Диссоциация, бред и расщепление Я в «Процессе» Франца Кафки: феноменология и нейробиология шизофрении.

Работы Кафки вызывают у читателя сложные переживания и чувства, которые сложно ухватить. Его работы позволяют пережить состояния и ощущения, выходящие далеко за рамки повседневной жизни. Такое усиление эмоционального напряжения весьма действенно, даже если связано с негативными эмоциями: чувством угрозы, растерянности и настороженности. Произведения Франца Кафки, как и другие классические произведения, способны зажечь лимбическую систему читателя, даже если в произведении речь идёт о разных местах и эпохах, о фантастических и абсурдных событиях или событиях далёкого прошлого.

Глубина этой литературной вселенной породила термин «кафкианский», в котором схватывается переживание угнетённости и кошмара, переживание угрожающей, дезориентирующей, бессмысленной запутанности. Кафкианство — чувство рассеянного страха, незащищённости и отчуждения, когда человек обнаруживает себя в обстоятельствах, где главенствует бюрократизированная и обезличенная власть. Как говорил Фредерик Роберт Кох, «кафкианство» это:

Когда вы обнаруживаете себя в абсурдном, парадоксальном мире, где все ваши способы контролировать жизнь, ваши планы, ваши способы взаимодействия с другими — всё начинает разваливаться на части при столкновении с силой, которая не согласуется с вами представлениями о мире. Вы не сдаётесь, вы не падаете, вы продолжаете жить, используете все свои силы, всё, что есть, но, конечно же, шансов у вас нет. Это и есть «кафкианство»

Как пишет Райнер Штах, биограф Кафки:

Чаще всего, «кафкианский» используется для обозначения чего-то странного и абсурдного. Это, как правило, касается власти, где высокие чины остаются анонимными, находятся вне поля зрения. Из этого чувства рождается «кафкианство». В романах Кафки вершина пирамиды власти невидима. В нашем же обществе, несмотря на кажущуюся прозрачность, никто точно не знает, что именно происходит в самых высоких кабинетах. Хотелось бы узнать, как в действительность обстоят дела там, наверху, но мы можем наблюдать только за инстанциями-посредниками, промежуточными инстанциями. Именно такой порядок вещей в «Процессе»

«Процесс» написан в период между 1914 и 1916 годами, но опубликован посмертно в 1925 году. Мы полагаем, что восприятие, построение логических связей и умозаключений, способность прогнозировать события и чувство реальности протагониста — все эти ментальные процессы, описываемые и прослеживающиеся в литературном стиле «Процесса», феноменологически соответствуют процессам, которые возникают в продромальной стадии шизофрении. В статье мы изучим нейробиологические модели шизофрении, которые основываются на хаотическом высвобождении дофамина в дофаминергических путях, приводя таким образом к ложной атрибуции салиенса и ложному установлению ассоциативных связей. Мы также обсудим, как нарушение самосознания и мышления, важнейших аспектов шизофренического опыта, проявляется в «Процессе», а так же некоторых других работах Кафки и в частной переписке. Мы предполагаем, что не только главный герой, но и читатель переживает в процессе чтения состояние, напоминающее бред. Мы обсудим как квазибредовое состояние ставит под угрозу потребность индивида в сопереживании и упорядоченности.

Процесс: Краткое содержание и литературные особенности

Читателя роман застаёт врасплох. В спальню к Йозефу К., главному герою, в его тридцатый день рожденья заявляются два незнакомых человека. К. узнаёт, что эти люди надзиратели, которые пришли сообщить ему об аресте. Надзиратели, впрочем, и сами не знают и не могут объяснить, кто именно обвинил Йозефа К. и в чём заключается его проступок. Они лишь выполняют приказ, их работа — информировать Йозефа К. об этом новом факте жизни и с этого времени следить за ним.

В «Процессе» нет какого-то сюжетного контекста. Читателю не говорят ни о времени, ни о месте, вообще ни о чём касательно прошлой жизни Йозефа К.. Никаких описаний личности, никакого психологического анализа. Только говорится, что вот он Йозеф К., ему тридцать лет, холост, старший управляющий в банке, идёт вверх по карьерной лестнице, снимает комнату в пансионе. Остальные подробности его биографии будут либо подразумеваться либо выводиться по ходу повествования, но только постепенно и только в общих чертах.

Весь роман сосредоточен на попытках Йозефа К. доказать свою невиновность. Причина ареста никогда не раскрывается. Атмосфера становится всё причудливей, абсурдная взаимосвязь событий объясняется с предельной строгостью и вниманием к деталям, часто с помощью скучной и дотошной манеры изъясняться. Каждая новая встреча это новое открытие, новые персонажи сообщению К. совершенно новые, неизвестные ранее обстоятельства и факты, вынуждая главного героя (и читателя) снова и снова менять свою позицию в лабиринте судопроизводства.

Сюжет фрагментарен, главы друг с другом не связаны, каждая — отдельная история со своим сюжетом. Персонажи появляются из ниоткуда и бесследно исчезают, часто затем вообще не упоминаются. Связующая нить повествования — упорное стремление Йозефа К. к победе над врагом, под которым имеется в виду вся судебная система и многочисленные бюрократы, победа над врагом, который представляет угрозу, но в тоже время невидим и недостижим.

Йозеф К. фигура совсем не подчинённая или покорная, нет, его позиция вызывающая, надменная, уверенная. Он прилагает все усилия, чтобы понять реальность, которая его окружает, навязать ей свою волю, применить при этом все логические и стратегические приёмы из своей профессиональной жизни. По всей видимо, он последовательно действует сообразно фактам окружающей действительности. Однако же, взаимосвязи и события в сложной сети судопроизводства подчиняются законам, которые он (и читатель) не в состоянии понять, а значит и все решения К. неверны, только уменьшают шансы на оправдательный приговор. С каждой новой главой, с каждой новой встречей главный герой обнаруживает себя в плену запутанной сети судебной системы.

Власть нависает и доминирует над всей историей. Это центральная тема, тема власти, абсолютной, неизменной, но при этом недосягаемой и непознаваемой. Йозеф К, так никогда и не узнает, кто его обвинил и в чём заключалась его вина. Однако незнание не освобождает от ответственности, не смягчает вину и не отменяет необходимость наказания. Власть — валюта, которая регулирует отношения между персонажами. В своих проявлениях власть принимает порой гротескные очертания, которые продолжают усиливаться, доходя порой до смешного. Так, например, в первой главе, в которой надзиратели нарушают покой и вторгаются в спальню Йозефа К., они требует от главного героя переодеться в официальную одежду перед встречей с инспектором. Вскоре прочем сам инспектор признаётся, что он не более чем низкоранговый служащий. Другой пример. Проходя по коридорам банка, Йозеф К. слышит крики из подсобки. Заглянув туда, он обнаруживает тех самых арестовавших его надзирателей, которых хлестают плетью. Ещё один пример. Сцена, в которой адвокат Йозефа К. издевается над другим клиентом, чтобы показать К. проявленную к нему доброту и терпеливость. Сцена превращается в своего рода садомазохистский ритуал. Да и сам Йозеф К. отыгрывает садиста и психологически давит на фрау Грубах, хозяйку дома, где он снимает комнату. Главный герой по отношению к ней меняет своё поведение от почти любовного внимания до полного отвержения.

