Икарус
Эндрю Миньярда определенно не стеснялся. Стеснение это для тех, кому не насрать на мнение других людей, а Эндрю определенно нет дела до того, что другие о нем думают. Всю жизнь Эндрю приходилось терпеть унижение и стыд, он испытывал их снова и снова, пока его мозг настолько не устал от этого, что перестал чувствовать их вовсе.
Так что нет, Эндрю определенно не стеснялся из-за их с Нилом взаимоотношений. Просто…
Эндрю знал, как получить то, чего он хочет. Он знал, как спросить, как обозначить границы и как дать под дых тому, кто решит их проигнорировать. Это было все, что ему нужно. Он не позволяет мужчинам прикасаться к себе, уж точно не позволяет прикасаться к нему под одеждой или трогать его член. Он никого не подпускает настолько близко.
Ведь только Нила он хочет. В том смысле, в котором никогда никого не хотел раньше. Никому прежде он не мог настолько довериться.
Нил хорош в чтении языка тела и следовании указаниям, но Эндрю понимал, что на одном этом далеко не уедешь. В какой-то момент ему придется объяснить, и эта мысль вызывает у него дискомфорт по многим причинам.
Во-первых, у него все внутри сжималось от тошноты даже просто от мысли о том, чтобы позволить себе быть таким уязвимым с кем-то. Уверенность в том, что все пойдет не так и что это будет его собственная вина — потому что он позволил этому зайти так далеко, позволил себе оказаться в положении, когда ему могут причинить вред.
Другая же причина… непривычна. Он просто не знает, как говорить об этом. Как выразить то, чего он хочет — в словах, а не действиях. Эндрю ненавидит разговоры ни о чем, ненавидит связывать слова вместе. В худшем случае тяжелый ком застревает в его горле, и он не может произнести ни слова. Когда это случается, никто, кажется, не замечает этого — потому что он и так неразговорчив и все привыкли к его резким, односложным ответам. Но… возможно, Нил начал замечать, что иногда его молчание не совсем намеренное. Нил ни разу не упоминал об этом, но в такие дни он приглядывает за Эндрю. Не с жалостью, только, может быть… с большим вниманием к мелочам.
Эндрю не понимает, как к такой теме подступить, и — даже если представить, что он не будет звучать как идиот — он не может найти подходящих слов. Что ему сказать? Хэй, Нил, я бы хотел, чтобы ты потрогал меня, нооо запасись терпением, вряд ли я от этого кончу. Нет, что ты, дело не в тебе, дело во мне, просто мой дурацкий член сломан. О, а еще у меня в любой момент может случиться паническая атака и я не смогу смотреть на тебя неделями. Нил, ты там как, еще не в восторге? Не горишь желанием попробовать?
Нил всегда позволял Эндрю вести во всех их сексуальных начинаниях, но правда в том, что Эндрю никогда и ни с кем, кроме Нила, не заходил дальше минета. Никому не позволял быть рядом, когда он кончает, — до того раза в душевой. Он всегда или запирался в ванных, или прятался под одеялом за закрытыми дверями, пытаясь закончить с этим делом настолько тихо и быстро, насколько было возможно.
И даже тогда это не всегда срабатывало. Иногда до оргазма было как до луны, иногда его не могло быть вовсе. Иногда, оставив в простынях задыхающегося расхристанного Нила и запершись, он запускал руку в штаны и звезды сразу же сыпались из глаз. Проще было оставить как есть, справляться с этим самому, чем заставить Нила наблюдать за скачками его либидо.
Он даже не знал, насколько волнует ли это Нила. Похоже, Нила вполне устраивало то, что Эндрю мог ему дать. Проблема была в том, что то, Эндрю мог ему дать, и то, что он хотел дать, не было одним и тем же.
Иногда даже просто прилив крови к члену заставляет его снова вспомнить прикосновения и слова, которые он хотел забыть. Его сексуальность — это минное поле, и он не знал, как показать Нилу, где закопаны мины. Чтобы он мог идти уверенно, не ступая каждый раз в неизвестность. Эндрю не хотел вести его вечно. Не хотел, чтобы каждый момент их близости сопровождался длинным списком ограничений, о которых он едва способен говорить.
Он мог бы поискать сам. Библиотека. Интернет. Но Эндрю ненавидел библиотеки и уж точно он не стал бы брать книги о сексе с собой в общежитие. Так же у него срасталось с компьютерами и поиском онлайн, и у него нет ноутбука, так что это пришлось бы делать на общем компьютере, а значит, и здесь тоже твердое нет.
В прошлом она мимоходом упоминала, что она готова дать пару советов насчет их с Нилом отношений. (Эндрю все еще ненавидит это слово, но ему стало сложно отрицать это спустя восемь месяцев их… неважно.) Тогда Эндрю не было это нужно. В самом деле, в то время он едва ли считал это отношениями и не было причин принимать это предложение. Но в какой-то момент что-то изменилось и причины возникли.
Эндрю почти не хотел сознаваться Нилу в своих мыслях о сексе, тем более — Би, но у него сложилось смутное впечатление, что терапия, возможно, была нужна как раз для херни вроде этой.
Итак, он сидит на диване Би — их сеанс приближается к концу — и пытается придумать, как сформулировать свой вопрос, чтобы не выдать слишком много. Он доверяет Би, правда. Но в его защите так много трещин. «Может ли Эндрю Миньярд дать другому человеку себе подрочить и не стать при этом проблемой федерального масштаба» должно было быть последним в списке его проблем, но почему-то это кажется важным.
Би оторвала взгляд от неторопливых записей в блокноте. На ее лице вежливое ожидание с ноткой любопытства. На самом деле это ее обычное лицо. Пчелка нейтральна во всем и ко всему, пока не перестает быть таковой. Приятно, в кои-то веки, разговаривать с кем-то, кого не трясет от страха, когда Эндрю просто пытается быть честным.
Эндрю понял намек и продолжил.
— Мне нужно кое о чем поговорить с Нилом.
Не сказав ни слова, Эндрю отрывисто кивнул. После паузы она спрашивает.
— Ты хотел бы сперва обсудить это со мной, Эндрю?
Эндрю кивнул еще раз и добавил.
— Как говорить об этом. О самой… теме говорить не нужно.
— Хорошо. Говори, когда тебе будет удобно, не торопись.
Он даже не знает, с чего, черт возьми, начать.
— Может быть есть что-то простое, чем ты можешь поделиться, Эндрю?
Нет ничего простого. Но ему придется.
