«Я триггерю человека — красотой или антикрасотой»: интервью с художником Виктором Забугой
Виктор Забуга — современный питерский художник и яркий персонаж стрит-арт культуры. Он знаменит своими провокационными проектами, уличными авантюрами, наивной живописью и перфомансами. А еще — частым изображением членов, секса животных и мочи…
В этом мы убедились лично, когда пришли на открытие выставки «Одиссея Виктора Забуги» в галерею «Наковальня». Художник встречал всех в костюме Петра I и рисовал эскизы татуировок прямо на посетителях. А все потому, что «в Москве надо шуметь, чтобы всех взбодрить, заработать бабок и свалить в конуру бомжевать».
Набить на себе работу Забуги мы не решились, зато успели поговорить с автором — впечатлились не меньше.
— В твоих работах много иронии и ассоциаций. Как тебе удается смешивать искусство и юмор?
— Наверное, я просто легкомысленный человек и ни к чему не отношусь серьезно — это все передается в работах само собой. Нет какой-то специальной метки «чтобы было смешно».
Мой прикол — задеть человека, необязательно с хорошей стороны. Бывают же работы, которые отторгают: члены коней в банке с формалином мало кому могут визуально понравиться. Но тут эмоциональный разрыв, я триггерю человека — красотой или антикрасотой.
— Яркие и контрастные цвета на картинах: особенность творчества, осознанный выбор или что-то другое?
— Я смотрю на художников и друзей — все работают колером (концентрированный пигмент — прим. ред.), очень темнят, у них получается какое-то несочное говно. Моя задача — сделать, возможно, пластиковую, но супер яркую и кислотную штуку, чтобы она въедалась в память человека.
Колористика важна в передаче информации, ведь люди реагируют на цвет. Однако я использую яркие оттенки не только для привлечения внимания. В первую очередь, работы должны нравиться мне — мнение остальных не имеет значения. Я часто слышал о себе разные вещи, а если бы я их слушал — все бы уже давно закончилось.
— У тебя есть работа, с которой связаны интересные воспоминания?
— Я часто перекрываю или переписываю работы, которые хранятся у меня в мастерской. Однако есть одна забавная история про картину ‘Three monkeys’ — на ней макаки курят.
Как-то из Беларуси ко мне приехали подруги: выхожу из ванной и вижу, что одна из них крутит бутылку, а другая пытается поджечь, но не выходит. Вот я и написал двух макак. И это как бы не сексизм, макака же красивое животное — тут как посмотреть.
Носок на члене, полицейские и розовый лимузин
— Помнишь, как прошла твоя первая выставка? Как отреагировали люди? Пришел ли вообще кто-то?
— Моя первая выставка «ФАБРИ́К» прошла в клубе «Клуб» в Питере. Это место было легендарным — такое не повторяется или бывает раз в 10 лет. Вообще, я не люблю смешивать выставки и тусовки, потому что люди выпивают и им становится пофиг на искусство. Но в «Клубе» получилось символично и прикольно.
На открытии была сумасшедшая атмосфера: я красил людей, а мой друг Костя разделся догола, надел носок на член и катался на скейтборде. Когда пришли кураторы из «Севкабеля», они сначала несколько минут привыкали к происходящему, а потом предложили купить мою работу. Это была первая продажа с выставки, еще и не друзьям!
— Какие из твоих выставок можно назвать успешными, запоминающимися или, наоборот, провальными?
— Если в профессиональном плане, то последняя в «Наковальне» — успешная. По сути, ты приобретаешь опыт после каждой выставки, так что следующая априори должна становиться самой лучшей. Иначе глупо сказать, что максимально успешная была 3 года назад.
Выставки в Москве всегда делаются без кринжатины, в Питере в этом плане свободнее. На мою предпоследнюю персоналку ‘mr.Z’ приехали полицейские: я вышел через черный ход, а они начали забирать всех людей с татуировками на лице. Это произошло из-за того, что 13 января художник Ваня Волков слепил какашку на Марсовом поле — теперь ему грозит 6 лет тюрьмы.