Женские персонажи также представлены как часть напряжённой игры, их цель — приблизиться и сохранить, пускай и смутную, но связь с властью. Находясь на низших ступенях социальной иерархии они в сущности пользуются сексуальностью, чтобы установить и сохранить определённую степень влияния на властных мужчин. Женщины, на которых обращал внимание К. пытаются его соблазнить, обещают помочь всеми силами. Сам же главный герой, несмотря на испытываемое сексуальное влечение, обращается к женщинам только в попытке использовать их для достижения своих целей в суде. Кроме того, обладание этими женщинами подрывает власть мужчин, участников судебного процесса.

Обстановка внутри здания суда удручающая, грязная, обнищавшая и плохо ухоженная. Описание распада физического пространства соседствует с необузданной сексуальностью. Так, множество детей болтаются на улице, девочки-подростки, в глазах которых «чувствуется безнадёжная испорченность», вызывающе смотрят на Йозефа К., а на столе у следователя лежит книга с непристойным содержанием. Эти пространства находятся в тени внешней красоты банка.

Как в других произведениях Кафки («В исправительной колонии», «Сельский врач», «Замок» и «Превращение») многие сцены романа «Процесс» происходят в спальнях, часто даже один из персонажей находится в постели. Так, первая же сцена, когда Йозефа К. в постели застают врасплох надзиратели. Затем идёт встреча в спальней фройляйн Бюрстнер. В тот же день, ночью, Йозеф К. рассказывает об утренних событиях самой фройляйн в её комнате. Она слушает, облокотившись на подушку кушетки, а Йозеф К. замечает, что отвлёкся на её позу и жесты. В пустом зале заседаний жена судебного пристава рассказывает, что её квартира должна освобождаться для судебного заседания, чтобы в ней могли присутствовать люди. Также она вспоминает эпизод, когда следователь, пришедший вернуть лампу, был очарован, увидев её в постели со спящим мужем. Адвокат Йозефа К. постоянно болеет и принимает К. и других клиентов не вставая с постели. Даже прикованный к постели он остаётся влиятельным человеком: даёт советы, отдаёт приказы, принимает решения и принижает значимость своих посетителей. Художник Титорелли также принимает К. в своём ателье, которое одновременно и спальня. Он предлагает Йозефу К. выйти через другую дверь, для чего надо перешагнуть через его кровать, но та дверь ведёт в здание суда! И, наконец, в последней главе Йозеф К. встречает своих палачей именно в своей спальне.

Что собой представляет спальня? Место интимности, в которое позволено входить лишь некоторым: пространство, которое отсылает к сексу, к покорности и беззащитности перед сном и болезнью, немощностью и смерть. Это место восстановления, место отдыха, где не носятся маски. Социальные роли остаются за порогом, люди одеты в нижнее бельё, в котором на людях показываться неприлично. Впрочем, в романе это интимное пространство регулярно нарушается незнакомцами и служит местом суда над Йозефом К.. Это нарушение табу, ведь обнажение среди людей может быть постыдным, как для Йозефа К. застигнутого в пижаме, но порой и завлекающим как для фройляйн Бюрстнер на кушетке. В некоторых сценах проявляется вуайеризм, как когда следователь смотрит на спящую женой судебного пристава, а в некоторых — эксгибиционизм, когда адвокат разрешает Йозефу К. понаблюдать за заботой и лаской, которую получает от своей сиделки Лени.

Да, с одной стороны это создаёт сильный контраст, когда бюрократические и судебные вопросы решаются в таких интимных местах. Это делает сюжет ещё более сюрреалистичным, неправдоподобным и искажённым. Однако это также и подразумевает, что такие вопросы не то чтобы касаются судов и бюрократии, это вопросы, которые можно решать только в стенах спален. Хоть персонажи и остаются сдержанными, соблюдают формальную дистанцию, соответствующую степени их отношений (например, обращаются друг к другу формально), но содержание их разговоров постоянно переходит в более интимную и открытую форму. Так, художник Титорелли почти как священник спрашивает, действительно ли Йозеф К. невиновен. Процесс это секрет Йозефа К., его вина или невиновность не запятнают его репутацию в банке, этот вопрос только для спален. Аналогично, заседание проходит в воскресенье, день для частной жизни.

Несмотря на абсурдность сюжета, атмосфера совсем не похожа на сон. И правда, характерные для сна элементы, вроде неточностей, отсутствие ясности, сгущение времени, пространства и личностей — всего этого нет. Напротив, «Процесс», как и другие работы Кафки, характеризуются чёткостью и объективностью. Длинные, логические проработанные диалоги, которые часто превращаются в риторические выступления, обнаруживают в себе ясность мысли, сосредоточенность и критическое отношение. Описание пространства и людей напоминает скорее кино: механистическое, богатое на детали, объективное, совсем не похожее на сон. Синтаксическая и семантическая чёткость усиливает у читателя чувство необычности происходящего, поскольку заверяет читателя, что всё происходит именно так как написано.

Кафка создаёт особую технику повествования: рассказ ведётся от третьего лица через рефлексирующую фигуру («Reflektorfigur» в немецком), но перспектива идёт от первого лица, то есть субъективная и одностороняя (моноперспективизм). Поэтому рассказчик не знает всего, он ограничен только восприятием и мыслями главного героя, разум которого для него открыт. С помощью такого способа повествования у читателя нет возможности узнать, что происходит за пределами опыта главного героя. Читатель двигается по сюжету вместе с этим отрешённым и дезориентированным протагонистом, у читателя нет никого, кто будет направлять его, поэтому он, как и главный герой, не может не быть отрешённым и дезориентированным.

Более того, такой способ усиливает и так крайне дискомфортную и сюрреалистичную атмосферу произведения, наводит на мысли о диссоциации Я. Рассказчик говорит о впечатлениях и мыслях кого-то другого, как будто бы не себя. Однако же в действительности рассказчик способен говорить только что о себе: ведь он сам является тем, к кому есть полный доступ, тем, что что переживается и осознаётся происходящее. Создаётся впечатление, будто рассказчик говорит о себе в третьем лице, даёт полный, точный и сугубо личный самоотчёт, но сохраняет при этом необыкновенную эмоциональную отстранённость. Помимо этого, идёт разделение на способность воспринимать и осмыслять окружающий мир и на способность эмоционально на него реагировать. Читатель получает детальный отчёт об очень тревожных и угрожающих событиях, но от него ускользает ожидаемая в такой ситуации от главного героя эмоциональная реакция, что не позволяет сопереживать протагонисту.