— Хорошо, — она даже не выглядит удивленной. — Хочешь, я буду задавать вопросы? Или ты знаешь, что хочешь сказать.
— Второе. И потом, возможно, первое. Позже.
— Хорошо. Говори, когда будешь готов, Эндрю.
Тогда это заняло бы очень много времени. Однако до конца сеанса осталось всего пятнадцать минут, так что ему, вероятно, пора покончить с этим.
— Я хочу. Зайти дальше. С Нилом. Но я… не всегда могу… — слова застряли у него в горле и последнее он показывает грубым жестом.
Когда становится ясно, что Эндрю больше ничего не скажет, Би спрашивает.
— Могу я задать тебе очень прямой вопрос, Эндрю?
— Когда ты говоришь, что не всегда можешь, ты имеешь в виду, что не всегда можешь возбудиться или не всегда можешь достичь оргазма?
Это именно то, что всегда Эндрю так нравилось в Би. Бьет прямо в цель.
— Второе. Обычно. Иногда первое… но в такие дни я, как правило, не стал бы заниматься сексом вообще.
— И ты хочешь поговорить об этом с Нилом?
— Да. Я не… стесняюсь. Я просто не… не знаю, как объяснить.
Мне никогда раньше не приходилось, думает он.
— Есть ли другие проблемы или опасения?
Эндрю не знал. Нил до сих пор принимал все особенности Эндрю, и нет причин думать, что будет иначе. Но ему кажется, что в этот раз все может быть иначе, потому что этим он еще никогда ни с кем не делился добровольно. Это более его, чем что-либо еще.
Эндрю провел большую часть своего пребывания в колонии изучая свою сексуальность. Пытаясь понять, не сломали ли все те слова и руки чего-то фундаментального внутри него, не был ли он тем, кем был, потому что его сделали таким, как они.
И в конце концов решил, что нет. Он бы не позволил этому случиться. Он бы не позволил им диктовать, что ему делать со своим телом и своей сексуальностью. Он поцеловал многих своих ровесников в колонии. Это было… познавательно. Это дало ему понять, что секс не обязательно значил брать, брать и брать, что он мог дать что-то, дать ровно столько, сколько захочет и не каплей больше. И получить в ответ ровно столько, сколько ему хотели дать.
Он выяснил это самостоятельно. Один. Ему не нужно было, чтобы кто-то другой за него обводил его границы, только это… помогало. Би помогала. И Нил. Возможно, это было бы не так уж плохо.
Глупец, думает он, Другие опять тебя подведут, ты знаешь, что с тобой тогда будет.
Но Эндрю никогда не умел выбирать, кому быть преданным и кому верить, и каждая попытка выбрать самому оборачивалась катастрофой. Эндрю порядком устал от вечного ожидания провала и устал быть тем, кто обрекает себя на него.
— Что он не поймет. Что мне не станет лучше. Что это отбросит меня назад.
— Ты считаешь, что это может спровоцировать у тебя кризис?
Он обдумал это. Все, что они делали с Нилом до сих пор было сравнительно… безопасно. За исключением того дня в душе, все это было чем-то, что Эндрю уже делал раньше. Он знал, чего избегать, когда он целует кого-то, дрочит им или делает минет. Он понятия не имеет, что именно выбьет его из колеи, если он позволит это другому человеку. Даже если это человек, прикосновений которого он хотел.
Нил уже пару раз видел Эндрю на самом дне, но это будет совсем не тоже самое, если кризис случится из-за того, что Эндрю сам попросил Нила с ним сделать. Нельзя позволить Нилу просто вляпаться в это. Нельзя делать вид, что этого не может произойти.
— Я знаю, что что-то обязательно пойдет не так. Но не знаю, что именно. Не знаю, как объяснить ему, что это не его вина.
Пчелка задумчиво мычит под нос.
— Ты мог бы попробовать сказать ему то же, что и мне сейчас.
Он не отвечает. Будет ли этого достаточно?
— Я думаю, Нил знает тебя достаточно хорошо, чтобы ты мог поговорить с ним об этом открыто. Не обязательно вдаваться в подробности. Просто скажи ему, чего ты хочешь. Что может случиться, чего ты ожидаешь от него, если это произойдет.
Звучит так просто. Вряд ли это будет просто, но сейчас этого достаточно.
Не дождавшись от него ответа, Би спрашивает.
— Смогла ли я помочь тебе, Эндрю?
Дождавшись его кивка, Би продолжила.
— Я думаю, наша сессия на сегодня окончена, но если ты захочешь поговорить о Ниле или узнать больше о сексуальной дисфункции и способах борьбы с ней, дай мне знать.
Сексуальная дисфункция. Какой дурацкий термин. Звучит так тактично и вежливо. Эндрю подавляет инстинктивное желание отвергнуть его. Би долгое время работала, чтобы дать ему понять, что иногда наличие ярлыков бывает полезным. Может быть, она и права, но с добавлением каждого нового ярлыка он все больше напоминал себе коллекционера дурацких игровых карточек. Собери их всех! — очень популярно у дошкольников.
Не удосуживаясь прощанием, он выходит из ее кабинета.
Поцелуй Нила обжигает. Огонь облизывает его кожу, согревает его нутро, оставляет дрожащим и светящимся изнутри, словно он проглотил лампочку.
Руки Нила в его волосах. Тепло его тела в считанных дюймах, вздох, которого можно добиться если правильно укусить его, шершавая кожа потрескавшихся губ, которую Эндрю чувствует при каждом поцелуе.
Эндрю хочет быть еще ближе. Он хочет сесть Нилу на колени, прижаться грудью к груди, ощутить его руки на своей талии, рывки бедер Нила под ним, губы Нила на своей шее.
Невозможно, неосуществимо. Но жажда этого так сильна — он чувствует это в каждой мышце, каждой точке своего тела, желание притянуть, прижаться ближе — настолько, чтобы расстояния между ними не осталось.
Пальцы Нила впиваются в его кожу головы, когда он чешет Эндрю за ухом. Рвущийся наружу довольный рык Эндрю подавляет, как и все остальные звуки, которые он мог бы издать. Это стало его второй натурой — держать все в себе. Не нужно думать или сомневаться. Быть тихим, не издавать ни звука — это всегда было проще.