На открытии персоналки был настоящий сюр! Мы заказали розовый лимузин, который простоял у моего дома 3 часа. Выставка начиналась с видеотрансляции, как я моюсь у себя дома и готовлюсь к открытию. Со мной все время ходил человек, который это снимал. И вот мы едем в лимузине в гробовой тишине, а должна была быть туса, веселье. Я все думал, посадят ли меня — нас могли задержать и дать по 5 лет каждому.
А какой-то неудачной выставки нет. Все можно назвать провальными, ведь везде есть косяки, на которых ты учишься.
Хейтить стрит-артистов и обожать коммунальщиков?
— В уличном искусстве есть своя граффити-вежливость: «Не лезь не на свою стену и не закрашивай чужие работы». Бывают ли еще какие-то правила и часто ли их нарушают?
— Стрит-арт — это взаимодействие с окружающей средой, его нельзя воспринимать как проект. Кто, вообще, может советовать, где, как и на чем рисовать? Ты вышел на улицу и сам все сделал. Но сейчас все смешалось: и муралисты, и оформушники (уличные художники, которые делают работы на заказ — прим. ред.), и активисты. Вот этот лозунг, что ты обязан быть против чего-то как Тима Радя, Абих и все эти либералы стрит-арта — я не фанат такого и хейчу это. Надо относиться ко всему проще — искусство должно быть красивым. Хотя я персонаж слишком ядовито-едкий и делающий много фигни, люди смотрят на мое творчество и любят. Потому что я могу быть говном, подстебывать, проверять и выводить на эмоции.
Бифф (конфликт между стрит-артистами — прим. ред.) с Гаммой* — был такой громкий случай.
— Подобные скандалы для стрит-артистов больше про положительный или отрицательный эффект? Можно ли назвать это взаимопиаром?
— В конфликте ты на равных с человеком, а Гамма мне неровня. Дом, где он наследил, находится у меня на районе — это спот, где я с пацанами сосиски жарю. А тут, значит, приезжает какой-то парень из Казани, печатает постеры с ромашками и пытается продвинуться. Меня бы это не тронуло, будь это другое место, но я каждый день там хожу.
Я не рисовал член на его на его «ромашках», думая, что это пиар. У меня была задача унизить его своим ответом публично — я ее выполнил. А Гамма это делал с подоплекой: ему хотелось попробовать биффнуться, но вышло слабовато.
— А как относишься к баффингу? Кажется, что коммунальщики Петербурга — одни из самых целеустремленных людей. Вспомним хотя бы случай, когда они пытались закрасить лед на Мойке.
— Если бы там написали «Вася», всем было бы все равно. А то, что ядовитой краской лед замазывали — не надо удивляться, мы живем в России. У нас даже есть фраза: «Круглое носим, квадратное катаем». Так что ничего такого, все достаточно адекватно и в стиле нашей страны — мне нравится, кайфую с этого.
— Почему стрит-артисты все чаще работают в мастерских? Помогает ли им опыт стихийного рисования? И остается ли место фристайлу в студийном искусстве?
— Холст — это спокойствие, посидеть порисовать и остаться во времени на сотни лет. У меня нет определенного медиума — я и ковры шью, и шмотки вяжу. А про остальных мне неинтересно говорить. Наверное, им тоже не хочется сковывать себя.
Я учился в художке в Нефтекамске и с детства рисовал граффити — это все один навык, с которым работаю по сей день. Мебель на выставке тоже я сделал, а не мебельщик: просто увидел на улице упавшее дерево, придумал идею и воплотил ее.
Время анонимных тусовок и воровства из книжек
— В Москве популярны творческие объединения, мастерские при музеях и галереях. Как устроена петербургская арт-сцена? Что с ней происходит сейчас?
— Она очень локальная: есть несколько небольших тусовок, но их никто не спонсирует. Зато нет ярлыков, что это Ruarts (фонд содействия развитию современного искусства — прим. ред.) заказал. В Питере в принципе более честные художники — они делают что-то, потому что так решили, и кайфуют от этого. Причина — в духе города, в его истории: здесь жили и творили восьмидесятники, панк-трешеры. А в Москве — в приоритете всегда был модернизм 90-х и акционизм.
У меня есть арт-группа, но мы ее используем, чтобы не палить (разоблачать — прим. ред.) свои имена. В России сейчас время анонимных тусовок.
