«Люди впервые за долгое время заговорили о поэзии»: солист группы «Бонд с кнопкой» Илья Золотухин про новый альбом «Дом», хейт и бережные хрущевки
Российская музыкальная сцена любит тестировать своих героев: пока артист живёт в подвале, записывает EP на диктофон и собирает друзей на квартирниках — он настоящий музыкант. Но стоит хотя бы немного прославиться — тут же начинаются обвинения — «пафосно», «попсово», «переигрывает».
Сейчас это происходит с «Бондом с кнопкой» и его солистом Ильёй Золотухиным. 17 октября у группы вышел альбом «Дом», вызвавший споры в рилсах, Твиттере и среди админов тг-каналов и музыкальных критиков.
За несколько лет «Бонд с кнопкой» превратились из нишевой инди-группы в коллектив с солд-аутами на больших площадках, миллионами прослушиваний на стримингах и 46-й строчкой в мировом чарте Shazam, обогнав многих европейских и американских звёзд. Однако вместе с массовостью пришла и критика.
Основной удар пришёлся на тексты: песни группы — смесь бытового и метафизического, эмоциональной честности и драматизма. Для одних это нерв времени, отражение реальности и ностальгия, для других — надрыв ради эффекта, который «физически неприятно слушать».
Сравнения с Сергеем Есениным, Хаски или «нейросетью, обученной на поэзии» отражают ту же дилемму: новая русская поэзия или дешёвая графомания с претензией на интеллект?
Вирусные разборы вроде ролика Артёма Распопова* только усугубили споры: можно ли назвать тексты группы лирикой, если за строчками вроде «бережные и нежные хрущёвки», «свобода цвета кителя Сталина» нет очевидного смысла?
Их новый альбом «Дом» был написан до «Кухонь», уже успевших стать культурным триггером. В нём те же тексты о детстве, семье и тот же надрыв. Однако из-за выросшей популярности группы слушатель теперь требует «объяснение», а Золотухин предлагает «эмоции». И тут начинается разрыв.
Авторка FOMOTEKA Вика Старостина поговорила с Ильёй Золотухиным о реакции на критику в Твиттере, усталости от «Кухонь» и «Сидра» и необычных работах — от вахтовика в тундре до гробовщика.
Вика Старостина: После выхода альбома и всей этой волны критики мне самой захотелось докопаться до правды — не столько понять, что стоит за «кителем Сталина» и «бережными хрущёвками», сколько узнать, как вообще живёт человек, которого за неделю успели и обожествить, и отменить.
Мы встретились с Ильёй в дождливый вечер на Китай-городе. Он пришёл — в пальто и с усталым видом. Сначала разговор не особо клеился, Илья был не в настроении, и отвечал коротко и хмуро, но чем дольше мы сидели на лавке, тем меньше это было похоже на интервью. Где-то между шутками, затяжками сигарет и паузами разговор превратился в возможность выговориться — честно и немного растерянно.
Человек без фундамента, вопль деда и группа «Ташкиново»
Когда ты понял, что хочешь быть музыкантом — поддерживали ли тебя близкие?
Поддерживали и поддерживают. Мама сказала: «Это, конечно, всё плохо, но делай, что хочешь. Делай какую-нибудь фигню весёлую». Я и сделал.
Вспомни свой первый концерт. Что ты тогда ощутил?
Это было в ноябре 2017-го в анти-кафе «Станция», пришло человек пятьдесят. Я вышел на сцену, и где-то с третьего припева люди начали подпевать. Тогда как раз вышел альбом «Доброе утро». В нём была одноимённая песня про порно. Абсолютно незабываемое чувство и очень дурацкое... Кстати, директор этого анти-кафе и свёл наш альбом.
И как сейчас ощущаются солд-ауты в сравнении с первыми концертами?
Я чувствую гигантскую ответственность. Вижу цифры в бюджете и думаю: «Мы столько тратим на всё это дело, а ради чего?». Посмотрим, конечно, что будет дальше. Если в нас окончательно не разочаруются, то в следующем году соберём ВТБ Арену.
Что думаешь про тренд на фолк среди молодого поколения?
Каждые 50 лет люди возвращаются к своим корням. В середине XIX века были народовольцы, потом — крестьянская поэзия, в ХХ веке — почвенники — Распутин и Астафьев. Сейчас — наше поколение и общий запрос: кто мы, зачем мы здесь и куда мы идём?
У тебя есть ответ на эти вопросы?
То есть фольклор и хоровое звучание — это что-то созвучное тебе?
Не знаю, что мне созвучно. Иногда думаю, что я человек без фундамента.
А как ты определяешь свой надрыв в песнях?
