«Не просто болеть от травмы свидетеля»: как волонтёр_ки помогают вывезенным украинцам

Сколько месяцев вы помогаете вывезенным? Как все началось? В каком вы сейчас состоянии, какая у вас нагрузка?

Мы работаем пятый месяц. Всё началось с маленького чата и стало чатом побольше.

В начале мая, прочитав жуткие и разрозненные новости о том, что украинцев вывозят в Россию, мы (на тот момент буквально пара-тройка человек) принялись обзванивать районные отделы Минздрава и Министерства социальной политики Екатеринбурга.

Разговоры были вежливые и безуспешные, в духе «если вы беженец — приходите к нам в приемную, поможем»; потом, к счастью, через большие общероссийские волонтерские чаты связались с волонтёркой, координировавшей переезд семьи из лагеря в Джанкой — в ПВР под Екатеринбургом. И так началась работа.

Начинали с чата на 10 человек, сейчас активно помогают — руками, ресурсами, авто, — около 100 человек, а в целевые сборы включается и того больше. Обеспечиваем вещами и базовыми медикаментами ~250 человек, постоянно обновляем внутренние правила и принципы работы. Тем украинцам, кто остается (временно или надолго), сейчас стараемся помогать с трудоустройством, консультируем по съему жилья, по переездам.

Сталкивались ли вы с волонтерами которые за войну?

У нас строгие внутренние правила: войну в чатах не обсуждаем, политику тоже. В личных контактах с переселенцами — слушать, работать из позиции «я здесь для тебя». Это правило пытаемся соблюдать в обе стороны (есть волонтеры и с про-, и антивоенной позицией), но оно, конечно, иногда дает сбои. Пару раз на выездах в ПВР некоторые волонтеры, пользуясь тем, что дорога длинная, вели разговоры о геополитике и великой миссии РФ, но, к счастью, они смогли услышать просьбы других волонтеров: не убеждайте, не пропагандируйте. Весомым аргументом было — у нас есть общее дело, и раз мы сходимся в том, что гуманитарная помощь — необходима, давайте её обеспечивать, а наши фундаментальные различия уберем из разговора.

Расскажите, пожалуйста, в каком состоянии к вам обращаются за помощью украинцы – какие кейсы были самыми тяжёлыми? Многие ли хотят выехать из РФ? Обманывают ли их, пытаются ли использовать в российской пропаганде?

Поначалу нам попросту не доверяли. 3-4 выезда спустя между некоторыми волонтерами и вынужденными переселенцами завязались более-менее доверительные отношения, и украинцы стали больше и чаще просить о помощи.

Важно, что состав людей очень разный: каждый ПВР, каждый корпус, каждый этаж, — такой же пестрый, как, условно говоря, городской район. У всех разные запросы, образование, видение войны, своего будущего, будущего близких. Есть техническая интеллигенция, есть люди, вынесенные за черту бедности, — очень разные люди, и в очень разном состоянии. Есть пострадавшие при авиаударах. Есть видевшие смерть близких. Есть мариупольские, невесть сколько дней сидевшие в подвалах.

Но отдельно идут случаи, в которых война усилила и без того сложные отношения. Есть девушка, жившая с отцом, отец её бил. Война началась, их вывезли, они оказались в предельном социальном вакууме, и он стал бить её чаще. Это случай, в котором краткие встречи с психологами не дают результата, нужна сепарация и долгая терапия от терапевта, знающего протоколы работы с ПТСР. Многие привезли с собой проблемы, которые тлели до войны и вспыхнули вместе с ней, от плохих зубов до домашнего насилия. И мы знаем, что наших ресурсов на всех не хватает.

О пропаганде — она работает: люди приезжают в ПВР и ориентируются на какие-то туманные обещания, которые им вешали по пути, а потом сталкиваются с крючкотворством и неустроенностью на месте. Их прямо сейчас в ПВР опрашивают, кто из какой области; администрация созывает людей для дистанционного участия в готовящихся «референдумах», в чате грустно шутят «А что нас ищут? Депортировать, что ли, хотят?». В разговорах о будущем и переезде очень неохотно и боязливо реагируют даже на аккуратные упоминания Европы. Выехать из РФ в Европу хотят буквально единицы. Много страхов и неуверенности, нет сил куда-то ехать дальше, боятся не адаптироваться в стране с совсем другими культурой и языком.

