Война мемов: почему Z-операция не закончится миром
Оригинал: https://twitter.com/kamilkazani/status/1516162437455654913?s=20&t=BCTP3Ec7cGHx-UoaNe6G9w
Некоторые западные аналитики, незнакомые с восточно-европейским культурным контекстом, называют войну случайностью. Они предполагают, что российское вторжение является результатом какого-то «недоразумения» или ошибки, которая может быть разрешена путем переговоров. Это энциклопедический пример wishful–ошибки («желаемое за действительное»). Зачем такому признанному аналитику, как Лутвак, утверждать, «война не должна продолжаться»? Потому что ему нужно ее продолжать. «Мне это не нужно» → «Никому это не нужно» → «Мирное урегулирование возможно».
Вы можете желать как можно скорейшего завершения войны, но это решаете не вы. Россия вторглась в Украину не просто так: это не зависит от Путина, Зеленского, ОДКБ или НАТО, силовиков или почты. Это не война режимов, это война мемов (тут и далее мем – единица культурной информации).
Мотивация, стоящая за войной – не безопасность, альянсы или даже политические аффилиации. Это необходимость подавить неправильные культурные мемы и навязать правильные. Вот почему война пользуется широкой поддержкой и почему российское население так легко согласилось на войну против Украины.
Как бы высокомерно это ни звучало, я думаю, что для понимания культурного контекста нужно потреблять контент на языке страны. Те аналитики, которые потребляют контент на русском языке, обычно считают Z-войну неизбежной. Они предвидели это. Но те, кто этого не делает, обычно удивляются.
Война произошла из-за того, что Россия вообще никогда не соглашалась с существованием Украины. И под «Россией» я подразумеваю не только государство, но и народ, особенно культурную элиту. Эту войну подготовила столь прославленная культурная элита, а не невежественные массы. Они утверждали или подразумевали, что Украина – фальшивая нация с фальшивой/неполноценной культурой и историей. Другими словами, настоящая проблема заключается в том, что украинцы придерживаются второстепенных мемов. Хуже всего то, что они могли бы обновить и принять более качественные, русские мемы, но они отказываются.
Российское вторжение в Украину можно понять только в культурном контексте. Кремль не планировал войну, он планировал «освободить» Украину, спасти ее, навязав правильные мемы. Но оказалось, что украинцы не хотели спасаться. Вот так Спецоперация превратилась в войну.
Первоначальное предположение Кремля заключалось в том, что Украина не является неисправимой. Это страна низших русских, контролируемая «нацистами», которые промыли мозги остальным и заставили их подчиниться. А украинцы втайне хотят отречься от фарса под названием «Украина» и стать нормальными (т. е. русскими). Чтобы понять логику Z-вторжения, нужно помнить, что русскость = нормальность. Когда ты русифицируешься ты просто становишься нормальным. Z-вторжение планировалось как подарок или гуманитарная операция. Вот почему украинское сопротивление так шокирует. Они не хотят быть нормальными.
Украинская неблагодарность и отказ стать русскими объясняет стремительную эскалацию насилия со стороны российских военных. Посмотрите хотя бы на кадры бомбежки Николаева. Не удивлюсь, если русские применят тактическое ядерное оружие против украинских городов к 9 мая, Дню Победы.
Позволю себе процитировать корреспондента «ВТРК» с 577 158 подписчиками:
«Мариуполь. Район Апокалипсиса. Показывать его всему миру? Да. Пусть видят Киев, Львов, Полтава, Тернополь: если город не сдастся, он будет разрушен».
Или вот этот человек, очень близкий к Кремлю:
«Когда бомбят Здолбунова, мне не будет плохо. Они вышли из русской нации. И чтобы снова войти в состав русских, Украина заплатит огромную цену. Думаю, то же самое про Харьков, Киев, Днепропетровск, Ровно и Ивано-Франковск»
Справедливости ради, Россия всегда так воевала: с крайним пренебрежением к любым этическим или правовым нормам. Но поскольку большую часть своих тотальных войн он начал против небелых/нехристианских народов, таких как сирийские сунниты, это никого не волновало (я обрезал фото, кошмарно). Но почему Украина?