Нил обычно тоже тихий, но он чуть слышнее Эндрю. Его короткие отрывистые вздохи, когда Эндрю дрочит ему, как он тихо скулит или мычит от удовольствия, когда Эндрю ему отсасывает. Ему нравится это слышать, хоть эти звуки и совсем немелодичны. Голос Нила — с мягкой хрипотцой на вдохе и на выдохе, словно тряпка, трущая по стеклу. Вызывающий у Эндрю желание сожрать его.
Эндрю резко прерывает поцелуй. Он дышит чаще, чем ему хотелось бы, его грудь быстро поднимается и опускается, и он пытается глубже дышать, пытается подавить непреодолимое желание, захлестывающее его.
Когда он поднимает глаза, Нил тоже тяжело дышит, но на его лице та чертова дурацкая улыбка, которая всегда появляется после того, как Эндрю заканчивает его целовать. Будто он отлично проводит время, будто бы Эндрю преподнес ему подарок.
Нил тут же отводит глаза, но улыбка не исчезает. Эндрю ненавидит это. Он хочет стереть ее с его лица. Желательно еще одним поцелуем, говорит его предательский мозг, но он это игнорирует.
Пока Эндрю отсел, чтобы взять себя в руки, Нил тоже отодвигается и смотрит с крыши на кампус внизу. Солнце заходит, заливая мир ровным красно-оранжевым светом. Он открывает рот и Эндрю сразу понимает, что тот собирается смолоть какую-то чушь.
Улыбка приобретает оттенок самодовольства.
— С радостью. Если ты действительно этого хочешь.
Не хочет, но Нилу не обязательно об этом знать.
— Нам нужно поговорить, — говорит он, его слова тяжело оседают между ними.
Это заставляет Нила снова взглянуть на него, его глаза похожи на кусочки льда. Эндрю не отводит взгляд. Улыбка Нила исчезает. Это не обязательно плохо. Улыбки Нила редко держатся долго.
Эндрю слышит в его голосе любопытство, а не тревогу. Эндрю нечасто приходилось начинать разговор. Обычно их начинал Нил, делился чем-то, может быть, об экси или времени, проведенном в бегах, или Кевине, опять доставшем всех своей очередной диетой — и Эндрю либо позволял этому потоку мысли омывать себя, либо отзывался, если тема была интересна достаточно, чтобы стоить усилий. Эндрю обнаружил, что беседовать с Нилом несложно, не сложнее, чем с Рене, а теперь, может быть, даже проще. Нил не станет возражать против паузы, взятой Эндрю на размышление, ни против резкой смены темы, ни против неожиданно подробной остановки на сценах посмотренного Эндрю фильма. Кажется, Нилу это нравится. Слушать Эндрю.
Сместившись, Эндрю скрестил ноги. Он вытаскивает сигарету и закуривает, затягивается, прежде чем начать.
— О, — вот теперь Нил кажется действительно удивленным. — Хорошо.
— Хочу, чтобы ты ко мне прикоснулся. Могу отреагировать плохо.
Эндрю поворачивается и смотрит на него так пристально, как только может, сопротивляясь желанию закатить глаза.
— Оу! Ты имеешь в виду свой… — Нил делает неопределенный жест в сторону промежности.
— Да, Нил, я имею в виду свой член.
Щеки Нила слегка покраснели, но больше в нем ничто не выдает неловкости.
— Понятно. Есть что-то, что мне нужно знать?
Эндрю колеблется, прежде чем ответить.
— Я не знаю, как далеко я смогу зайти, — он смотрит на Нила, через пропасть всех своих уязвимостей, и делает прыжок. — Я никогда раньше не пробовал.
Он видит это на лице Нила… Удивление. Понимание. Принятие. Ненависть скребет Эндрю изнутри, но он подавляет ее.
— Что-то из этого может меня спровоцировать. Я не могу сказать, что именно. Не принимай это на свой счет. Я запрещаю.
Уверенность Эндрю в Ниле — что он оправдает доверие, что он не переступит границ, даже когда Эндрю начнет смещать их во все менее и менее прозрачную зону — ужасает. Он сам дает это Нилу в руки — шанс взять от него, ободрать и ранить самым болезненным для него образом.
Собравшись с ответом, Нил, спокойно держащий свои руки на коленях, смотрит на Эндрю прямо и серьезно.
Эндрю еще не закончил, но эту часть, возможно… труднее объяснить.
— Еще я… — он обрывает себя. Останавливается, чтобы подобрать нужную формулировку. — Иногда мне… трудно. Кончить. Даже одному. С тобой это может быть… сложнее. Или… наоборот. Очень быстро.
Ни один мускул не дернулся на лице Нила, когда он это услышал.
Эндрю так ненавидит его. До смерти ненавидит за то, что увидев его мягкое голое брюхо этот человек отказался вспарывать его острыми, как бритва, когтями. Вместо этого он смотрит на Эндрю тем самым взглядом, словноговоря: Спасибо. Ты не должен был делиться этим, но спасибо, что ты это сделал.
Как Нил Джостен только посмел. Кто ему, блять, позволил.
Нил смотрит на Эндрю задумчиво, закусив губу. В конце концов он нарушает тишину между ними.
— Когда я один, у меня тоже не всегда… получается. Но когда это ты, все проходит иначе. Проще.
Подарок. Обмен, чтобы сравнять счет. Правда за правду.
Их игра уже не так важна. Нет никакой очередности, Нил просто расскажет Эндрю одну из правд, а Эндрю расскажет свою. Не все должно быть предметом торга. Но иногда приятно вернуться к старым привычкам.
Вдруг враз Эндрю чувствует себя очень уставшим от этого разговора.
— Может, в следующий раз, когда мы будем в Колумбии, — предлагает он, затем поднимается на ноги, походя раздавив окурок сигареты ботинком. Нил остается, но продолжает следить за Эндрю тем взглядом, который тот так ненавидит.
Эндрю отвешивает ему звонкий щелбан и уходит с крыши.
Ритмичный гвалт и мигающие огни Эдемских Сумерек создают в мозгу Эндрю приятную завесу. Ему нравится этот напор сенсорной информации — он заглушает его мысли, оставляя ощущение пустоты, тишины и спокойствия.
Он не пьет сегодня вечером. Чуть позже он будет достаточно взвинчен, не стоило добавлять еще и алкоголь в список потенциальных причин для катастрофы.
Ники и Кевин ушли на танцы, а Аарон, кажется, намерен напиться в хлам. Представляете, он поссорился со своей чирлидершей. Никто не смог бы обвинить Эндрю в сочувствии.