В предпоследней главе Йозефа К. информируют, что он обязан сопровождать итальянского партнёра банка в соборе. Однако, придя на место, главный герой никого не обнаруживает. Йозеф К. остаётся один в пустом, холодном и тёмном соборе. После тщетного ожидание он уже порывается уйти, но вдруг слышит, как с кафедры собора его окликает по имени тюремный капеллан. Священнослужитель представляется и в разговоре объясняет К., что именно он сделал так, что Йозеф К. пришёл сюда, ведь священник хотел погорить с ним лично. Хотя утром того же дня Йозеф К. и президент банка лично виделись с итальянцем и договорились в соборе. В тот же день, Йозеф К. в разговоре по телефону с Лени (любовницей Йозефа К., а также сиделкой, домработницей и, возможно, любовницей адвоката) упоминает, что собирается на встречу в собор. Лени на это отвечает «Гоняют они тебя». Это позволяет предположить, что Лени смогла понять истинный смысл визита в собор. Предпоследняя глава, таким образом, убеждает читателя, что существует система связанных и взаимодействующих элементов мира вокруг Йозефа К.: суд, церковь, банк, адвокат и любовница. Все они соучастники. Только протагонист остаётся отстранённым до самого конца.

Трагичный финал, по сути, объявлен в самой первой главе. Когда после ареста, двое надзирателей оставляют Йозефа К. одного в своей спальне, тот спрашивает себя о причинах, почему они это допустили, зная, что тот может воспользоваться шансом и убить себя. Мысль о самоубийстве явно непропорциональна тяжести ситуации, а также подразумевает, что К. уже откуда-то знает, что спасения нет и наказание неизбежно.

Диссоциативные переживания в «Процессе»: восприятие пространства, пространственная ориентация и чувство реальности

Здание суда отличается от привычных Йозефу К. помещений. Это и архитектура и освещение и вентиляция и температура, который вкупе создают удушающую атмосферу, на что протагонист реагирует клаустрофобией, удушьем и дезориентаций в пространстве. Архитектурно здание суда напоминает лабиринт, в котором Йозеф К. не один раз теряется, ему приходится просить помощи, чтобы найти нужный кабинет или выход.

Низкие потолки, длинные коридоры, узкие и тёмные лестницы, густой и удушливый воздух — пропорции здания суда не менее гротескны. Везде, в ателье художникеа Титорелли, в доме адвоката, доктора Гульда, все они относятся к судебному миру, все они тёмные и удушающие. Внутри собора также темно, это место Йозеф К. тоже не может покинуть без посторонней помощи.

Тяжёлый воздух приобретает сюрреалистические свойства, даже члены суда кажутся существами иной природы. Так, в здании суда Йозефу К. становится плохо. Сотрудница канцелярии, молодая девушка, объясняет ему, что так часто бывает у непривыкших к такой обстановке. Подойдя к выходу из здания суда, Йозеф К. понимает, что эта девушка принадлежит другому миру, она не привыкла к свежему воздуху снаружи.

Даже сами здания расположены так, что вызывают тревогу, усиливают атмосферу преследования и угрозы. Ателье художника Титорелли находится на диаметрально противоположной от суда стороне города. Однако на выходе из комнаты художника Йозеф К. снова оказывается в здании суда. Отшатнувшемуся от двери К. художник отвечает:

Это судебная канцелярия. Вы разве не знали, что здесь помещения суда? Они почти на каждом чердаке, так почему бы и не здесь? Моя мастерская, собственно, тоже часть судебной канцелярии, суд мне ее и предоставил.

Детальное описание физического пространства усиливает атмосферу необычности и растерянности, но и намекает на переживание диссоциации. Две основные формы диссоциации — деперсонализация и дереализация, такие патологические нарушения восприятия, когда не происходит интеграция сенсорной информации. Деперсонализация характеризуется ощущением чуждости и незнакомости самого себя, чувство, что перестал владеть собственным телом, и переживанием, что человек отделился от своих эмоций, чувств и идентичности. Под дереализацией понимается ощущение оторванности от внешнего мира, когда возникает ощущение, что мир перестал быть реальным, лишился глубины, не вызывает никаких эмоций. Оба этих феномена могут возникнуть при разных обстоятельствах, например, во время травматических событий, приступов паники, тяжёлой депрессии или сильной тревоги. Они могут возникнуть и как первичное расстройство, так называемый синдром деперсонализации-дереализации, для которого характерно нарушение самосознания, чувство отчуждённости собственного тела и эмоционального оцепенения, но с сохранением чувства реального. Пациенты описывают эти переживания как чувство «отстранённого наблюдателя за собой», ощущения «нахождения вне своего тела» или как «когда я двигаюсь, то не ощущаю, что именно я управляю движениями, они происходят сами по себе, механически, будто бы я робот».

Мозг обладает множеством нейронных систем, которые определяют самоощущение человека и его взаимоотношения со средой. Взаимодействие этих систем формирует образ тела, нейронную репрезентацию частей тела (рук, ног, головы, туловища) в пространстве и по отношению друг к другу. Мозг формирует целостное чувство себя через мультисенсорную интеграцию информации о состоянии тела. Гравирецепторы определяют положение тела, что затем упорядочивает другие типы информации о теле: вестибулярную (положение головы, равновесие и устойчивость), визуальную (наблюдение за телом и окружением) и проприоцептивную (ощущение положения частей тела и мышц), а так же обратную связь от моторной и тактильной системы. Интеграция информации различными корковым и подкорковыми зонами создаёт телесное самосознание, куда относится чувство самоидентификации и чувство самостоятельности в совершении действий. Информация из гиппокампальных нейронов места, решётчатых нейронов и нейронов направления головы обеспечивает расположение в пространстве, помогает ориентироваться и помещает человек в контекст среды.

Информация о пространстве, способность ориентироваться в нём, в привычных пространственных отношениях, предсказуемость — всё это создаёт чувство благополучия. Когда сенсорная информация бессвязная, когда не совпадает с ожидаемыми представлениями или не интегрируется должным образом, то возникает диссоциация, когда человек ощущает чувство отчуждения от окружающего, чувствует растерянность и незащищённость. Диссоциация порождает чувство угрозы и страха, мир становится нереальным. К примеру, если человек идёт прямо по улице и приходит в тоже самое место, откуда начал идти, то испытывать он будет чувство нереальности происходящего, ведь это противоречит его ожиданиям. Аналогично, если человек идёт по лестнице на второй этаж, а приходит на первый, как например, в картинах Эшера, где этажи и лестницы находятся на разных плоскостях, то у человека меняется и чувство себя, приводя тем самым к диссоциативным переживаниям.