Мы можем начать наше обсуждение с Бродского. Он относительно хорошо известен на Западе во многом благодаря получению Нобелевской премии по литературе. Но его культурное влияние там, наверное, недооценивают. Бродский был не просто поэтом, он был последним великим поэтом русского литературного канона.
После преследований советских властей Бродский эмигрировал в США. Его осыпали призами, почетными грамотами и наградами. Здесь он получил Нобелевскую премию и стал поэтом-лауреатом США. И его литературные таланты, и послужной список жертв очень помогли в его американской карьере.
Это стихотворение Бродский прочитал в Пало-Альто в 1992 году. Хотя стихотворение «О независимости Украины» было написано и опубликовано в США, оно, вероятно, является наиболее цитируемым и влиятельным политическим манифестом постсоветской России. Это *супер* национализм.
Какой мне дать перевод Бродского «О независимости Украины»? Я выбрал этот. Он буквальный, но хороший. Дословный перевод был бы неоптимальным для аудитории с другим культурным бэкграундом, а этот понятен (https://www.culture.ru/poems/30468/na-nezavisimost-ukrainy).
В этом стихотворении Бродский посылает украинцам несколько посланий (назыает их «хохлы»). Он:
1. Велит украинцам идти (в оригинале) на три буквы
2. Предрекает: «Пусть теперь в мазанке хором Гансыс ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы»
3. Задумывается «Плюнуть, что ли, в Днипро: может, он вспять покатит»
Бродский назвал свое стихотворение «рискованным». И тем не менее он правильно отражал отношение большей части российского общества к Украине. После 2014 года она стала особенно актуальной и неоднократно поддерживалась средствами массовой информации и органами власти, такими как газета «Российский парламент» [https://www.pnp.ru/social/nikto-tochnee-brodskogo-ne-vyrazil-otnoshenie-krymchan-k-ukraine.html].
Но что мне кажется более интересным, так это две последние строчки стихотворения Бродского. Они буквально говорят украинцам:
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.
Бродский имеет в виду Александра Пушкина и Тараса Шевченко: народных поэтов России и Украины соответственно. На смертном одре украинцы будут цитировать русского гения Пушкина, а не украинского бреда Шевченко, потому что «украинцы» – русские, а Украина – фарс.
Здесь интересно не столько предполагаемое превосходство русских над украинцами. Это политизация литературы, особенно поэзии. Каким поэтом вы восхищаетесь и кого цитируете, это не нейтральный политический вопрос – это самый важный политический вопрос. Но почему?
Все мы знаем, что Россия – литературоцентричная страна. И все же западное знание этой литературы очень избирательно. Кого из русских писателей может назвать среднестатистический эрудированный англо-американец? Толстоевский (игра слов: так часто иронизируют над вечной парой писателей) + Чехов. Этих ребят хорошо знают на Западе, потому что они писали переводимую прозу.
Игнорируются непереводимые авторы, в том числе такие прозаики, как Салтыков-Щедрин, любимый писатель Ленина:
«цивилизация эта, приняв в нетрезвом виде за бунт, градоначальник Урус-Кугушуничтож-Кильдибаев»
Как это вообще можно перевести без длинного исторического комментария?
Самая недооцененная часть русской литературы – это, конечно, ее поэзия. Россия сосредоточена не столько на литературе, сколько на поэзии. Поэзия стоит посредине русского сакрального литературного канона. Однако она практически непереводима и поэтому малоизвестна на Западе.
Кто самый влиятельный российский писатель? Если рассматривать влияние на Россию, то это Александр Пушкин. Его называют просто «Наше все». Действительно, русский язык и литература во многом основаны на наследии одного-единственного автора. Да, теоретически Россия имеет древнюю литературную традицию. Однако на практике её *релевантная* часть начинается с Пушкина. Все, что было написано ранее, читается нормальными образованными россиянами в основном как исторический артефакт. Только послепушкинскую литературу можно читать без иронии. Почему Пушкин так важен? Каждого русского ребенка в школе учат, что Пушкин «создал русский язык». Понятно? Дети тоже не понимают. Поэтому над этой банальностью о Пушкине и русском языке так много глумятся в Интернете. Что это вообще значит?