Кажется, я родился старым. Люди правильно обращают внимание, что я хожу в пальто зимой. Если от этой нарочитой претенциозности когда-то можно будет избавиться — будет хорошо. Но я много времени провёл в желании быть таким. Потому что быть смешным, в том числе и в музыке — это легко, а быть серьёзным — это большой труд. Я хочу быть серьёзным до конца.
Ты за эти годы думал о смене названия группы?
Да, конечно. Была идея — «Чучело в роще», но Дамир (барабанщик группы, – прим. ред.) сказал, что нам оно не надо.
Ещё я хотел назваться «Ташкиново» (микрорайон Нефтекамска, — прим. ред.). Оттуда как раз родом Дамир. Но пусть уже будет как есть. Зато сейчас люди слушают сигареты и их песню про алкоголь. Это забавно.
А ты сам курил «Бонд» с кнопкой?
Нет, это совершенно ужасные сигареты.
Новый альбом «Дом», успех «Кухонь» и «р — с*ка — резонанс»
Какая песня из нового альбома далась тебе сложнее всего?
Я переписывал трек «Дом» раза четыре — на моменте: «Прости меня, дорогой друг». Первые версии были потише, я там не орал. Правда, потом я много где заорал — и это всё исправило. (смеётся)
В одном из интервью ты сказал, что «Дом» может разочаровать слушателей. Почему?
Потому что там нет второй «Кухни».
Да. Но «Кухни» и «Сидр» — это не типичные для меня песни. «Сидр» был написан, чтобы превзойти «Кухни», хотя я понимал, что так не будет. Однако пранк удался. И трек залетел.
Почему ты считаешь, что это «не типичные» песни?
Мне не очень нравится вопить. Жанр этого требует, но мне технически [с точки зрения вокала] ближе альбомы «Путешествие» или «Праздник». Хотя «Дом» тоже хороший — его делали одни из лучших людей [музыкантов, звукорежиссёров, звукоинженеров и др.], которых я знаю.
Ты задумывался о таком успехе группы? Когда осознал, что это реально случилось?
Не знаю. Люди на улицах начали узнавать, это приятно. Пока не кидают помидорами — всё хорошо.
Расскажи про какой-нибудь случай.
Как-то я пошёл ночью в аптеку за грелкой для своей девушки, а там стоит курьер и спрашивает: «Ты Кухни?». Я говорю: «Ну, видимо, да». На следующий день я поехал за компьютером. Захожу в магазин, а там на всю мощность врубаются «Кухни». Я начинаю орать: «Выключите это, пожалуйста!».
Ты настолько не любишь эту песню?
Есть ощущение, что она затмила остальные треки?
Хотел бы вычеркнуть её из истории группы?
Хочется, но я не могу. Людям нравится — надо играть. Но они постепенно тоже устают [от этой песни].
Что в тебе изменилось после успеха «Кухонь»?
Я почувствовал ответственность за то, что я несу (прим.ред. — создаю)… И выпустил «Сидр». (смеётся)
Вообще, я долго переделывал альбом. Хотелось сделать лучше. Эта ответственность вызывает дискомфорт: приятно видеть места в чартах, но я морально устал от самого себя.
Если бы вместо «Кухонь» могла залететь любая другая твоя песня, какую бы ты выбрал?
Мне любая надоест со временем. Но я бы хотел, чтобы песню «Дом» послушало побольше народу. Она прикольная, в ней есть какая-то жизнь.
Как думаешь, ты уже нашёл «своих» слушателей?
Посмотрим, что будет дальше с «Домом». Он явно залетел и весьма успешно, учитывая р — с*ка — резонанс. Правда, выводы делать пока рано.
Но люди впервые за долгое время заговорили о поэзии — это уже интересно. И если они говорят, что мои тексты — «плохие», значит, примерно понимают, какие «хорошие». Но делать выводы после 30-секундного видео в Интернете — уровень критики сегодняшнего постмодерна.
Срач в Твиттере, смысл «Сидра» или его отсутствие
Что вообще думаешь о сраче в Твиттере?
В нём есть доля правды. Текст [песни «Сидр»] действительно плохой, и я сам его написал. Но если вы действительно пытаетесь понять, при чём тут китель Сталина, то у вас проблемы. Я видел ролик, где чувак, закончивший аспирантуру, говорит: «Не могут быть хрущёвки «бережными!»». Да, действительно не могут. Но если человек разговаривает с домами, то он лучше знает, что они могут, а что нет.
С «Кухнями» всё ясно. А в чём прикол «Сидра»? Его тоже не особо жаловали.
