В шумном ресторане
Я жил в Тирасполе, где было много цыган — оседлых. И родился я на улице Луначарского, которая в простонародье так и называлась — Цыганской. Ну а на самом деле там, на той улице небольшой, был полный интернационал с евреями. В школу я пошёл уже из нового жилья в новом микрорайоне из домов-хрущёвок, это было на отшибе города в районе старинного ручья и его балки, и где-то там тоже водились оседлые, в частных застройках. На глаза они особо не попадались. Но вот в мой второй класс, помню, попробовали интеркорпорировать цыганку Любу. Она была что-то вроде ребёнка-Маугли. Мы всем классом собирали ей деньги на одежду, на портфель, учебники и тетрадки. Чьи-то мамы ей пошили школьную форму с фартуками. Люба училась плохо, всегда была перепачкана чернилами, впрочем, как и некоторые «обычные» девочки, у которых с чернилами теми были проблемы. Не все могли с этой напастью управляться, у кого проблемы с моторикой. Кстати, я до сих пор не пойму, зачем надо было теми чернилами и стальными перьями связывать детей. Но Люба вскоре исчезла, так же волшебно, как и появилась.
Иногда с пацанами, когда вояжировали по округе, мы могли видеть движения табора, издалека. И всегда убегали, словно те за нами гнались. В общем, этот народец держался как-то обособленно и пытался, как казалось, раствориться и не выделяться. А кто выделялся, тот был авторитетным без условий, из взрослых. Это был городской барон и его многочисленная родня. Эти люди могли фигурировать на улицах, группами, и без всякой экзотики.
Когда я служил в армии, ребята-туркмены меня, почему-то, называли цыганом. Не знаю, почему. Может, за какую-то вёрткость, что ли. А может, они цыган никогда не видели, но представляли с подстановкой.
Потом у меня был приятель-гробовщик, цыган. Затем сантехник дежурный, обслуживал мой магазинчик, как цыган. Хорошо платил ему.
Ну а перед эмиграцией в США на меня напали кишинёвские цыганки, у пункта обмена валюты, человек шесть. Но это было забавно. Деньги свои я сберёг, но получил затрещину. А чтобы унять конфликт, я поведал их главной, что сам из Тирасполя, и что «кентуюсь» с бароном, фамилию которого назвал. Это произвело магический эффект. И я на них зла не держу.
Вещи посерьёзнее типа гоп-стопа и поножовщины у меня были до этого незадолго, в Одессе, и с цыганами уже не связанные.
Ну а в эмиграции, на Брайтон-Бич, такого не было, как в Париже с его белоэмигрантами. Я застал такую местную звезду, как Вилли Токарева. Других звёзд переманила Россия к себе, и те реэмигрировали, что ли. Ну, там, всякие шуфутинские с их похабщиной а-ля шансон. Ну и поскольку разгорелся скандал с каким-то вором Японцем, который вокруг Токарева крутился, и тот сам, Вилли, Брайтон наш покинул. А ресторан «Одессу» снесли, сровняли с землёй, может, лет восемь назад. Я там так и не побывал, что-то не тянуло. Оставался местный песенник Миша Гулько, жил конкретно по-соседству, встречались на улице.