Диссоциативные переживания, т.е. деперсоналиация и дереализация, могут возникнуть и при шизофрении. В 1979 году Фрит выдвинул гипотезу, что шизофрения возникает вследствие нарушения в фильтрации бессознательных (предсознательных) мыслей, в результате чего мысли, которое ограничены бессознательным, прорываются в сознание. Это вынуждает человека «одновременно осознавать множество противоречивых интерпретаций, не позволяет остановиться на одной и действовать в соответствии с ней». Гирш и Мишара расширил это понятие и предположили, что у людей, страдающих шизофренией, нарушается процесс бессознательной переработки сенсорной информации, что приводит к «перцептивным аномалиям». Это правда, при шизофрении нарушается способность ориентироваться и в пространстве и с самом себе. Например, может показаться, что пространство стало плоским или очень сильно увеличилось в размерах.

Бредовые переживания в «Процессе»: феноменология продромального состояния шизофрении

Общее определение бреда звучит так: «ложное убеждение, основанное на неверных заключениях о внешнем мире, в котором сохраняется уверенность несмотря на неопровержимые и очевидные свидетельства обратного». Бред не ставится под сомнение, он не опровергается, не поддаётся критике, аргументам и доказательствам, даже если эта убеждённость абсурдна. Бред часто является ядерным симптомом шизофрении, он может быть комплексным и систематизированным, т.е. логически структурированным, с взаимосвязанными компонентами, создавая впечатление логической согласованности. Нелепость это центральная часть бреда — он на эмпирическом уровне неправдоподобен, немедленно распознаётся как невозможный и нелогичный, а с точки зрения здравого смысла недопустимый. Нелепость является фундаментальной психопатологической особенностью бреда при шизофрении.

С первого взгляда «Процесс» можно проинтерпретировать как высоко систематизированный параноидный бред. Так, например, отрывок, в котором Йозеф К. во время первого допроса в присутствии аудитории выражает своё недовольство следователю, что похоже на бредовые высказывания:

Нет никаких сомнений, что за всеми решениями этого суда, а в данном случае – и за моим арестом, и за сегодняшним разбирательством стоит некая большая организация. Организация, которая имеет в своих рядах не только продажных надзирателей и их дураков-начальников, не только скромных – скажу так, чтоб не обидеть – следственных судей, но и судейских высокого и высшего ранга с их неизбежной свитой – обслугой, писцами, жандармами и прочими помощниками, а может быть, не побоюсь этого слова, даже и палачами.

И в самом деле, всю историю пронизывает атмосфера заговора и преследования. Например, в первой же сцене, где в спальню к Йозефу К. вторгаются надзиратели. Главный герой выясняет, что вместе со стражей пришли три служащих низкого звена из банка К.. Этих же чиновников протагонист встречает в воскресенье, когда едет на первое заседание, будто бы эти сотрудники были шпионами. Или другая сцена, в которой к концу рабочего дня к Йозефу К. внезапно наведывается его дядя, мелкий землевладелец из деревни, которому уже известно о процессе. Он узнал это от своей семнадцатилетней дочери, также живущей в одном городе с Йозефом К., а она в свою очередь узнала о процессе от какого-то клерка, когда приходила в банк навестить главного героя (т.е. даже простой клерк знает о деталях процесса!). Или эпизод, где фабрикант, клиент банка, в кабинете у Йозефа К. спрашивает «У вас сейчас идёт процесс, верно?». Или в соборе, о которому уже выше говорилось, тюремный капеллан говорит Йозефу К., что ждал его и организовал встречу в сотрудничестве с персоналом банка.

Бредовые идеи представляют собой разрыв или диссоциацию с наличными переживаниями человека, их нельзя осмыслить в понятиях индивидуальной биографии. Они привносят в мир человека нечто совершенно новое и беспрецедентное, создают жуткое ощущение, что нечто необычное происходит без какой-то очевидной причины и основания.

Немецкий психиатр Клаус Конрад разработал модель, которая делит шизофренические переживания на этапы. Так, по его мнению, перед началом непосредственно бредового этапа существует продромальный, который характеризуется чувством всепоглощающего беспокойства и ожидания чего-то, тревожного ощущения, что «что-то происходит»; сам пациент не может объяснить, что именно изменилось. Человек может быть подозрительным, испытывать страх, подавленность, чувство вины, отстранённость от других, часто даже сочетание этих чувств. Внимание застревает на нерелевантных стимулах, непредсказуемых мыслях и настораживающих связях. Повседневные аспекты жизни, которым обычно внимания не придаётся (перцептивный фон), приобретают особое значение. У человека может возникнуть чувство, что ожидаются или уже происходят какие-то перемены. Эти ощущения могут длится днями, месяцами и даже годами до начала бредового этапа. Первоначально, это настороженное восприятие может возникнуть только в отношении наиболее насыщенных переживаний, но со временем оно пронизывает весь перцептивный мир человека. Такая реорганизация смыслов характерна для ранних стадий шизофрении.

Второй этап, «откровение», наступает неожиданно, знаменует собой переход от бредового настроения к бредовому убеждению. Этот момент, когда происходит этот феномен откровения, известен также как апофения (др.греч. ἀποφαίνω — ἀπο —”из-” + φαίνω — “представление”). Этот момент означает озарение, получение разгадок к происходящему. Пациент выкристаллизовывает бредовое содержание, использует его как объяснение прежнего чувство необычности и странности происходящего. Никаких совпадений, всё выстраивается в последовательную логическую цепочку, человек теряет способность дистанцироваться от своего опыта, изменить перспективу, посмотреть на происходящее с другой стороны. Пациент смещает точку отсчёта реальности, теперь он её центр. Другими словами, человек начинает интерпретировать все происходящие вокруг него события как относящиеся непосредственно к нему и связанные лично с с ним. В своих исследованиях Бланкенбург приходит к выводу, что ключевой феномен шизофрении — «der Verlust der natürlichen Selbstverständlichkeit», «потеря здравого смысла».

Можно заявить, что последовательность событий романа постепенно подкрепляет убеждение, что действительно есть какой-то заговор, что вокруг героя сформировано осадное кольцо. Это представление также поддерживается предупреждениями со стороны разных персонажей, о том, что К. заблуждается, ошибается или что его обманывают. Этот сюжет соответствует феноменологическому описанию параноидного бреда, вернее даже начальной или продромальной стадии шизофрении.