— Про тебя говорят «инстаграмный художник». Как ты к этому относишься?
— Отлично, пусть с**** дальше (продолжают так думать — прим. ред.). Это из-за количества подписчиков? Просто я не держу это в приоритете. А если и бы держал — жил в Европе и бил татуировки. К тому же, работы в Instagram* я уже практически не публикую. Хочу удалить его и доделать сайт, чтобы все через него постить.
Когда активнее пользовался Instagram*, следил за другими художниками и понимал, что тоже могу как они. Но потом я поумнел и начал воровать у классиков — из книжек. В разные времена мне нравились разные люди: кто-то удивлял, кто-то разочаровывал. Мои любимые художники: Олег Митасов, Дэвид Хокни и Альберто Джакометти. Еще Александр Флоренский нравится — он делает что-то совсем простое, но по-питерски, по-нашему.
Еще я хожу на выставки, чтобы подсматривать идеи и техники. Или просто для того, чтобы движуха развивалась: сфоткать, отметить, респект выказать, даже если не особо знаком с художником. Есть и те, кого я презираю — они тоже нужны — на них строится видение, политика. Если бы их не было, я бы не понимал, что я круче.
От коллаборации с H&M до патриотизма
— Сотрудничество с брендами — признак успеха художника? Зачем вообще с кем-то коллабиться и продавать искусство массе, если ты «крутой» и самостоятельный художник?
— «За деньги — да» — как сказала великая русская поэтесса. Я делаю это из-за бабок и считаю, что брендам повезло создать со мной проект.
Не продаются только плохие художники: материалы стоят денег, если хочешь комфортно творить — должен зарабатывать.
— Как сейчас дела с международными проектами? С кем бы хотел или не хотел сотрудничать?
— Никак. Я патриот, меня не тянет куда-то сваливать, оскорблять свою любимую страну и русский народ. Это не про меня — как Абих сидеть в Югославии, вечно возмущаться и репостить Варламова**, который сделал хайп на беде людей. За что их уважать? Но как только ТЦ МЕГА сказала Абиху, что нужен рисунок, он молча приехал и сделал его. Никому не сообщил, что он в России — тихо поработал, взял бабки и свалил. Разве это адекватная позиция?
Лучше я буду находиться здесь и работать открыто. Текущая выставка «Одиссея» в «Наковальне» — показатель того, что есть люди, готовые продвигать культуру. Пусть даже мне в директ пишут: «Мразота, как ты можешь развлекаться, когда люди гибнут». А когда люди не гибли? Я не пытаюсь сказать, что это хорошо, но это происходило всегда. Просто сейчас это тебя касается, вот ты и начинаешь беситься.
— Что с тобой произошло после 24 февраля? Изменились ли работы и стиль?
— Я стал больше любить свою страну, ценить язык, людей и культуру, начал ковыряться в истории. Вот, Верещагин был военкором и в Туркестан поехал не просто так. Тогда миссию тоже считали «захватнической», а в итоге она стала «просветительской». Однако никто же не называет Верещагина гребаным «захватчиком» — все считают его «великим русским художником».
В моих работах политическая обстановка никак не отразилась — я не из рефлексирующих художников. Я занимаюсь живописью, чтобы отойти от мира, а не искать в нем какую-то проблему и за счет этого двигаться. Жизнь прекрасна. Любовь, еда и прочие радости — все, что нужно.
— Твоя первая и единственная выставка «Жизненные картинки» на родине в Башкирии случилась только в 2022 году. Почему? Людям не из столичных городов не нужно искусство?
— На все требуются силы и время. Даже выставка «Одиссея» в «Наковальне» обошлась мне в две недели пребывания в Москве, что для меня очень не очень. Проще сидеть у себя в Питере, кайфовать и работать. Ехать куда-то далеко — это в два раза больше времени. У меня же есть проекты и мастерская, за которую я плачу.
А так я размышляю, что нужно ездить в регионы, как передвижники. Сейчас собираемся делать проект во Владивостоке и Екатеринбурге. А еще — скоро повезем мою фотовыставку в Казань, потом еще что-то должно быть в Самаре.