Бенедикт Андерсон дает ключ к этому вопросу. Согласно Андерсону, современные литературные языки искусственны. Они были созданы двойным эффектом современного государства с его гомогенизирующей политикой и печатного станка (в смысле книгопечатания). Все, что существовало раньше, функционировало совсем по-другому.
Досовременный мир, до современных государств и изобретения печатного станка, не знал литературных языков. Он знал:
1) Разговорные наречия (на основе звуков)
В Европе, например, Mittelmärkisch был бы местным языком, а латынь – священным языком.
Начнем с разговорных наречий. Тот факт, что в досовременном мире не было литературных языков, не означает, что люди не могли разговаривать друг с другом. У них было много местных языков, некоторые из которых напоминают современные языки. Но, в отличие от этих языков, родные языки не были стандартизированы. Сегодня мы говорим о французском, испанском или английском языке. Но тогда было огромное разнообразие французов, испанцев и англичан, говорящим на которых «может быть трудно или даже невозможно понять друг друга в разговоре». Это естественный порядок вещей. На самом деле, может быть неточным называть эти наречия французами или испанцами. Лингвистическая карта не соответствовала политической. Например, ареал близкородственных каталонско-окситанских диалектов простирался от Испании до Франции через все политические границы, старые и новые.
Досовременный мир был миром разнообразия, в том числе языкового разнообразия. Вопреки распространенному мнению, именно разнообразие является естественным, а однородность – искусственным. Тонны взаимно непонятных наречий – это естественный порядок, один литературный язык – нет. Если наречия делили досовременный мир на отдельные регионы, то глобальные языки объединяли его в ряд действительно глобальных сообществ. Например, Европа, разделенная на области романских, германских, славянских и других наречий, была объединена одним священным языком – латинским. Глобальные сообщества прошлого были священными сообществами, построенными вокруг идеографических систем. Латынь в Европе, арабский язык Корана в исламе, иероглифы в Китае. Каждая сакральная община воспринимала себя как мир в себе, обладая монополией на истину благодаря своему сакральному языку.
Хантингтон классно разделил мир на несколько цивилизаций. Однако его классификация выглядит условно. Что, если мы примем более совершенную и более объективную парадигму Андерсона? Те, кто использует один и тот же священный язык, составляют отдельное священное сообщество (т.е. цивилизацию). Внутри каждой священной общины люди говорили на нескольких языках. Сакральный язык представлял собой общность знаков, просторечие – звуков. Священный язык должен был быть непонятен массам, народный – понятным. Наконец, священный язык не был произвольным, в отличие от народного. Священный язык не был произвольным. Это было эманацией реальности, а не ее отражением. Отсюда запрет искажать священные тексты, переводя их на местные языки. Это означало, что они будут непонятны массам. Однако это была «фича», а не «баг».
Рассмотрим идеографическую природу исламской уммы:
«Если Магинданао встречал бербера, ничего не знающего о языках друг друга, неспособного к устному общению, они, тем не менее, понимали идеограммы друг друга, потому что общие священные тексты существовали только на классическом арабском языке».
В этом отношении арабский, латинский и даже санскритский языки функционировали очень похоже на китайские иероглифы. Все они создали глобальное сообщество не звуков, а знаков, и этому сообществу принадлежит монополия на объективную истину. Современный математический язык продолжает эту старую традицию. Эта дихотомия между местными наречиями, разделяющими мир, и сакральными языками, объединяющими его в ряд глобальных сообществ, многое объясняет в досовременном мире. Глобальное против локального, эзотерическое против экзотерического, высокий статус против низкого статуса, основанный на знаках против основанный на звуках. Со временем два фактора разорвали единство старых идеографических сакральных общин. Во-первых, прорыв информационных технологий – печатный станок. Гораздо сложнее и малопонятен другой фактор – эволюция современного централизованного государства.