Более того, различается пространство обыденной жизни Йозефа К. и пространство суда. Эта разница наглядно демонстрирует два мира его существования, диссоциацию жизни, другими словами: в одном мир повседневных активностей, логически структурированный для достижения целей. А другой — нелогичный, угрожающий, о существовании которого никому нельзя говорить. Сквозь весь роман пространство судебного процесса всё больше и больше вторгается (распространяет свою тень) в мир повседневности. Например, в большом, светлом и просторном банке есть маленькая тёмная кладовка с низким потолком, в которой Йозеф К. встречает объявлявших ему арест надзирателей, которых стегают плетью. Это можно осмыслить как метафору бредового состояния, в котором у человека постепенно сужается содержимое сознания. Бред часто изначально ограничен какими-то конкретными аспектами жизни (ревность к партнёру, преследование каким-то человеком, обнищание, незлечимая болезнь), но со временем начинает распространяться и брать верх над остальными мыслями и представлениями. Для других переживаний, не относящихся к содержанию бреда, места не остаётся.

Тем не менее, несмотря на вышеприведённые аргументы, нельзя считать «Процесс» просто рассказом о психозе. Да, Йозеф К, не удивляется происходящему, но это не позволяет читателю понять происходящее как бред. Ниже об этом будет рассказано подробнее.

Феноменология и нейробиологическая модель бреда: хаотическое высвобождение дофамина и ложная атрибуция салиенса

Под салиенсом понимается способность выделять особенности и качественные характеристики какого-то события, объекта или переживания, которое значимо отличает его от других. Если мозг устанавливает эти значимые особенности, то для индивида полученная информация помогает соотнести значимость события и непосредственную ценность. Люди вспоминают, например, захватывающую поезду в Лондон, вкусный глазированный торт, напряжённый спор с более квалифицированным оппонентом. Когда мы устанавливаем значимость какого-то события, то это позволяет нам мысленно соотносить происходящие вокруг события, выделять позитивные и негативные моменты на основании значимых характеристик. Человек способен вести себя сообразно цели максимизировать позитивные моменты и минимизировать негативные. Так, люди снова решают съездить в Лондон, съесть ещё один кусочек того торта, лучше подготовиться к встрече с оппонентом. Если не удаётся установить значимость чего-то, или значимость какого-то события или объекта неверно соотнесена с чем-то важным для человека, то нарушается способность человека понимать этот мир.

Дофамин, один из нейромедиаторов головного мозга, играет главную роль в процессе установления значимости какого-то события, а также в процессе определения того, будет ли какое-то события вознаграждением или нет. Однако сейчас считается, что функция дофамина заключатся не только в установлении салиенса (значимости), но и в формировании воспоминаний о негативном опыте. Дофамин выделяется в разных отделах мозга: в стриатуме, системе связанной с вознаграждением, в гиппокампе, связанном с отношением себя к окружению, и в префронтальной коре, которая оценивает целесообразность выполняемых действий. Дофамин выделяется, когда человек сталкивается с приятными или неприятными, но непредвиденными ситуациями. Другими словами, поведение формируется исходя из окружающей среды. Вознаграждение может происходить в социальных, сексуальных, финансовых или просто приятных ситуациях, которые обеспечивают положительную стимуляцию; аверсивный опыт от этих аспектов жизни отдаляет. После высвобождения дофамин распространяется по мозгу, изменяет синапсы нейронов, которые определяют значимость и отличают подкрепление от наказания. Таким образом, дофамин участвует в создании стабильной записи активности головного мозга, связывает значимые особенности окружающей среды с их уровнем подкрепления, создавая тем самым память.

При получении вознаграждения, выше или ниже ожидаемого от ситуации, вентральная тегментальная область высвобождает дофамин. Это способствует нейропластичности и ассоциативному обучению головного мозга, которое связывает стимулы, обладающие функцией наказания или подкрепления, и контекст ситуации в пространстве и времени. Таким образом, дофамин участвует в условном обучении, когда два ранее изолированных элемента объединяются в нейронных контурах. Опосредованное этими механизмами будущее поведение будет зависеть от приятного или неприятного опыта в прошлом, в результате чего человек будет стремиться повторить контекст, в котором и положительное подкрепление было получено и в котором получится избежать аверсивных стимулов.

Подобно этому, даже предъявление простых намёков или признаков, которые указывают на ситуацию, связанную в прошлом с получением вознаграждения, будут вызывать удовольствие. Соответственно, ситуации, в которых имеются намёки или признаки на прошлые аверсивные переживания, будут вызывать тревогу, депрессию и страх.

Эффективность такого механизма зависит от своевременной выработки дофамина при столкновении с новыми подкреплениями и наказаниями. С нейробиологической точки зрения предполагается, что по крайней мере частично бредовые идеи возникают в результате патологического присвоения значимости (салиенса) нерелевантным стимулам. Если дофамин выделяется вне зависимости от подкрепления или наказания, то может сформироваться не соответствующая действительности память о подкреплении, что соответственно приведёт к ложному присвоению значимости ситуациям, нерелевантным, не приводящих ни к подкреплению ни к наказанию.

Есть исследования, которые показывают, что при шизофрении повышается уровень внеклеточного дофамина в стриатуме и что это повышение коррелирует с тяжестью позитивных симптомов (бредовых идей, галлюцинаций, дезорганизации мышления и поведения). Хаотическое высвобождение дофамина приводит к дофаминергической гиперактивности, что как следствие становится причиной атрибуции салиенса к нерелевантным стимулам. Также дофаминергическая гиперактивность приводит к атрибуции салиенса к нерелевантным знакам, когда этим знакам начинает придаваться особое значение, или вследствие гиперактивность дофамина происходит приписывание причинно-следственных связей событиями, которые происходили одновременно. Искажениями подобного толка и характеризуется прдромальная стадия бредвого настроения, ими также можно объяснить смещение перцептивного фона на ранних стадиях шизофрении.

Такой процесс научения находится за пределами сознания. Синаптическая нейропластичность создаёт следы памяти в контурах стриатума, которые затем высылают в кору мозга. На данный момент имеется достаточное количество данных, которые говорят, что базальные ганглии играют большую роль в отборе информации, которая доберётся до префронтальной коры, доберётся до сознания, если другими словами. Таким образом, дисфункция базальных ганглиев может вызывать «фильтрационный дефицит» кортикального ввода, когда мозг не может отличить важное от неважного. Более того, нейроны стриатума ингибирует соседние нейроны (побочное торможение), в результате чего предотвращается появление неуместных или неточных ассоциаций между одновременно возникшими стимулами. Возможно, именно изменение в этих ингибирующих контурах позволяет формироваться новым следам памяти, объединяя между собой несвязанные, но одновременные события. До сознания следовательно доводятся неправильные или очень с очень малой вероятностью связанные ассоциации (новые смыслы).