Нил прижимается к нему с боку, прикосновение как клеймо, такое твердое и горячее. От него немного пахнет потом и шампунем с ароматом специй, украденным у Кевина. Такой мужской запах. Эндрю нравится. Тепло поднимается в его животе, зарождающееся возбуждение. У Эндрю мало надежд, что этот вечер может кончиться хорошо, но он позволяет себе раствориться в ощущении, медленно расцветающим внутри него.
Я хочу поцеловать его, думает Эндрю, я хочу, чтобы он поцеловал меня, запустил руки в мои волосы, хочу его колено между моих бедер. Мне нужны его руки, его рот и все, что он мне даст. Я хочу его.
Мысли об этом уже не приводят в содрогание, как раньше, но рядом с ними все еще теплится искра тревоги. Он признает ее, позволяет остаться там, вместе со всем остальным. Голос Би звучит в его голове: Это нормально — не быть уверенным чем-то и все равно желать этого.
Я уверен, думает он, Эндрю не делает того, в чем не уверен, но тревога естественна и неизбежна — он просто отодвинет ее туда, где она не сможет на него повлиять.
Вечер близится к завершению. Аарон и Нил грызутся друг с другом из-за какой-то ерунды, будто территориальные кошки. Хватит на сегодня.
Нарушая свое неподвижное молчание, Эндрю поднимается. Взгляд Нила тут же возвращается к нему, такой внимательный.
Эндрю кивает. Нил тянет Аарона к выходу, пока Эндрю ищет в Кевина и Ники. Выловив их, — Ники, танцующего в центре зала, и Кевина, уползающего вдоль барной стойки от флиртующей с ним скучной женщины, — он выволакивает их на теплый ночной воздух. Внезапное исчезновение света и шума не удивляет, но часть Эндрю чувствует легкое раздражение от утраты.
Запихивать их всех на задний ряд Мазерати неизменно напоминает ему тетрис с чересчур подвижными блоками. В итоге, Аарон посередине, Кевин — за пассажирским сиденьем, Ники — за водительским. Когда они наконец в машине, Эндрю смотрит поверх крыши на Нила. Тот вопросительно поднимает ключи. Эндрю открывает дверь пассажирскую дверь и залезает внутрь.
Нил садится на водительское сиденье и заводит двигатель. Выехать с парковки — минутное дело, дорога до их дома — не многим дольше. Трое пьяниц что-то пьяно обсуждают между собой. Пользуясь случаем, Эндрю смакует вид Нила за рулем.
Огни уличных фонарей периодически подсвечивают рыжие пряди, обрамляющие лицо. Нил всегда выглядит таким сосредоточенным, когда водит, прищуренные глаза осматривают дорогу впереди, проверят зеркала и слепые зоны, словно кто-то преследовал его.
Взгляд Эндрю прослеживает исчезающую полоску щетины на его челюсти, то, как изгибаются его ключицы под рубашкой, когда он поворачивает руль. Шрамы, подсвеченные мелькающими тенями, тонкая острая паутина на щеках и костяшках пальцев.
Тепло все еще наполняет его. Эндрю прижимается щекой к прохладной коже сиденья и закрывает глаза, надеясь, что ощущение остудит его мысли.
Он не засыпает, но ему требуется мгновение, чтобы понять, что машина остановилась. Хотя остальные уже начали вываливаться из машины, никаких попыток выйти Нил не предпринимает. Он смотрит на Эндрю, его глаза почти гипнотические в тусклом свете фонаря.
Эндрю медленно моргает. Острая улыбка растягивается ему в ответ. Эндрю очень тянет к опасным парням.
Он отводит взгляд. Выходит из машины. Ники уже открыл дверь дома и все разбежались кто куда — Аарон, вероятно, к себе в комнату, Кевин рухнул на диван, Ники набирал воду на кухне.
Игнорируя их всех, Эндрю направляется вверх по лестнице, к своей спальне. Закрывает дверь, но оставляет незапертой. Кровать Эндрю придвинута к стене, прямо над ней легко доступный подоконник. Она застелена чистыми черными простынями, а одеяло скомкано сбоку кровати, потому что неделю назад он не удосужился ее застелить. Еще на той неделе он думал пригласить Нила к себе, но тем вечером он был зол и пьян, и потребность, скребущая под его кожей, была не этим горячим теплом, а желанием ударить, поэтому он не стал ничего предлагать.
Однако сегодня… возможно. Зависит от того, насколько неудачно пройдет их маленький эксперимент.
Он садится на край кровати и собирается с духом. Он расшнуровывает ботинки и отбрасывает в сторону вместе с носками. Не снимая остальной одежды, он вытаскивает ножи из нарукавных повязок и бросает их в ящик на прикроватном столике. Задвигает его, чтобы их резкий отблеск в ночи не бросался Нилу в глаза.
Он забирается дальше по кровати и поднимает ноги, сопротивляясь желанию подтянуть колени к груди, вместо этого предпочитая скрестить их в лодыжках. Его мысли снова застревают на его одежде. Облегающая рубашка без рукавов, повязки, ремень, джинсы, боксеры. Он подумывает надеть сверху толстовку, но отвергает идею. Верхняя половина его заботит меньше.
Нил приходит не сразу. Наверное, дает Эндрю время прийти в себя. Эндрю краем уха слышит звон восклицаний Ники, громкое недовольство Кевина, обрывки смеха.
Он закрывает глаза и позволяет медитативной тишине мягко окутать его мысли. Без Нила в поле зрения голод, сжимающий его внутренности, немного отступает, но не уходит, а сворачивается клубком, как кошка, ожидающая, чтобы ее погладили.
Проходит совсем немного времени, прежде чем он слышит щелчок ручки, шаркающий скрип двери, когда Нил входит внутрь. Повторный щелчок, когда дверь закрылась. Он открывает глаза.
Эндрю не потрудился включить свет, темнота в комнате была почти полной, только слабое отражение уличного света проникает через окно. Нил невидим, если не считать блеска его глаз.
Эндрю ничего не говорит, просто поднимает руку и жестом подзывает его. Нил приближается, словно притянутый, пока не оказывается прямо перед кроватью. Его руки в карманах, тень улыбки застыла на его лице.
— Все еще да? — спрашивает Нил.
Эндрю открывает рот впервые за несколько часов.
Он слышит, насколько грубо звучит его голос, какой он отрывистый и хриплый.
Улыбка расползается по лицу Нила. Эндрю знает, потому что он не отводит глаз от его губ.
Нил наклоняется, пока не оказывается на уровне его глаз, руки все еще глубоко в его карманах, но они дышат одним воздухом.