Это состояние, когда ты бухой и влюблённый идёшь куда-то с абсолютно левой дамой. Я много времени так провёл.
Хм. А я подумала, что это про какие-то обрывки воспоминаний…
Так выглядят все мои песни, к сожалению. Я бы хотел написать что-то более сюжетное, но пока не могу.
Чувствуешь, что тебя не понимают?
Смысл — коллективная штука. Люди привыкли к краткому содержанию вещей и понятным выводам — они есть в баснях или песне «Базовый минимум».
Я знаю, про что я пишу и что хочу сказать, но смысла у конкретного слова нет. Он [смысл] вообще не обязан быть везде. Если вы ищете его в моих песнях — попробуйте придумать его сами, но я этого не требую.
Ты вообще часто задумываешься о мнении других?
Я бы соврал, если бы сказал, что всё происходящее меня не тревожит. Это действительно дискомфортное ощущение — очень много людей не поняли [альбом «Дом»]. С другой стороны, это [конфликт] — тоже способ найти «своих», создать коммьюнити. Немного деструктивное, немного тупорогое, но коммьюнити.
Класс коррекции, тундра и работа гробовщиком
Есть ли в твоих песнях прямые отсылки к родному городу? Как он повлиял на твое становление?
У меня было очень счастливое детство и любящая семья. Я провёл детство у родителей и в деревне у бабушки. В Нефтекамске только школу окончил. Это вторичное место моей жизни.
В песне «Дом» ты обращаешься к себе-ребёнку. Каким «взрослым» ты представлял себя в детстве?
Когда я был маленький, я не представлял взросление, я представлял сразу старость в лесу с оленями и медведями. Я вырос на даче у папы в лесу. Поэтому я не очень понимаю, что делать с юностью и молодостью.
Первый класс был ужасным. Учительница очень завидовала, что у моей мамы была шуба, а у неё нет. И очень бесилась из-за этого.
А ещё в школе меня чмырили. Но, в целом, и что дальше? У нас вообще был класс очкариков. Класс коррекции по зрению.
Расскажи про работу с хором города Выксы. Зачем тебе понадобилось детское многоголосие?
Там всего два голоса. Мне хотелось сделать что-то похожее на «Крылатые качели», но на свой лад. Потому что это [песня «Крылатые качели»] депрессия взрослых мужчин, спетая детьми. Подумал, будет прикольно. И, вроде, получилось. Песня «Любовь» нравится людям.
Рядом с детьми в Выксе я почувствовал себя полезным, мне стало лучше. Они какие-то настоящие. У них нет Интернета, зато есть разные весёлые мероприятия.
К слову, в сериале «Громко и честно» ты говоришь, что тебе хочется быть полезным. Как ты это ощущаешь?
Суть моей музыки в коллективности и объединении людей. И даже несмотря на то, как всем не понравился «Сидр», они всё равно за счёт него нашли друг друга.
До популярности «Бонда с кнопкой» ты работал вахтовиком в тундре и гробовщиком. Как эти профессии повлияли на твоё творчество?
Я написал песню «Дельта Нила» в тундре. Там как раз строили гигантскую дорогу. И «Птиц» тоже. Кибитка постоянно дрожала, бродила туда-сюда. А я сидел и писал: «Если земля не будет держать, схватись за меня».
Мой же первый рабочий день на должности гробовщика выглядел так: я прихожу, мне выдают пальто и повязку на руку. И тут вылетает гримёр с какими-то жуткими воплями и произносит: «Огромная б**** [блин] слониха!». А потом вывозят тело женщины весом 350 кг.
Никогда не забуду, с каким остервенением мы заколачивали этот гроб, пока поп говорил: «Берегите спины».
Я проработал там недели три, похоронил восемь человек. Контакты сохранились. Так что, если с музыкой не получится, туда вернусь.
Есть страх, что успех пройдёт так же внезапно, как и пришёл?
Так и будет. Сейчас любой успех длится полгода максимум.
Некоторые группы по десять лет держатся.
Это какие-то большие люди. Я не такой. Но жизнь покажет.
Что будешь делать, если всё закончится?
Уеду из Москвы, найду какую-нибудь работу. Но я бы хотел, чтобы мы ещё лет десять поработали [с группой].
Если бы ты мог передать послание себе через десять лет — что бы ты сказал?
Будь любопытным, люби ближнего, не умножай скорбь.
Что в жизни ты больше всего боишься упустить?
Жизнь саму по себе. Я сейчас много работаю и не успеваю жить и любить. А ещё — делаю много ошибок. Я в целом человек ретроспективный, каждый день думаю о том, как много говна я сделал в прошлом, и пытаюсь исправить. Но это невозможно.