В нейровизуализационных исследованиях пациенты с шизофренией, которые не получают медикаментозное лечение, обнаруживают недостаточную активацию добавочного ядра на стимулы, которые предраспологают к получению вознаграждения. Говоря кратко, то существует большое количество данных, указывающих на то, что при шизофрении реакция на нейтральные стимулы сильнее, чем на стимулы, связанные с вознаграждением. Этим объясняется поведение, в котором хаотическая атрибуция смыслов приводит к формированию бредовых убеждений.

Предполагается, что при шизофрении, помимо хаотического высвобождения дофамина, нарушается процесс отслеживания окружающего мира. Этот процесс зависит от префронтальной коры правого полушария. Человек отслеживает мир вокруг него, оценивает последствия своего опыта, в частности вероятность того, что какое-то действия в следующий раз приведёт или не приведёт к вознаграждению. Люди используют это отношение «действие-последствие» для построения ландшафта вознаграждений в своём окружении. Когда человек получает непредвиденное вознаграждение или когда наоборот, вознаграждение ожидалось, но не было получено, человек должен обновить свою карту подкреплений. Эта разница называется «ошибка прогнозирования вознаграждения» и используется для корректировки нашего ландшафта вознаграждений. Однако не вся входящая информация достоверна, следовательно необходимо идентифицировать и отклонить любую недостоверную информацию, чтобы сохраить целостность карты подкреплений. Например, мы должны отличать информацию от органов чувств (сенсорную информацю) от информации, полученной изнутри, через сны и фантазии (недостоверная информация). Такое разграничение называется «мониторинг реальности». Когда «мониторинг реальности» нарушается, человек начинает расценивать информацию, полученную из снов и фантазий, как истинную и достоверную, а значит у него могут возникнуть психотические симптомы, бред или галлюцинации.

Ещё один источник внутренне генерируемой информации — сеть пассивного режима работы мозга (default mode network, DMN), группа нейронных контуров, активная, когда мозг не сфоркусирован на задаче или каком-то внешнем событии. DMN функционирует во время задумчивости или мечтаний, она считается богатым истоничком причудливых идей. Если мысли, сгенерированные во время работы DMN, ошибочно принимаются за истинные и валидные, то у человека наблюдается бредовое мышление. Более того, когда человек сталкивается с незапланированными событиями, то DMN может «дополнить» их, додумать объяснения. Если «мониторинг реальности» не справляется с фильтрацией, то это также может способствовать возникновению бреда.

У пациентов с шизофренией очень часто наблюдаются бредовые идеи. Как было указано ранее, фармакологические исследования показывают, что бредовые идеи являются следствием нарушения работы дофамина; эта гипотеза называется «дофаминовая теория шизофрении». Важно отметить, что от дофамина зависит нейрохимический ответ человека на «ошибку предсказанной награды» и на способность отслеживать реальности собственных мыслей. Когда происходит ошибка предсказания, то есть когда человек сталкивается с неожиданным вознаграждением или когда не получает ожидаемого вознаграждения, то уровень высвобождаемого дофамина повышается и понижается соответственно. Высвобождение дофамина, в свою очередь, обновляет ландшафт подкреплений. Более того, способность отслеживать реальность, исключая нерелевантные воспоминания, нарушается при слишком большом количестве дофамина и может наблюдаться при шизофрении. Таким образом, нарушение в дофаминовых контурах может породить бредовые идеи через нарушение ландшафта вознаграждений и через нарушение способности различать воспоминания на валидные и на возникшие в результате фантазирования.

Расстройства самосознания и мышления в «Процессе» Кафки: амбивалентность и мотив «двойника» в творчестве и жизни Франца Кафки

Каждый человек обладает базовым чувством осознания себя, которое тесно связано с нашим состоянием сознания и выражает персональную связь с пережитым опытом. При нарушениях самосознания это «базовое чувство себя» может измениться, приводя к отчуждению переживаний, которые усиливаются по мере распада Я. Первый компонент расстройств самосознания — «ослабленное присутствие», когда человек не полностью ощущает себя в этом мире, не ощущает собственной идентичности и границ собственного тела, а также чувство, что его мысли не генерируются им самим. Второй аспект расстройств самосознания это «гиперрефлексивность» или «замешательство», когда процессы сознания, наподобие размышлений о мире, его восприятие и даже перемещение в нём, который обычно происходит автоматически, начинает требовать тщательного отслеживания и ежеминутного внимания и может сопровождаться общим снижением осознанности человека.

Как писалось ранее, деперсонализация предполагает существование целостного Я, куда включается восприятие и собственного тела и актуальных переживаний человека. Экстремальные ситуации, которые сопровождаются деперсонализацией, могут приводить к появлению двойника или альтернативного «Я» (“Doppelgänger”). О существовании двойника человек осведомлен, действия этого двойника могут повторять действия самого человека, хоть и приписываются посторонней сущности, и создают тем самым нестабильность в собственной идентичности. В случае «ослабленного присутствия» участие оригинального «Я» уменьшается, человек в итоге становится сторонним наблюдателем событий, что приводит к обезличенности и утрате «самого себя».

По сути, нарушения самосознания — ключевая особенность психотических переживаний. Более того, слово «шизофрения» составлено из слов древнегреческого языка и переводится как “расщепление разума”. Крепелин считал «утрату внутреннего единства сознания» и «опустошение воли» (оркестр без дирижёра) основными чертами, определяющими шизофрении. Оба понятия подразумевают «опустошение» самосознания, потому что именно самосознание создаёт чувство единства для множества психических содержаний.

В литературе мотив двойника служит представлением искажённого восприятия себя и ведёт длинную традицию, уходящую корнями в античность. В немецкой литературе бесчисленные вариации этой темы расцвели в период романтизма и пережили возрождение в движении экспрессионистов, в литературе и кино. Все работы Франца Кафки и, возможно, личные переживания находятся под созвездием расщепленного эго. Примеров в его работах бесчисленное множество: в рассказе «Сельский врач» это двойственность между врачом и конюхом, врачом и пациентом; в рассказе Тоска это двойственность призрака и одинокого мужчины, в Приговоре — между отцом и сыном или между сыном и его далёком другом, уехавшим в Россию. Показательными кажутся два текста 1920 года:

Со своей тюрьмой он смирился. Кончить узником – это могло бы составить цель жизни. Но у клетки была решетка. Равнодушно, властно, как у себя дома, через решетку вливался и выливался шум мира, узник был, по сути, свободен, он мог во всем принимать участие, снаружи ничего не ускользало от него, он мог бы даже покинуть клетку, ведь прутья решетки отстояли друг от друга на метр, он даже узником не был.

Или

Он хочет пить и отделен от источника только кустами. Но он разделен надвое, одна часть охватывает взглядом все, видит, что он стоит здесь и что источник рядом, а вторая часть ничего не замечает, разве лишь догадывается, что первая всё видит. Но поскольку он ничего не замечает, пить он не может.