Впервые за весь вечер Эндрю позволяет себе коснуться его. Он запускает одну руку в густые волосы Нила прямо на затылке и прижимает их губы друг к другу.
Сознание Эндрю сужается до единственной точки их соприкосновения. Губы Нила грубые и потрескавшиеся, его язык теплый и гибкий, когда он скользит вдоль языка Эндрю. Эндрю позволяет себе потеряться в этом. Это длящееся мгновение, в котором он ничего не сломает и не испортит. Жар под его кожей вернулся с новой силой. Его практически трясет от этого. Он хочет Нила, ближе, ближе и ближе, чувствовать все его тепло, весь его вес на себе, чтобы все мысли Эндрю, наконец, умолкли и он мог просто отключиться.
Он уверен, дай Нилу шанс, он целовал бы его часами. Эндрю не знает наверняка, но хочет однажды попробовать. Проснуться рядом с Нилом, теплым и мягким в свете солнца, и целовать его, целовать снова и снова пока вновь не стемнеет. Он хочет этого с такой жгучей яростью, что это отпугивает его, и он отрывается от рта Нила, чтобы приглушить этот всплеск страха. Нил не двигается, только прислоняется своим лбом к его. Трется носом о руку, что Эндрю не убрал из его волос. Его дыхание обжигает его запястье, их губы от слюны поблескивают в темноте.
Эндрю отстраняется, одной рукой вытирая рот, а другой направляя Нила так, чтобы тот сел у изголовья кровати, вытянув ноги перед собой. Джинсы, которые он носит, не самые облегающие, но черные и правильной длины, поэтому смотрятся на нем лучше других, что у него были. Где-то уже потерял свою обувь. Вероятно, там, где завтра Эндрю об нее споткнется.
Эндрю сохраняет промежуток между их телами, пока укладывает Нила на подушки. Дергает Нила за низ рубашки.
Нил поспешно выбирается из нее, поднимает руки, чтобы стянуть через голову. На мгновение отвлекается на тот беспорядок, который это создает на голове Нила, прежде чем скользнуть взглядом по его обнаженной груди.
Тело Нила это поле битвы, но оно давно исцелилось. Те шрамы, что заземляют Эндрю как ничто другое. Больше ни у кого их нет. Он может провести руками по неровной коже живота Нила и точно знать, к кому прикасается, даже не открывая глаз.
Пока что Эндрю не прикасается к нему.
Он сидит, пораженный тем, сколького он хотел и чего именно он хотел. Ничем хорошим это не кончится, думает он.
Нил тихо и терпеливо ждет его.
Удивленное восхищение в глазах Нила вызывает у Эндрю желание ударить его.
Итак, Эндрю перекидывает ногу через бедра Нила и переносит свой вес прямо Нилу на колени, оставив достаточно расстояния между собой и заметной выпуклостью в джинсах Нила. Обе руки Нила были у него за спиной.
Эндрю оценивает их положение. Пока что он в норме. Это знакомо, распаренный Нил, лежащий под ним, и нет никаких болезненных мурашек страха, бегущих по его позвоночнику. Он сдвигается ближе, пока не чувствует тепло эрекции Нила под своим бедром. Все еще нормально.
Когда он поднимает взгляд, Нил смотрит на него так… словно…
Словно он делает что-то потрясающее. Как будто Эндрю — что-то драгоценное. Как будто он имеет значение.
Эндрю заглушает желание силой стереть это выражение с его лица еще одним жгучим поцелуем. Он словно наэлектризован там, где прижимается к Нилу. Он чувствует, как Нил дышит вместе с ним. Чувствует, как дергаются его бедра, когда он отчаянно тянется ко рту Эндрю. Чувствует пробирающий до костей звук, который издает Нил, когда Эндрю соскальзывает с губ к его челюсти. Эндрю кладет одну руку на грудь Нила, а другой скользит вниз по его плечу, по напряженным бицепсам, по покрытой тонкими волосками поврежденной коже предплечья, и сжимает ее вокруг запястья.
Он словно разделен надвое: одна его часть сосредоточена на том, чтобы оставить небольшие метки на тонкой коже горла Нила, другая пытается решить, где он хочет, чтобы к нему прикоснулись, безопасное место, которое не привело бы мгновенно к панической атаке и вышвыриванию Нила из комнаты.
Он начинает с того, что кладет руку Нила себе на талию.
— Здесь, — шепчет он и, подсказывая Нилу, прижимает ее сильнее.
Прикосновение ощущается как клеймо даже через ткань рубашки. И что-то… что-то поднимается из глубины, что-то вязкое, настойчивое и требующее большего: еще, еще, еще.
Нил уже совсем твердый под ним, и Эндрю поддается желанию надавить на его эрекцию, медленно качнув бедрами, и вызвать этим у Нила приглушенный почти скулящий вздох.
Эндрю делает это еще раз, вырвав этим стоны у них обоих, прежде чем Эндрю отрывается от шеи Нила, чтобы перевести дыхание. Нил, пользуясь случаем, начал посасывать кожу под его челюстью, потому что был ужасным, ужасным человеком, который знал слишком много. Электрический ток, прошедший по венам Эндрю, поощряет его толкнуться снова.
Это было бы так легко, просто дать Нилу кончить вот так: просунуть руку между ними, довести его до грани — и выгнать из комнаты, чтобы Эндрю мог позаботиться о себе. Не растает, не сахарный. Эндрю у него на коленях — это уже так много.
Но недостаточно. И Эндрю доверяет Нилу так, как никогда никому не доверял, и он просто… просто хочет, черт возьми, попробовать.
Взять другую руку Нила — такая мелочь, но эту он кладет прямо на бедро. Не очень высоко, но большой палец Нила касается шва на внутренней стороне его брюк.
Это мгновенно включает в его голове череду оглушительных неумолкающих сирен: слишком близко, только не там, не позволяй ему там себя трогать, — но Нил не двигается, и Эндрю замер, глубоко дыша и давая себе время заглушить их одну за другой.
Он обнаруживает, что зажмурился, но он не помнит, когда закрыл глаза. Он осторожно открывает их. Второй рукой — не той, что придерживала ладонь Нила на его бедре — он опирался на грудь Нила, мягко водил пальцами вдоль соска, неосознанно поглаживал рваную зарубцевавшуюся кожу.