Еще до появления печатного станка некоторые быстро централизовавшиеся государства (позже ставшие национальными государствами) создали административные языки. Работать со слишком многими местными языками было утомительно. Гораздо проще было выбрать одного и повысить его статус. Например, во Франции было много местных языков, и все они считались искаженными формами латыни. Однако один из них, диалект Парижа, стал языком чиновничества. Он не превратился в язык правды, как латынь. Но он стал языком власти – и этого было достаточно. Печатный станок сыграл огромную роль в языковой гомогенизации. Это крупная бифуркация, которая определила судьбу местных языков. Те народные наречия, на которых печатались, имели повышенный статус и часто сохранялись. Между тем те, что печатались не сильно, постепенно приходили в упадок. Сочетание этих двух факторов: государственной централизации и печатного станка раздробило сакральные общины, а зачастую и разрушило их. В некотором смысле мир «деглобализовался»: ранее взаимосвязанное сакральное пространство раздробилось на ряд территориально-национальных культур. Государственная централизация и печатный станок создали народную раздвоенность, которая в значительной степени гомогенизировала мир. Те народные языки, которые были приняты государствами и распространялись в печати, чрезвычайно выросли в статусе и значимости. Тем временем те, которые не попали в этот список, вымрут. Административная централизация и введение печатного станка вызвали раздвоение языка. И все же именно массовое обучение завершило его. Централизованное государственное обучение по единому учебному плану – недооцененный инструмент культурного объединения.
Подумайте, как изменилась языковая карта Франции с распространением массового школьного образования. Нефранкоязычная зона (темно-серый цвет), которая в 1830-х годах покрывала большую часть страны, к 1950 году сократилась до нескольких изолированных областей. Мемы, включенные в учебную программу, стремительно растут, исключенные – вымирают.
Вернакулярная (вернакулярный язык – язык, который не развил стандартизированную форму, не подвергся кодификации или не установил литературную традицию) бифуркация объясняет феномен национального гения, особенно национального поэта. Вы заметили, что так много литературных культур сосредоточено вокруг великого национального поэта? Почему? «Великолепный» здесь означает «эффективный». А «воздействующие» средства – модель для стандартизации. Великий поэт = поэт национальной программы. Учебная программа гомогенизирует культурное пространство и создает монокультуру. Учебная программа завершает народную бифуркацию. Поэтому вопрос о том, какой поэт включен в учебную программу, а какой нет, имеет огромное политическое значение. Теперь поговорим о Восточной Европе. Мы только что обсудили, что досовременное слово было разделено на ряд глобальных сообществ знаков, сосредоточенных вокруг определенного священного языка, такого как арабский язык Корана. В Западной Европе это была латынь. В Восточной Европе это был старославянский язык. Старославянский язык был южнославянским языком, вероятно, болгарского происхождения, который стал языком священных книг и церковных служб по всей Восточной Европе, включая современные Болгарию, Румынию, Молдавию, Украину, Беларусь и Россию, создав, таким образом, особое священное сообщество.
Священное сообщество строится вокруг непонятного эзотерического языка. В самом деле, даже несмотря на то, что священная община старославянского языка включала носителей славянского, романского и, возможно, других разговорных языков, она настолько отличалась от этих языков, что была непонятна. Это особенно ясно в случае носителей романского языка. Как это ни парадоксально, православные румыны использовали славянский священный язык, которого они не понимали. Именно протестантская Реформация дала толчок развитию литературного румынского языка. Румыны не были протестантами. Но их венгерские сюзерены в Трансильвании были. Таким образом, они вынудили румынское духовенство перевести литургию со славянского священного языка на романский разговорный язык. Культурные взаимодействия намного сложнее, чем многие думают. В романско-православных землях разговорные наречия были наиболее далеки от священного языка. Однако даже в восточнославянской православной области расстояние между старославянским языком и местными языками было достаточно большим, чтобы сделать этот южнославянский священный язык непонятным для масс. Существование восточноевропейской сакральной общины, построенной на старославянском языке (как западноевропейское было построено на латыни), проливает свет на значение слова «русский»в средневековой Руси. Это не относится к этнической принадлежности. Это относится к религии.