Своей невесте, Фелиции Бауэр в письме от 19 октября 1916 Кафка пишет:

Теперь со мною Ты, я принял Тебя в свою жизнь; не думаю, чтобы в какой-либо сказке за какую-либо женщину шло сражение более изнурительное и ожесточенное, чем за Тебя во мне, с самого начала, снова и снова, и так, быть может, до самого конца. Но Ты теперь в моей жизни

Год спустя, первого октября 1917 Кафка пишет письмо, в котором рассказывает ей о недавно обнаруженном у него туберкулёзе:

Ты знаешь, что во мне борются двое. В том, что лучший из этих двоих принадлежит Тебе, я как раз в последние дни сомневаюсь меньше всего. О ходе этой борьбы за истекшие пять лет Ты вполне осведомлена моим словом и моим безмолвием, равно как и их сочетанием, осведомлена по большей части на свою беду и муку.

В этих примерах сам Кафка размышляет, анализирует и эстетически преподносит свою двойственность, превращает частное письмо в литературу. Кажется, будто бы на самом деле это тройственность: двое сражаются, а третий наблюдает за этим и уничтожается этой борьбой. Кафка отождествляет себя с этим третьим, создаёт вторую диссоциацию, отделяет своё Я от этих борющихся двух. Это напоминает перспективу, на которой в произведениях Кафки строится нарративная техника, Reflektorfigur, упомянутый выше. Тематическая и стилистическая схожесть произведений и частной переписки Кафки подтверждает предположение, что в своих произведениях он описывает свои собственные переживания.

Потрясающим примером мотива двойника в «Процессе» является притча «У врат Закона», которую в предпоследней главе рассказывает Йозефу К. тюремный капеллан во время прогулки по тёмному собору. Притча рассказывает историю путника, который стремиться попасть к Закону, но его не пускает привратник. Прождав много лет человек уже на пороге смерти видит как “яркий свет, льющийся из врат Закона” и узнаёт, что вход предназначался только для него, а после смерти путника привратник закроет дверь и уйдёт.

Притча одновременно представлена как текст, который находится во «Введении к Закону», и как текст, в котором идёт речь о неправильном понимании природы закона, как его не понял Йозеф К. Перед тем как рассказать притчу священник жёстко отчитывает К. за то, что для решения своего процесса он ищет помощи у других, особенно у женщин. Таким образом, по мнению тюремного капеллана Йозеф К. ошибся насчёт закона и того, как к нему придти. Сама притча может олицетворять весь роман: у человек есть замысел на жизнь, однако он терпит неудачу, потому что ждёт, что кто-то другой откроет ему вход, предназначенный только для него. Он побеждает сам себя, как если бы привратник и путник были одним и тем же человеком. Соответственно, когда один умирает, второй уходит, будто бы тоже прекращая своё существование. Кажется, что единственная функция и единственная оправданная причина существования привратника: не пропустить путника через врата Закона.

Услышав притчу Йозеф К. посчитал, что привратник обманул путника. Однако это предположение ставит вопрос другого толка, о причинах, которые побудили человека сыграть в эту игру, то есть, почему он остался ждать разрешения войти от другого человека? Это принятие правил можно понять таким образом, как если бы оба персонажа находятся внутри одного человека, что они находятся в своеобразном странном соглашении, разделяют одни и те же абсурдные правила, регулирующие распределение их ролей. Интересно кстати, что привратник будто бы не стареет, как если бы он не был бы человеком, но был своего рода проекцией, частью личности путника. Привратник это элемент двойника или внутренне созданная помеха.

Заключительная глава также поддерживает интерпретацию “Процесса” о двойственности Я, или другими словами, внутреннего палача. В последней главе удивляет, что когда палачи прибывают в спальню к Йозефу К., они застают его в чёрном костюме и ждущим их, будто бы тот сам их и призвал. Этим роман как бы замыкается: в начале и в конце двое представителей суда входят в спальню Йозефа К., его самое интимное пространство, в его тридцатый и тридцать первый день рожденья. Фактически, приход палачей объявляется в самой первой главе самим Йозефом К., когда он ответил стражам, что прямо сейчас одеваться в чёрное ещё нет необходимости, так как сейчас ещё не идёт основное слушание по его делу. Этим он подразумевает, что слушание ещё предстоит и признаёт, что на самом деле он знает причину своего ареста, что это не какая-то ошибка, как он пытался доказать стражам.

Когда Йозеф К. водит своих палачей по городу, он встречает, как ему показалось, фройляйн Бюрстнер, женщину, которую он желал, женщину не из судебной сферы, запечатлённую памятью в эротических деталях, а в тот момент ставшую «последним проблеском жизни» (напоминает ли это яркий свет, льющийся из врат Закона?). Именно тогда К. осознаёт, что смерти не стоит бояться. Он сам выбрал маршрут и последовал за ней, но «не потому, что хотел догнать её, и не ради возможности подольше на неё посмотреть, а чтобы не забыть то, что открылось ему при её появлении». Внутренний палач победил, а фройляйн Бюрстнер свидетельствует о поражении казнимого. Возможно, именно она была тем призывом к жизни, к которому казнимый стремился, но не последовал. По дороге Йозеф К. и два его палача встречают полицейских, один даже подошёл ко всем троим, но именно К. начал убегать, спасаясь от возможного спасения. Наконец, когда он уже лежит на камне и ждёт как палачи уже наконец воткнут в него мясницкий нож, то понимает, что его долг — выхватить у палачей нож и вонзить его в себя, но он этого не делает и «пусть за эту последнюю ошибку отвечает тот, кто лишил его необходимых сил». В тоже время он видит на верхнем этаже дома какого-то человека с успевает подумать, что тот может как-то помочь, но «пусть логика несокрушима, но человеку, который хочет жить, не может противостоять и она». Таким образом, несмотря на всю логичность приговора, желание жить должно было победить, но К. не хотел жить. Палач и жертва едины.

Когда палачи наносят удар, Йозеф К. сравнивает себя с собакой и последним его чувством было чувство стыда: «и стыд этот, видимо, должен был его пережить». Стыд за отсутствие смелости жить или за отсутствие смелости самому завершить свою жизнь?