Нил снова делает то чересчур сентиментальное лицо. Почему-то сейчас это кажется ему не таким… приторным, как обычно. Все нервы Эндрю напряжены, и он мечется между противоречивыми позывами паники и желания, и ему правда, наверное, следует подождать еще чуть-чуть прежде, чем начать снова двигаться, но он не хочет ждать, поэтому скользит языком обратно в рот Нила и использует руку на бедре, чтобы расстегнуть пряжку ремня и верхнюю пуговицу своих джинсов. У него стоит. Это так легко: расстегнуть молнию, просунуть руку, сжать в кулак и гладить, пока!..
Особенность памяти Эндрю была в том, что, несмотря на то, что она была идеальна, большая часть воспоминаний была спрятана, задвинута им настолько глубоко, насколько это было возможно, туда, где ему не нужно было бы признавать их существование или воспроизводить их. Ведь невозможно помнить всю свою жизнь одновременно. К сожалению, все что нужно было Эндрю, чтобы соскользнуть в пропасть это одно переключенное реле, один момент дежавю — и мгновенно подтягивается все остальное, тщательно воспроизводя сцену из его насыщенных тошнотворных воспоминаний.
О да, я так люблю, когда ты ласкаешь себя, мой мальчик.
Как правило, первой приходит тошнота, а за ней поток неконтролируемых мыслей, преследуемый паникой. Он смутно осознает, что должно быть протолкнул через зубы слово «хватит», но все, что проносится в его голове, это руки и слова и пожалуйста не трогай меня пожалуйста не делай мне больно я хочу умереть я хочу чтобы это закончилось нет нет нет нет нет нет нет прекрати остановись ХВАТИТ
Когда он, наконец, приходит в себя, выныривает из неконтролируемого подавляющего потока нет пожалуйста пожалуйста нет — он дышит гораздо чаще, чем нужно. Ощущение, что его вот-вот вырвет, превратит в кусок льда, что он будет падать и падать и падать, пока не убьется о скалы своей самонадеянности.
Он прижимается к стене, ноги к груди, побелевшие руки сжимают простыни, и он все еще дрожит от всплеска адреналина. Он не знает, где Нил, но он не слышал, чтобы дверь открывалась, а значит, он остался в комнате. На кровати его точно не было.
Эндрю пытается разлепить губы, чтобы позвать его.
Голова Нила выскакивает из-за края кровати. Должно быть, он долго сидел там, как раз вне поля его зрения. Он взволнован, но не испуган, не прячет глаза, он просто… спокоен.
— Нет. Останься, — ему еще немного больно говорить, но он чувствует себя достаточно уверенно. — Иди сюда. Не прикасайся ко мне.
По телу Эндрю все еще пробегает легкая дрожь. Со стороны это едва ли заметно, но он чувствует, как его слегка потряхивает изнутри.
Матрас прогибается под весом Нила, когда он осторожно садится на кровать, и это опять включает в его голове сирены, но в этот раз их выключить проще. Это просто Нил. Нил безопасен. Эндрю доверяет ему.
— О чем угодно, Нил, мне плевать.
Ожидаемо, по мнению Нила, это означает, что настало время поговорить о чертовом стикболе. Он тут же приступает к обсуждению их предстоящей игры, статистики игроков, предыдущих матчей, стратегии и прочей ерунды. Ему легко отключиться от этого трепа, но это дарит ему узнаваемый ритм голоса Нила, где тон станет выше, а где ниже, все это ему знакомо — и это помогает ему лучше, чем он бы хотел признать. Нил это что-то невозможное, но он все еще был здесь. Несмотря на все. Несмотря на то, что Эндрю зашел слишком далеко, слушая член вместо мозгов, был слишком идиотом, чтобы проявить терпение.👌
Голос Би всплывает в его памяти. Серьезно, легче сказать, чем сделать. Но он пытается. Пытается каждый чертов раз.
Последние остатки адреналина в конце концов покидают его тело, оставляя вместо себя усталость и странную пустоту. Убаюканный тихим гулом чужого голоса он не замечает, когда его глаза начинают слипаться.
Он не понимает сколько времени проходит, прежде чем голос Нила замедляется и затихает. Он продирает глаза. Нил сползает с кровати. Наверно, к своему креслу-дивану в гостиной. Эндрю медленно смаргивает, а Нил оглядывается назад и замечает, что глаза Эндрю открыты.
Нил криво улыбается ему. Но Эндрю уже решил.
Нил удивлен. Эндрю протягивает руку и слепо хватает одеяло, перекатываясь на подушки и, походя закутавшись в него, крепко прижимается спиной к стене.
Нил колеблется. Эндрю протягивает руку, хватает его за запястье и неуверенно тянет вниз. Нил задумался.
— Хм, давай я надену пижаму, ладно.
Эндрю отпускает его. Пока Нил переодевается, Эндрю снимает ремень, сбрасывает его на пол и застегивает обратно свои штаны. Он в любом случае не смог бы сегодня заставить себя переодеться, а одну ночь в джинсах он уж как-нибудь переживет.
Когда Нил вернулся, он аккуратно забирается под простыню и одеяло лицом к Эндрю, в конце концов кладя руку между ними.
Эндрю устал. Так устал от всего этого дерьма. Наелся им до конца жизни.
В следующий раз, думает он, прояви терпение. В следующий раз будет иначе.
В офисе Би всегда такой порядок. На полках аккуратно расставлены рядки стеклянных животных, все книги расставлены по цветам, каждая бумага на столе лежит ровно на своем месте.
(Эндрю сидит и чувствует себя так, будто его внутренности — это корабль, который швыряет с волны на волну посреди урагана. Потрепанный.)
Все его страхи, гнев и беспомощность проявляются в виде осколков стекла, застрявших в его горле, и каждую неделю Би берет пинцет и осторожно вытаскивает их один за другим, оставляя после себя протекающую и окровавленную плоть.
— Что именно? — она вежливо склоняет голову.
— Когда меня трогают. Стало хуже. Чем раньше.
Эндрю всегда ненавидел, когда его трогали, его всегда выводили из себя эти излишне дружеские хватания, энергичные рукопожатиями и прочие проявления наглой фамильярности, свойственные любому спорту.
Но раньше это просто… раздражало. (Он провел свои границы, потому что не хотел, чтобы люди получали идеи, но это было просто так. Раздражение, то, чего следует избегать, когда это возможно, и терпеть только до тех пор, пока это необходимо, если это необходимо.)
Но теперь. Теперь это не просто раздражает. Теперь случайное прикосновение, или ободряющий хлопок по спине после матча, или даже невесомое движение рук Нила в его волосах…
Все это вызывает тошноту и панику, и страх страх страх глубоко внутри него и он не знает, как выключить эти сигналы тревоги, потому что его чувствительность словно выкручена на максимум и не было ничего, что бы не включало их.