Приравнивание досовременных священных сообществ к современным национальным сообществам является серьезной ошибкой. Это неправильно, даже если они носят одно и то же или похожее имя. В современной России слово русский относится к нации. В средневековой России – к сакральному сообществу, действовавшему по этническому признаку.
Русские летописи включали в себя списки «русских городов, близких и отдаленных». Обычно они включали следующие регионы:
1. Болгария
2. Валахия
3. Волынь
4. Залесье
5. Киев
6. Литва
7. Подолье
8. Рязань
9. Смоленск
10. Тверь
Это карта, отображающая список (1374 г.):
Регионы, которые мы теперь считаем действительно «русскими», такие как Тверь или Рязань, смешаны с теми, которые мы теперь воспринимаем как явно чужие. Вот карта литовских русских городов, простирающихся от Каунаса почти до Москвы по всем этническим и языковым линиям:
Что еще более интересно, списки русских городов начинаются с болгарских русских городов, а валашские русские города идут вторыми по порядку. Восточнославянские города перечислены позже. Отсюда, вероятно, следует, что именно Болгария была родиной «русской» сакральной общины. Между Москвой и тем, что сейчас является Центральной Россией, родиной Московии, расположено Залесье («за лесом»). Что видимо подразумевает, что Московия считалась недавно колонизированной территорией в лесах севера а не центром «русского» мира.
Что мы здесь видим? И большая карта русских городов, и карты отдельных регионов России игнорируют этническую принадлежность. Русская земля включает в себя романоязычные области. Литовский регион русской земли включает в себя как балтийских, так и восточнославянских носителей.
Карта русских городов – это не этническая карта или карта разговорных языков. Это карта старославянской сакральной общины, которая тогда называлась «русской». Ваше происхождение, ваш разговорный язык не имеют значения: использование старославянского языка для литургии делает вас «русским». Да и нынешняя Россия не считалась центром русской сакральной общины. Список подразумевает, что это, вероятно, была Болгария. Болгарские города открывают список городов России. Что вполне логично, если этот священный язык зародился именно там. Некоторые дебилы говорят, что то, что Украина или Беларусь в средневековых текстах называются «русскими», означает, что они являются частью русской нации. Это просто неверно. Средневековая «русская» сакральная община отождествляется с современным русским сакральным государством. Это антиисторическое заблуждение. Когда жители Запада приравнивают средневековое священное сообщество к современному национальному государству, это невежество. Но когда это делают русские, это политическое заявление. То, что когда-то было сакральной общиной старославян, теперь должно быть преобразовано в единое русское национальное государство.
Превратить сакральную общину в унитарное национальное государство сложнее, чем можно было подумать. Почему? Потому что в священном сообществе священный язык сосуществует с множеством разговорных наречий. Сакральная община – феномен многообразного досовременного мира. Но национальное государство не терпит разнообразия. Оно выберет один родной язык и насаждает его по всей своей территории, уничтожая любые конкурирующие. Это главный фактор народной бифуркации, которая завершается массовым обучением по единому стандарту.
Этим и объясняется значение Пушкина для современной России. Поскольку при Екатерине II Россия включила в себя то, что сейчас является Украиной и Белоруссией, российское правительство всегда боролось за гомогенизацию всех восточнославянских территорий по российскому стандарту, политике, культуре и языку.
Россия стремилась навязать единый язык всей России, Украине и Белоруссии. И еще был вопрос – что мы должны ввести в качестве стандарта? Пушкин такой выдающийся, потому что он создал этот эталон. Его литературное наследие дало модель, которую могло распространять государство.
Пушкин создал современный русский язык в том смысле, что он создал ту версию русского языка, которая впоследствии будет навязана властью государства. Вот почему он стал самым влиятельным русским писателем, а современные россияне почти не читают допушкинскую литературу.
До Пушкина в России не было единого литературного эталона. Стилей было много, на какие-то больше повлияли западноевропейские языки, какие-то другие славянские, какие-то – старославянские. Были широкие дебаты о том, какие языки должны служить образцом для русского языка.
