Гордон Бэйзмор, Три парадигмы ювенальной юстиции, часть 1

Бэйзмор Гордон Три парадигмы ювенальной юстиции

Сегодняшние дискуссии в США о политике в области правосудия для несовершеннолетних включают в себя отчасти повторение чего-то «старого», отчасти утверждение чего-то «нового», в чем-то они скучны, но в них также присутствует и привлекательный новый горизонт. Нечто «старое» - это философия государства-как-родитель (parens patriae), которая исторически различала детей и взрослых на основе представлений о зрелости и состоятельности и вверяла государству обеспечение обращения с подростком, представшим перед судом, ради его высших интересов. Реально это обращение было обеспечено в соответствии с медицинской интерпретативной моделью, предполагавшей, что преступное поведение - это проявление внутренних психологических проблем и проблем в межличностных отношениях, которые имеет правонарушитель (Rothman, 1980). Собственно эта медицинская интерпретация вместе с философией parens patriae и образуют ядро парадигмы индивидуализации обращения с правонарушителем.
Более криминализированная и, по сути, наказывающая модель ювенального суда представляет собой нечто новенькое. Хотя, на самом деле, эта модель заимствована из системы уголовного правосудия для взрослых. Модель «воздаяния по заслугам» (Von Hirsch, 1976; Schneider and Shram, 1983) всплывает в результате идеологического наскока рейгановского Министерства юстиции, когда оно снизошло до ювенального суда (juvenile court) с идеей использования жестких методов (Regnery, 1986; Manfredi and Rossum, 1989). Термин «карательное правосудие» описывает парадигму, которая в первую очередь фокусируется на ценности и приоритете уголовного наказания, причем она акцентирует воздаяние как принцип принятия решений. В карательной парадигме в самой меньшей степени присутствуют цели реабилитации. Кроме того, эта парадигма расширяет значение формальной вражды сторон, определения виновного и соответствующих последствий в приговоре (Field, 1990; Bazemore and Umbreit, 1995; Zehr, 1990).
Нечто действительно новое, задающее горизонт ювенальной юстиции, - это альтернативная парадигма, которая может дать направление в будущее. Это будущее может принести формальную отмену судов для несовершеннолетних (Field, 1990) или просто расширить отрицательные стороны существующей системы (Rosenberg, 1993). Оно может также дать надежду на переоткрытие ювенальной юстиции, основанное на особом видении вопроса в целом. Парадигма восстановительного правосудия может дать новую рамку и иные «линзы» для восприятия преступлений несовершеннолетних и реагирования на них (Zehr, 1990).

До сих пор дискуссии о будущем ювенальной юстиции в США были ограничены суждениями, что нужно «больше наказывать» или «необходимо более правильное индивидуальное обращение» или какая-то комбинация этих вариантов. И хотя недавно много говорилось о потенциале исправительных программ и практик, таких как возмещение ущерба, служба для местного сообщества (community service), примирение жертвы и правонарушителя (например, Schneider, 1985; Galaway and Hudson, 1994; Umbreit and Coates, 1993; Bazemore and Maloney, 1994), все же восстановительное правосудие редко упоминалось на соответствующих политических дискуссиях в США как руководящее начало систематической реформы ювенальной юстиции. В частности, так происходило потому, что слишком мало было сделано попыток очертить компоненты парадигмы восстановительной ювенальной юстиции в качестве практической альтернативы обеим моделям - индивидуализации обращения и карательного правосудия. Концепция восстановительного правосудия отчетливо дала видение пути, но слабо вошла в политику и повседневное управление (Van Ness, 1993; Ashworth, 1993).
Сегодняшний кризис ювенальной юстиции США наилучшим образом можно понять как конфликт между двумя недостаточными и несовместимыми парадигмами, каждая из которых оправдывает одномерную, ограниченную реакцию на преступления несовершеннолетних. В этой статье будет представлена перспектива восстановительной парадигмы для ювенального суда и рассмотрено вытекающее из нее изменение миссии ювенальной юстиции.