Это никогда не было настолько плохо: ни в январе, ни после Балтимора, ни после суда. Теперь кошмары преследуют его каждый раз, когда он закрывает глаза. Он не спал больше пары часов в сутки уже несколько недель. Он не понимал, почему это происходило сейчас.
— Происходило что-нибудь в последнее время, что, как тебе кажется, могло бы это спровоцировать? — спрашивает Би.
Эндрю только качает головой. Ночь с Нилом не была гладкой, но ничего экстраординарного тогда не произошло, ничего, с чем он не мог бы справиться.
Он подтягивает колени к груди и прислоняется лбом. Он встал ботинками на ее кожаный диван, что, как он знал, весьма ее раздражало, но ему без разницы.
— У меня есть предположение, хочешь, поделюсь им с тобой?
Эндрю неопределенно махнул рукой. Она воспринимает это как сигнал продолжить.
— Прошел почти год с того, что сделал Дрейк в доме твоего дяди.
Эндрю едва заметно вздрагивает, услышав имя.
— Тогда я была так настойчива в отношении отмены твоих лекарств отчасти потому, что верила, что неспособность сознательно справиться с травмой того дня в конечном итоге приведет к ухудшению твоего состояния. Для тебя я делаю все, что в моих силах, правда, и я не хотела бы заставлять тебя обсуждать вещи, сами воспоминания о которых могут тебя травмировать, но ты никогда не говорил об этом со мной о том, что тогда произошло. Смею предположить, что ты ни с кем никогда не говорил об этом. Подавление этого, подавление того, как случившееся тебя ранило, может быть причиной, по которой сейчас ты чувствуешь себя так уязвимо.
— Мне кажется, ты уже думаешь, Эндрю, и, я думаю, уже думал какое-то время.
— Я не буду настаивать, Эндрю, но это… мне кажется, это стоит твоего внимания.
Он устал. Его голова болела. Он взглянул на часы. До конца сеанса оставалось двадцать минут.
— Я думал, что стать взрослым было достаточно. Что я буду в безопасности.
Би ждет, когда он продолжит. Всегда такая терпеливая, такая осторожная, всегда находящая осколки стекла как бы глубоко они бы не застряли в его горле, когда он даже не знал, что они были там.
— Думал, что смогу защитить себя. От таких, как он. Потому что я старше, сильнее и умнее, чем когда мне было двенадцать, десять или семь. Потому что тогда я был, блять, слишком слаб, чтобы остановить это, но уж теперь-то я смог бы.
Он подумал о Дрейке. О хищном оскале и широких плечах, о том, как Эндрю застыл, увидев его, окаменел, пока бутылка не разбилась о его череп. Как Дрейк все еще так легко мог скрутить его, содрать с него одежду и брать, брать и брать — так же, как раньше, так же, как все ублюдки до него.
Он не был в безопасности. Никогда не был. И вероятно, никогда не будет.
Когда она говорит, Би звучит очень мягко.
— Эндрю. Это была не твоя вина.
Не его? Разве он не мог предугадать? Разве он не должен был знать лучше, когда Лютер пригласил Ники только в том случае, если приедет и Эндрю? Когда Нил, наслушавшись нытья Ники, попросил его, а Эндрю согласился, потому что что такого страшного могло произойти?. Когда он поднимался по лестнице, слишком отвлеченный какофонией своих мыслей, чтобы спросить себя, какого черта Лютер пытался подкупить его, почему Лютер подталкивал уйти из комнаты, оставить семью.
Если бы он не был таким идиотом, не был таким уязвимым, если бы лекарства меньше морочили ему голову, если бы он не стоял столбом, если бы он не позволил красивой мордашке Нила уговорить себя…
Он не хотел. Было чувство, что его разум заволокло туманом. Излияние всех тревог, которые он подавлял, игнорируя, игнорируя, игнорируя, словно в надежде, что однажды они просто исчезнут.
Глупо. Обычно Эндрю не тешил себя иллюзиями.
— Я должен был остановить его.
Большую часть времени наставления Би казались ему бессмысленными. Довериться. Принять. Отказаться от контроля. Все то, что он не мог сделать, и сомневался, что когда-нибудь сможет.
Когда-нибудь у тебя получится, говорит голос Би.
Эндрю был уверен, что страх и апатия — единственные эмоции, которые он когда-либо снова почувствует. Еще злость, возможно, но злость была лишь еще одним страхом, завернутым в агрессию.
Нет, не боялся. Он был в ужасе. С Нилом он упадет, разобьется, утонет в океане во время шторма.
Нил — это след лесного пожара. Он сравняет Эндрю с землей и не оставит после себя ничего, кроме выгоревшей оболочки.
Знаешь, что происходит после пожаров, Эндрю? Всходит новый лес, растут новые деревья.
Рост? Эндрю не мог расти. Эндрю — ходячий мертвец. Тот факт, что Эндрю все еще дышит, — не более чем причуда судьбы, забавный поворот обстоятельств. Вселенная рано или поздно исправится. Эндрю позволяет себе хорошее, доброе, и мороженое, и машину, и Нила, но только потому, что знает, что рано или поздно все это у него отнимут, так или иначе. Нет смысла лишать себя удовольствий, если он знает, что несчастий всегда будет больше.
Хорошо, что ты стараешься быть добрым к себе, Эндрю. Это непростая задача, для многих.
Ха. По сути это просто эгоизм. Так проще и безопаснее.
Мне не кажется, что ты эгоист, Эндрю. (На самом деле, я думаю, ты во многом отказал себе ради других людей. Возможно, теперь настала пора подумать о себе.)
(Эндрю не знает, какой он целый. Эндрю всегда был сломанным, разбитым, хрупким и острым, выкованным равнодушными руками.)
(Тебе не обязательно знать, кто ты. Все, что тебе нужно делать, это быть. Ты не обязан никому, кроме себя.)
(Конечно, это разрешено. Вы человек. Вы заслуживаете доброты так же, как и любой другой.)
(Да. Нет. Он не добрый. Он не нежный. Он бессердечен и не заинтересован в том, чтобы нравиться другим. Почему мир должен давать ему то, что он не собирается возвращать? Это не так работает.)
(Возможно, было бы проще думать о мире в целом как о… нейтральном. И ты тоже нейтрален. Возможно, подумайте о том, что быть добрым — это не то же самое, что быть милым, вежливым или приятным.)