Пушкин, заговоривший по-французски гораздо раньше, чем по-русски, говорил и писал на очень галлицированном варианте русского языка. А поскольку его наследие стало стандартом, русская грамматика выглядит такой французской. Пушкин также создал регистры русского языка. До Пушкина в России не было общепринятого литературного языка. Население говорило на местных языках и имело священный язык – старославянский. У него также было много писателей и авторов, которые экспериментировали с различными регистрами. Русские писатели XVIII века в основном воспринимали старославянский как высокостатусный язык, а разговорные наречия как низкостатусный. Поэтому они старались использовать как можно больше старославянской лексики и грамматических конструкций, лишь бы писать в высоком стиле.
Пушкин сделал другой выбор. Он проводил четкое различие между разговорным народным и священным языком, основывая свою версию литературного русского языка на первом. Разговорный русский ≠ старославянский, и именно разговорный народный язык стал основой его творчества.
Старославянские элементы сохранялись как некий регистр русского языка. Везде, где Пушкин хотел написать стихотворение в религиозном стиле, он использовал старославянскую грамматику или лексику. Везде, где он хотел стилизовать его под «архаичный» текст, он делал то же самое.
Поскольку язык Пушкина стал стандартным русским языком, созданные им регистры стали едиными. Всякий раз, когда современный русский слышит старославянские слова или грамматические конструкции, он воспринимает их либо как «религиозные», либо как «архаичные». Таким образом, они широко используются в исторических романах. Когда современный русский слышит элементы старославянского, он воспринимает его как «язык минувшего века». Возможно, это исторически неверно. На самом деле старославянский никогда не был разговорным языком. Но мы воспринимаем его как «старый разговорный язык», потому что так решил Пушкин. Воздействие Пушкина на русский язык иллюстрирует процесс народной бифуркации. Раньше было много народных наречий и много авторов, пытавшихся создать из них литературные языки. Но в централизованном государстве стандартом станет только один. Государство выберет одну модель и навяжет ее, искоренив все остальные варианты. Если речь идет о непечатных сельских наречиях, то процесс пойдет гладко. Если речь идет о печатных, это более проблематично. Но настоящая проблема в том, что когда кто-то работает – он создает альтернативу. Этим и объясняется политическое значение Тараса Шевченко. В России, Украине, Белоруссии было множество совершенно разных наречий. Если бы российскому государству удалось навязать единообразие, все они приняли бы модель, предложенную Пушкиным. Но Шевченко создал альтернативу. Эта альтернатива была не просто языковой или культурной. Она была также и политической. Пушкин поддерживал русскую имперскую традицию. Шевченко отказался. Рассмотрим отношение этих двух авторов к русскому империализму.Пушкин был супер-ястребиным. Во время польского восстания 1830 года он писал:
«Мы можем только пожалеть поляков. Мы слишком сильны, чтобы их ненавидеть, и эта война будет войной на уничтожение или, по крайней мере, должна быть».
«Поляков надо задушить, больна наша медлительность»
Пушкин прославлял геноциды Кавказской войны:
«Тебя я воспою, герой,
О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой —
Твой ход, как чёрная зараза,
Губил, ничтожил племена…
Ты днесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов…»
Пушкин принял российскую имперскую идентичность как свою идентичность. Он полностью поддерживал русский империализм, и любая критика его раздражала его. Рассмотрим его стихотворение «Клеветникам России» против французских политиков, поддержавших польское восстание 1830 г. (не буду его вставлять, и так известно)
Наследие Пушкина не просто актуально. Это буквально самый актуальный мем в России. Все, что написали Толстой или Достоевский, может быть резким противоречием по отношению к творчеству Пушкина. Все, что писал Пушкин, есть объективная правда. Посмотрите, как российская звезда Безруков читает Пушкина как оправдание нынешней Z-войны.
В то время как Пушкин прославлял русский милитаризм, Шевченко его критиковал. Он сочувствовал горцам, сражавшимся против русского завоевания, сокрушался о потерях русских призывников. Если для Пушкина человеческое горе ничего не значило, то для Шевченко оно имело большое значение. Некоторые стихи Шевченко звучат как саркастические ответы Пушкину, точно так же, как некоторые стихи Пушкина были более или менее саркастическими ответами Мицкевичу. Эти три славянских поэта действовали в рамках одной аргументационной сети, но придерживались совершенно разных политических взглядов.