Препятствует ли вам администрация – городская администрация, администрация ПВР?

Практически нет. Они смотрят на нашу помощь сквозь полуприкрытые веки. Мы не НКО, у нас нет никакого юридического статуса, и администрация позволяет привозить вещи, проводить встречи (ци-гун и спортивные занятия для взрослых, мастер-классы для детей), передавать медикаменты. Конфликты скорее содержательные. Например, они с трудом примирялись с тем, что мы приглашаем психологов. Аргументация была такой: «вы привозите психологов, а у нас потом люди плачут». К счастью, несколько разговоров спустя эту проблему мы преодолели, мы продолжаем работу и регулярные выезды в ПВР. И, к сожалению, мы не можем наладить поставку фруктов и молочных продуктов, которые бы здорово разнообразили типовое меню ПВР. Но это связано с правилами организации тендеров на питание, в которые мы зайти никак не можем.

Сталкивались ли вы с угрозами и преследованиями за свою деятельность?

Нет, пока такого не было. Сталкивались только с «ой, а что, можно помогать? а вас за это не посадят?» от разных знакомых; а также с «ну, это уже украинцы, а не жители Донбасса, зачем им помогать» от пары возможных спонсоров. И в день, когда мы сделали наш чат публичным, мы пережили короткую атаку ботов. В итоге просто ограничили доступ в чат — лёгкой капчей.

Что бы вы хотели передать россиянам, которые пока не знают, становиться волонтерами или нет? Чего вам не хватает — денег, людей, поддержки (какой?), чтобы помогать эффективнее?

Простые слова: практически в каждом российском городе и точно в каждой российской области есть как минимум один пункт временного размещения, где оказались люди — такие же, как и вы, — и они растеряны, исключены из своего быта, и даже маленькие включения — скинуться на лекарства, помочь с визитом ко врачу, — во-первых, даруют им чувство человеческого контакта, во-вторых, реально помогают. Нет ничего преступного в том, чтобы часть своего времени посвятить помощи вывезенным. Это первое.

И, если вы готовы стать волонтерами, поищите сообщество в вашем городе. Оно наверняка есть, и у него наверняка уже есть правила и подсказки: что делать, на что обращать внимание. То есть, для вас уже протоптан маршрут, по которому можно идти, и вас поддержат другие неравнодушные люди. Кажется, это минимальное усилие, которое позволит вам не просто болеть от «травмы свидетеля», а видеть тех, кому ваше внимание нужно.

Нам, кажется, хватает людей; нам иногда не хватает денег и сил структурировать направления помощи и сил на то, чтобы мыслить стратегически.

Произошло ли у вас что-то хорошее? Удачный кейс помощи и т.д.

Да, хороших кейсов — уже порядочно. Мы помогли шести семьям выехать из ПВР. Они решили остаться в области, мы помогли найти и обустроить жилье, паре из них  помогли выйти на работу (к нормальным людям, у которых хватает внимания на сотрудников). Помогли молодой роженице, отвезли в роддом, передавали туда вещи, сейчас успешно провели внутренний адресный сбор в чате на специальное питание для малыша на три месяца вперед. Настроили регулярные выезды психологов в ПВР, они каждую неделю проводят короткие сессии с несколькими вынужденными переселенцами; отдельная команда у нас отвечает за детские праздники, за занятия с детьми и теперь — за зарядку и физкультуру для взрослых.

Сейчас стараемся разделять помощь тем, кто внутри ПВР, и тем, кто выехал — для последних отдельно собираем на складе мультиварки, предметы мебели, прочая.

Есть удачный кейс помощи нам — мы договорились с несколькими частными спонсорами, которые регулярно и гарантированно помогают нам с закупкой средств гигиены, это позволило свободней оперировать бюджетом общего сбора.