(Приносить как можно меньше вреда.
(Я думаю, это может быть то, что тебе нужно определить для себя, Эндрю. Я знаю, что многие люди сочтут грубость вредом или неудобством.
(Я подозревал, что ты так думаешь. Вам придется придумать свою собственную метрику. Вам было больно гораздо больше, чем большинству людей. Ваш масштаб будет другим.
(На самом деле Эндрю не беспокоит, как его воспринимают люди. Легче быть нелюбимым и избегаться. Безопаснее.
(Эндрю, я думаю, что самое важное — это то, чтобы ты чувствовал себя в безопасности, но я не уверен, что изоляция — это способ добиться этого.
(Он никогда не бывает в безопасности. Он был глуп, если когда-либо думал, что сможет им стать. Присутствие других людей несущественно.
(Есть много аспектов жизни, которые небезопасны. Я не могу обещать тебе, что все всегда будет хорошо, что никто больше никогда не причинит тебе вреда. Но отталкивание людей только делает вас менее безопасным. Чем меньше людей в вашей системе поддержки, тем легче ей рухнуть.
(Жизнь Эндрю всегда была карточным домиком, построенным трясущимися руками, рушащимся раз за разом. Он меньше склонен рушить его сам, чем раньше, но желание все еще есть, дремлет под его кожей.
(Легче быть саморазрушительным, чем признать идею, что вы можете быть счастливы. Ведь счастье можно отнять.
(Ты так долго оставался в живых, Эндрю. Я не сомневаюсь, что если бы вы не хотели быть здесь, вас бы не было. Так почему бы не попробовать? Почему бы не посмотреть, стоит ли оно того?
(Ты уже пытаешься. Ты знаете это. Я знаю это. Думаю, близкие тебе люди тоже знают.
(Почему Нил так много значит? Какие качества делают его интересным для вас?
(Его не волнует безопасность. Он просто делает дерьмо. Потому что он этого хочет. Потому что его глупый мозг наркомана не позволяет ему выбрать что-то еще.
(Ты обижаетесь на Нила за его способность выбирать радость? Или вы этим восхищаетесь?
(Что же тогда значит, что он выбрал именно тебя?
Это не имеет значения. Я не хочу об этом думать.
(Это нормально. Тебе не обязательно мне говорить. Но, возможно, тебе стоит спросить Нила.
Эндрю чувствует себя выскобленным изнутри. Для сеансов Би обычное дело. Выглядит мягкой и нетребовательной, а потом вскрывает каждую его гнилую неуверенность, как инфицированную рану, вычищает, чтобы она могла зарасти.
Он поправляется. Он хочет обрести свободу. Это словно всмотреться с края здания вниз в пустоту. Или утонуть в холодной синей глубине чужих глаз.
— Сигарету? — спрашивает Нил, склонив голову. В его глазах отражается вечернее солнце. Оно заостряет его скулы, путается в его волосах, делая их золотыми.
Эндрю вынимает изо рта только что начатую сигарету и передает ее Нилу.
Нил все такой же пассивный курильщик как и прежде, хоть Эндрю и начинает подозревать в нем такого же никотинозависимого, как и он сам. Однако эту сигарету Нил, непрерывно глядя Эндрю в глаза, обхватывает губами и оставляет там. Они не целовались почти две недели. Нил подмигивает ему.
Эндрю не сдерживает вздоха отвращения, когда отводит взгляд. Невыносим. Таков Нил. Его личное проклятье.
Сегодня Нил не пытается начать разговор. Позволяет тишине продолжаться; удобной и понятной.
Вопросительная интонация ему не совсем удается, превращая вопрос в утверждение.
Он не смотрит на Нила, но его замешательство почти ощутимо.
— Почему ты здесь. Что ты получаешь от этого.
Что я могу дать тебе такого, что ты не мог бы получить кого-то еще.
Нил мычит под нос в задумчивости. Эндрю все еще не может заставить себя посмотреть на него.
— Это было тем, что тебя беспокоило?
— Меня ничто не беспокоит, — это ложь, но можно ли считать ложь ложью, если человек уже знает правду?
Наступает минута молчания. Нил вздыхает. Эндрю может представить, как дым развеивается у его рта.
— Я ничего не получаю от этого. Просто это ты.
Что есть Эндрю? Эндрю пуст. Он полый и ненадежный, он либо безразличен ко всему, либо опасен для окружающих. Эндрю не может отдавать себя настолько, чтобы оно того стоило. Но Нил не хочет брать. Он хочет Эндрю. Просто такого, какой он есть.
— Я не могу дать тебе то, что ты хочешь.
Прыжок в темноту. Попытка выпытать из Нила ответ, которого могло и не быть. Тревожа рану, ковыряя швы.
— И что, ты думаешь, мне нужно?
— Секс. Влечение. Держаться за руки и целоваться на публике, ужины при свечах. Вся эта нелепая чушь.
Ему не было это нужно. Эндрю знал, но знать и верить это разные вещи.
— Мне нравишься ты. Мне нравится быть с тобой. Мне нравится, что я могу сделать так, чтобы тебе было хорошо. Мне нравится, когда ты делаешь хорошо мне, потому что тебе это тоже нравится. Я делаю то, что хочу, мнение других людей меня не волнует и меня не интересует ничего сверх того, что ты можешь мне дать.
Эндрю так злит, что ему стало легче, когда он это услышал. Потому что я знал это, думает он. Все это было уже было мне известно.
Эндрю наконец поворачивается и смотрит на Нила. Пылающего золотом. Эндрю хотел обжечься им. Разжечь угли, догорающие среди пепла.
Глупо. Опасно. Нил так плотно втерся в доверие. Хах, думает он, Жаль, только в него.👌
На этой идиотской мысли его тревога и схлопнулась. Хватит с него на сегодня разговоров.
Он смещается к Нилу, когда последние лучи солнца соскользнули с крыши.
Эндрю перекидывает ноги через Нила, седлая его - идеально повторяя позу, которую они пробовали пару недель назад. Только поцелуи, напоминает он себе. Поцелуи были безопасны. Эндрю может быть в безопасности.*позволено быть в безопасности
Нил опирается руками о бетон крыши. Он не совсем сидит на них, но они были достаточно близки к его заднице, что он, вероятно, думал об этом.
Он такой внимательный. Не так словно Эндрю хрупкий и вот-вот рассыпится, а так словно... он важен. Стоит внимания.