеркивает и заносит на карточки. Идею с картотекой я перенял как раз у него, адаптировал под себя – и теперь рассказываю о ней всем студентам.
Я советую только одну книжку – моего преподавателя на Курсах ООН Вилена Наумовича Комиссарова, который активно разрабатывал теорию адекватного перевода (иногда его называют эквивалентным). Это единственный правильный перевод, который может быть, все остальное – от лукавого. Переводчик – это декодирующая машина, которая должна переводить понятиями, адекватными для языка, на который она переводит. Мы же не можем перевести английское «It’s raining cats and dogs» как «С неба падают кошки и собаки»? Мы должны найти эквивалент в русском языке. В книжке об этом рассказывается подробнее. Буквализм – это, к сожалению, наследие ученического этапа освоения языка, который требует от студента словарной точности. Но в общественно-политическом переводе словарной точности нет, она кончается. А привычка остается, и это очень сильно подводит.
Школа переводчиков ООН в Москве закрылась в 1991 году, но по ее лекалам создали Высшую школу перевода на базе Герценовского университета в Петербурге. Она работает в формате дополнительного образования, основной упор сделан на синхронную подготовку.
Что касается европейского подхода, то он предполагает гораздо меньший объем аудиторной работы, чем у нас. На курсы набирают всех желающих и работают с ними не индивидуально, а на расстоянии: дают задание и в конце месяца принимают. То есть контакт преподавателя со студентами минимальный. На мой взгляд, это неправильно. В результате из набранной тысячи человек до выпуска доходят условные двадцать. Другое дело, что в Европе, где много стран и много народов, в целом развита экология синхрона, много дву- и трехъязычных людей.
Однако «ручное управление» при подготовке синхронистов все-таки в разы эффективнее.
В Вене были довольно сложные технические вещи, связанные с МАГАТЭ, ДВЗЯО, космосом. Иногда попадал в Женеву, где тоже хватало специфики: от заседаний комитета по разделке туш до комитета по правам человека.
Многие считают, что работа синхронных переводчиков в международных организациях – это высший пилотаж. Но это не так. Я считаю, что уважающий себя переводчик может очень быстро достичь высокого уровня перевода и в Департаменте лингвистического обеспечения МИД, если не отлынивать от работы и не халтурить.
Работа в международных организациях имеет свои серьезное недостатки. Там начинается однобокое развитие и прекращается рост. Занимаешься все время одной и той же тематикой и не замечаешь того, что происходит вокруг. От однообразия, рутины начинаются нехорошие процессы, связанные с выгоранием. Поэтому зачастую там стараются не задерживаться: работают три-пять лет и потом уходят в другое место, чтобы не потерять квалификацию и конкурентоспособность на рынке. Кроме того, многие русскоязычные переводчики, возвращаясь спустя много лет домой, не могут работать в России, так как утратили навык синхронного перевода с русского языка.
Синхрон – своеобразный формат перевода. В нем очень много степеней свободы, того, что по-английски называется «interpretation freestyle». Зачастую эту свободу нам предоставляют сами выступающие, когда начинают говорить очень быстро, а мы за ними не успеваем. В таком случае нужно этой свободой воспользоваться, чтобы вытянуть мероприятие, не захлебнуться и не опозориться. Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Это довольно сложный психологический барьер, который не все могут преодолеть. Часто если человек пропустил слово, у него начинается паника.
Но ведь перевод – это работа со смыслами. Я бы даже сказал, пересказ.
Для этого нужно обладать некоторыми навыками. Например, навыком компрессии. Люди вообще говорят очень пространно; если еще и быстро, то эта вода превращается в потоп, который забивает канал коммуникации, создает белый шум, и слушатели не понимают, о чем идет речь. Одна из задач синхронного переводчика – отфильтровать эту полову и донести смысл так, чтобы все было понятно на слух. Ухо – инструмент несовершенный, скорости не выдерживает – и длинных фраз тоже. Поэтому фразы должны быть короткими и понятными в моменте. К тому же, нужно помнить, что мы работаем с готовой аудиторией: из-за пропуска чего-то катастрофы не будет, все всё поймут. Гораздо хуже, если наврать – это беда.
Синхронный перевод – это всегда работа по неполной информации, потому что неизбежно возникают помехи. То кто-то отвернулся от микрофона, то закашлял, то отвлекся на другую тему, то что-то упало на пол, то бумажки зашуршали и т.д.
Парадоксально, но синхрон – это больше о том, чего переводить не надо, чем о том, чтобы переводить все.
Чем меньше переводишь, тем больше в переводе пользы. А попытки перевести все кончаются кашей-малашей: посыл не доходит, информация тонет в словесном кружеве. Очень хорошо это было видно на конкурсе COSINES Pi, где я был в составе жюри: те, кто пытался переводить все, получали самые низкие отметки; те, кто работал по основному содержанию, по смыслу, были на коне.
Погоня за полнотой приводит к провалу.
Я советую заниматься синхронным переводом всем, независимо от того, будете ли вы синхронить или нет. Хотя бы в ознакомительном режиме походить на курсы синхронного перевода. В том числе чтобы почувствовать внутреннюю смелость, разбудить в себе креативные силы, преодолеть психологический барьер.