Что определило различие в их политических позициях? Некоторые могли предположить, что критика Мицкевичем и Шевченко русского империализма была мотивирована их принадлежностью к побежденным и подавленным культурам. Я бы сказал, что разница гораздо глубже. Украина отличалась от России не только использованием разных разговорных наречий. В то время как Восточная Украина попала под власть России в 17 веке, ее присоединение к России началось только при Екатерине II в конце 18 века. Таким образом, российские и украинские мемы развивались по-разному.
Культурные различия между Россией и Украиной включают разное понимание личной свободы действий, личного достоинства и коллективных действий. В России эти идеи были основательно искоренены русским государством на протяжении столетий. В Украине на это ушло гораздо меньше времени. На национальном уровне это особенно очевидно. Когда Украинская Гетманщина в середине 17 века решила присоединиться к России, украинцы составили список требований. Русский царь должен был принести присягу, чтобы сохранить все свои права и привилегии. Конечно, царь отверг это. Политическое мышление Украины было конституционным. «Да, мы согласны принять вас нашим Царем. Но вы также должны согласиться, чтобы сохранить наши права. Ваша сила будет условной». Это было нормально для Украины и отвергалось Москвой, которая стремилась к безоговорочной власти. В этом отношении Российское государство мало изменилось с 1654 года. Как сказал в 2017 году заместитель Путина Кириенко, «Российская государственность строится не по договорному типу». Договор есть ограничение власти царя. Это бесчестье, и он нарушает договор при первой же возможности.
На поверхностном уровне это культурное различие может быть еще более заметным. Рассмотрим следующее: украинцы исторически избирали своих священников, а русские – нет. Это чрезвычайно важно. До 1900 года церковь была основным элементом культурной инфраструктуры.
Большинство людей потребляли мало или вообще не потребляли культурного контента, кроме того, который предоставлял священник. Церковь отбирала, подвергал цензуре и распространяла контент для масс: в этом смысле она была чрезвычайна важна, во многом как социальные сети в наши дни. Церковь раньше была своего рода TikTok. Украинцы избирали своих священников, коллективно определяя, кто будет контролировать распространение культурного контента в их местности. Неудивительно, что выборы священников были в центре внимания массовой политической жизни. Веками украинцы практиковались в кампаниях, голосовании, предвыборной политике. У русских не было такого шанса. Русское государство имело больше времени и возможностей для искоренения любых форм личной активности, коллективного действия и политического участия в России, чем в Украине, которая была завоевана поздно и еще позже интегрирована в империю. Что еще более важно, российское государство разрушило идею человеческого достоинства в России. Русские люди интериоризировали идею о том, что у них нет собственного достоинства. Их достоинство, их важность, их самоуважение проистекают из их принадлежности (подчинения) империи.
Посмотрите, как Пушкин рекламировал преимущества русского правления:
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделят рок.
Настанет час — и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!
Настанет час — и новый грозный Рим
Украсит Север Августом другим!
(фактическая ошибка: это Лермонтов, «Измаил-Бей», а не Пушкин)
Недаром Шевченко так беспощадно издевался над Пушкиным. Для держателя украинских культурных мемов русские культурные мемы выглядели абсолютно отвратительно, скорее как зомби-кредо, чем как человеческая культура. Для Шевченко Российская империя была злом, которое нужно уничтожить. И наоборот, для приверженцев русских культурных мемов Шевченко был смертельным врагом. Он артикулировал украинские мемы: политические, культурные, лингвистические. Украинские мемы надо уничтожать, а русский культурный стандарт навязывать по всей Украине.
Культурное единообразие – вот настоящая цель войны. Все дело в том, чтобы направить вернакулярную бифуркацию древней сакральной общности на всех, кто становится русским. Проблема с Украиной в том, что она существует. Этот взгляд глубоко укоренился в русской культуре.