Парадигмы, парадигмальные изменения и политика в области ювенальной юстиции

Возможно, следовало бы использовать слово, более сильное чем «кризис», чтобы охарактеризовать сегодняшнюю ситуацию в наших системах ювенальной юстиции. Кажется, что во многих штатах эти системы растворяются или кем-то систематически разрушаются (Lemov, 1994; Juvenile Justice Update, 1995). В других - ювенальная юстиция подвергается нападкам столь жестким, каких не было уже почти сто лет с момента создания первого ювенального суда. Недавние законодательные изменения в штатах Джорджия, Орегон и Флорида, связанные с помещением по приговору суда несовершеннолетних в тюрьмы для взрослых, свели к минимуму или вообще отказались от возрастных ограничений, что еще больше сократило и без того ограниченную юрисдикцию ювенального суда. Эти законодательные изменения были только самым последним и наиболее ярким этапом нападок на суды и систему в целом, которые уже более десяти лет подвергаются структурным, процедурным и идеологическим трансформациям (Feld, 1990, 1993; Walkover, 1984).
Некоторые сторонники сохранения ювенальных судов предпринимали шаги, чтобы еще раз доказать (McHard, 1990) или придать значимость (Krisberg and Austin, 1993) миссии индивидуализации системы ювенальной юстиции. Хотя эти аргументы представляют собой правильные попытки сохранить акцент на реабилитации, имеющей место в ювенальной юстиции, можно предположить, что объявление этой миссии недостаточно, чтобы сохранить или приобрести общественную поддержку (Feld, 1993; Bazemor, 1993). Фактически, та быстрота, с которой в разных штатах началась разборка систем ювенальной юстиции и произошло сокращение дискреционных полномочий традиционных ювенальных судов, отражает сомнения в жизнеспособности парадигмы индивидуализации обращения и указывает на глубокое разочарование общества в отношении ювенальных судов. С другой стороны, новый карательный подход вступает в противоречие с особым менталитетом суда и системы юстиции для несовершеннолетних, основанных на их особом пути развития, статусе и целях реабилитации.

Парадигмы индивидуализации обращения и карательного правосудия

По сути, парадигма - это «линза», через которую мы видим проблемы, и рамка, в которой мы размышляем о ее решении (Zehr, 1990). Подобно обычным линзам, парадигма фокусирует наше видение определенным образом и ограничивает или отбрасывает альтернативные точки зрения. Парадигмы формируют наше восприятие реальности и «...определяют, как мы решаем проблемы. Они задают то, что мы считаем возможным и невозможным и формируют общий консенсус. ... Вещи, которые не включены в парадигму, представляются чем-то абсурдным» (Zehr, 1990 стр. 87). Парадигмы также устанавливают приоритеты и определяют ключевые вопросы, с которыми имеет дело правосудие. Более чем десятилетие парадигмы индивидуализации обращения и карательного правосудия определяли приоритеты для всей деятельности ювенальной юстиции и фиксировали параметры политических дискуссий о судьбе ювенальных судов.
Ювенальные суды были образованы как квази-социальные службы, которые не имели четких правовых оснований; обращение в этих судах основывалось на медицинской модели, определенным образом объясняющей причины преступного поведения (Rothman, 1980; Platt, 1977). В соответствии с этими предположениями преступное поведение рассматривалось как симптомы скрытых нарушений, при этом природа и серьезность преступления были сравнительно менее важны, чем обеспечение терапевтических услуг для исцеления этих предполагаемых нарушений. Парадигма индивидуализации обращения или, как она известна в Европе, - модель социальных услуг - принесла следующее видение преступления несовершеннолетнего - «преступление не рассматривалось само по себе, оно являлось знаком нарушенных процессов социализации. Вмешательство (компетентных органов) старалось исправить это социальное отклонение, применяя методы, адекватные личностным проблемам и нуждам молодого правонарушителя.» (Walgrave, 1993, p.3).
Начиная с 70-х годов, модель индивидуализации обращения справедливо и несправедливо критиковалась как неэффективная (Martinson, 1974 and Whitehead, 1988), причем эта критика была частью более общей атаки на функцию реабилитации (например, Martinson, 1974). Она также критиковалась как клеймящая, дорогая, патерналистская, пристрастная и страдающая правовой необоснованностью в части как продолжительности, так и интенсивности применяемых мер. Практика работы изменилась, начиная с 70-х годов, и теперь едва ли многие профессионалы ювенальной юстиции явно подпишутся под медицинской моделью обращения (Palmer, 1992). Тем не менее, предположение, что правонарушитель - пассивный объект, нуждающийся в терапии и лечебных услугах, все еще доминирует в риторике и повседневной реальности системы ювенальной юстиции (Bazemor, 1991; Walgrave, 1994).
В то время как эффективность индивидуального подхода в достижении целей реабилитации часто ставится под сомнение, другие ожидания (публики) вовсе не принимаются во внимание. В частности, подход индивидуализации обращения формально не считает нужным наказание или, иначе говоря, порицание преступного поведения и создание соответствующих последствий для преступника. Этот подход не отводит никакой роли ювенальному правосудию в повышении безопасности общества. В результате, специалисты, принимающие решение в области ювенальной юстиции, оказались непоследовательными в осуществлении функции наказания и удовлетворении потребности общества в безопасности (Rothman, 1980; Schneider, 1990; McAnany et al., 1984). Они зачастую маскировали наказание под индивидуализацию обращения (Rothman, 1980; Miller, 1991), смешивали цели наказания и обеспечения общественной безопасности и зачастую рассматривали применение санкций как альтернативу индивидуальному подходу, а не как основной компонент ювенальной юстиции (Melton, 1989; Bazemore and Umbreit, 1995). [Автор использует термин «sanctioning function» здесь и далее в тексте, а также производные от него «sanction crime and offender» и др. В соответствии со словарем этот термин имеет значение «наложение предусмотренной законом меры наказания», т.е. опирается на неявное использование понятийной базы карательной парадигмы. В контексте авторских размышлений о базовых функциях института правосудия, свободных от задач, предписываемых конкретной парадигмой правосудия (например карательной парадигмой), этот термин правильнее понимать в смысле порицания (осуждения) преступного поведения и соответствующего воздействия на правонарушителя (прим. М.Флямера).]
В 70-х годах, когда влияние философии parens patriae стало ослабевать, критика подхода индивидуализации обращения и непоследовательность принятия решений в области ювенальной юстиции, подтвержденная большим количеством документов, привели к серьезной необходимости в его реформировании. Использование философии «наказание по заслугам» (Von Hirsh, 1976; Schneider and Shram, 1983; Thompson and McAnany, 1984) явилось одной из попыток внести рациональное зерно в беспорядочное принятие решений в отношении несовершеннолетних и утвердить значимость самой функции наложения санкций. Несмотря на намерение сократить произвольное и чрезмерное использование наказания, политика и практика «заслуженного наказания» на деле привели к его чрезмерному использованию. Принятие обязательных и четко определенных директив по вынесению наказания, кодексов для несовершеннолетних, в которых перестали делать акцент на реабилитацию и учитывать потребности преступников, расширило полномочия уголовного преследования, а меньшее количество ограничений на передачу дел в обычные суды (Feld, 1990) привели к большему количеству наказаний, связанных с лишением свободы, и более длительным срокам содержания под стражей и домашним арестом, не приведя к каким-либо ощутимым изменениям в уровне преступности (Castellano, 1986; McAllair, 1993).
Помимо этого, реформы в духе «наказания по заслугам» вызвали довольно сомнительные идеи у политиков и общества. Первая: узаконивая наказание во имя него самого, карательная политика, тем самым, давала понять прокурорам и другим специалистам, принимающим решения, что уголовное наказание - это и есть надлежащая реакция на неправомерное поведение. Вторая: как и предсказывали некоторые криминологи, приравнивая санкции и карательные меры, направленные исключительно на причинение боли и дискомфорта преступнику, легализация карающего наказания создала предпосылку к более суровым наказаниям, т.к. стало очевидным, что существующий уровень жесткости не дает желаемых результатов. Это привело также к тому, что поиски менее вредных и менее дорогостоящих видов наказания прекратились, поскольку они теперь рассматривались как более слабые и неадекватные (Bazemore and Umbreit, 1995). И, кроме того, к более широкому использованию тюремного заключения и росту требований передавать все большее количество подростков в систему общего уголовного правосудия (Butts, 1994; Feld, 1990).

Скачать статью целиком можно здесь: http://sprc.ru/sites/default/files/paradigmi.rar.