Реакция читателя на «Процесс»: сложность в сопереживании Йозефу К. и как роман вводит читателя в бредовое состояние

Ощущение странности происходящего у читателя вызывает не только сюжет, но и сам Йозеф К., который возмущён своим положением и складывающейся обстановкой, но никогда не ставит под сомнение её правдоподобность. Наоборот, он рассуждает, пытается разработать стратегии решения, будто бы это понятные ситуации. Он не ощущает себя ни во сне, ни в кошмаре. Чувства недоумения нет. К. опирается на свои стратегические навыки, которые помогли ему «за относительно короткое время достичь в банке довольно высокого положения». Йозеф К. уверен, что он способен достичь своей цели, цели своего оправдания. По его мнению, «процесс — не что иное, как крупное деловое предприятие, из тех, какие он много раз проворачивал к выгоде банка; это предприятие, чреватое, как водится, разнообразными опасностями, от которых надо застраховаться». Он планирует отозвать своё дело у адвоката и подготовить ходатайство в свою защиту, в котором отразит свою жизнь. Хоть К. и недоволен сложившимися обстоятельствами, поскольку представляет, что ему придётся подробно изложить всю свою биографию и обоснование всех решений, которые он принял, проанализировать их с разных точек зрения, но похоже не осознаёт кричащей абсурдности такого подведения итогов на манер Страшного Суда. Напротив, К. готов ему подчиниться.

Более того, очевидная на первый взгляд структура мышления К., описываемая очень точным языком, постоянно нарушается нелогичными взаимосвязями, который Йозеф К. устанавливает (которые будто бы работают в мире суда), как если бы он их выводил находясь под влиянием магического мышления и открытости мыслей, характерных для шизофрении симптомов. Магическое мышление это убеждённость, что человек через свои мысли и желания способен контролировать происходящее и быть причиной событий во внешнем мире. Открытость мыслей это убеждённость, что другие способны услышать мысли человека или знают о них. Например, Йозефу К. не сообщили о времени первого заседания. Несмотря на это, К. решает прийти к девяти часам и узнаёт от следователя, что это и было назначенное ему время. Когда Йозеф К. блуждает среди нескольких почти однотипных зданий, вместо того, чтобы спросить прямо, он вспоминает, как надзиратели сказали ему, что «вина сама притягивает к себе правосудие». Он решает спрашивать в каждой квартире вымышленного столяра по фамилии Ланц, надеясь тем самым заглянуть в каждую комнату и обнаружить там зал судебных заседаний. Наконец, когда он заходит в первую попавшуюся дверь, он обнаруживает прачку, которую спрашивает о столяре. Та указывает Йозефу К. на соседнюю дверь, которая ведёт в зал суда и говорит «мне надо за вами запереть, туда больше никому нельзя». Откуда же она могла знать, кто стоит перед ней? Более того, как уже говорилось выше, в день своего тридцать первого дня рожденья Йозеф К., одетый во всё чёрное, ждёт своих палачей, хотя об их приходе ему никто не сообщал.

На действия (принятие решений) Йозефа К. влияет не только магическое мышление и открытость мыслей, но и стратегическая нелогичность (которая будто тангенциальна цели). Например, сцена, в которой дядя Йозефа К. приводит того к адвокату. Вместо того, чтобы остаться в комнате вместе с адвокатом и директором судебной канцелярии, который мог бы помочь ему, К. уходит в другую комнату к служанке. В здании суда К. встречает заведующего справочным бюро, который, в общем-то, мог объяснить ему суть процесса, но главный герой не задаёт вопросов, вместо этого он хочет только покинуть здание как можно быстрее.

Несмотря на то, что у читателя есть только точка зрения главного героя и нет других источников касательно событий сюжета, читатель не способен сопереживать К.. Эмпатия это способность психики, которая подразумевается в «теории разума», то есть понимание чувств, убеждений, намерений и мотивов других людей и осознание того, что они отделены от внутреннего состояния. Рефлексивная фигура ставит эмпатический барьер между читателем и главным героем, что подразумевает отстранённость (о которой говорилось выше) и отсутствие описания эмоций главного героя, но в тоже время реакция читателя зависит от того, как Йозеф К. ведёт себя в той или иной ситуации. Его поведение не соответствует тому, которое бы ожидалось от человека в его положении. Другими словами, читателя ограждают от сопереживания главному герою, потому что тот не соответствует ожиданиям читателя.

Эмпатия — фундаментальная человеческая способность, которая абсолютно необходима для выживания в обществе. Установлено, что эмпатия связана с системой зеркальных нейронов, которая связывает людей с мыслями и эмоциями других. Зеркальные нейроны это группа нейронов в премоторной извилине, которая активируются, когда индивид воспринимает и понимает действия другого индивида. Зеркальные нейроны активны и когда вы выполняем какое-то конкретное действие, например, поднимаем чашку и пьём из неё, и когда это у нас на глазах делает кто-то другой. Таким образом, система зеркальных нейронов объединяет наблюдателя и действующее лицо и создаёт в наблюдателе намерения, эмоции и ощущения, которые как если бы присутствовали в деятеле. Если возникает нарушение функции зеркальных нейронов, то нарушается способность воспринимать, переживать и интерпретировать эмоции и намерения других через их проживание. Без зеркальных нейронов и способности испытывать эмоции других людей человек становится неспособен принять точку зрения другого и будет страдать от чувства отчуждённости, изоляции и незнания. В «Процессе» не только у Йозефа К. не получается понять реальность, эта неудача также ощущается и читателем. Читатель озадачен и дезориентирован, он обращает внимание на каждую мелкую деталь,придаёт ей особый смысл, приписывает значимость случайным событиями и выстраивает несуществующие причинно-следственные связи, он не способен принять точку зрения других людей и предсказать их действия и реакции. Читатель оказывается изолирован в своём восприятии реальности и никто не придёт ему на помощь. Читатель закрывает книгу в «квазибредовом настроении», будто бы «осталось что-то ещё, но не получается сказать что именно».

Заключение

Мы предполагаем, что в сюжете «Процесса» изображаются нереалистичные и бредовые отношения, которые характеризуется шизофрения. Кроме того, мы строим предположения касательно того, в какой степени этот пограничный, экстремальный и вымышленный мир связан с интимными и личными переживаниями самого Кафки.

Несмотря общую нереальность происходящего, сюжет Процесса описывается точно и объективно, бредовые переживания логически структурированы, детализированы и, очевидно, внутренне согласованы. Более того, повествование ведётся от третьего лица, но рассказывается только с перспективы Йозефа К., что создаёт ощущение чужеродности, которое в последующем подкрепляется непоследовательными реакциями Йозефа К. перед лицом бюрократии судебной системы. Читателю остаётся только разобраться в этих отношениях, что выглядит почти как невыполнимая задача.

С нейробиологической точки зрения, причиной бредового состояния может стать неверная атрибуция значимости, вызванная патологическим высвобождением дофамина, что создаёт ложные связи между причинами событий. По мере усиления неверной атрибуции, пациенты, страдающие шизофренией, совершают переход из простого восприятия бредового мира в убеждённость о его существовании, начинают рационализировать необычные и невероятные стороны своего личного состояния. Гениальность произведений Кафки как раз таки в том, что он сначала знакомит читателя с причудливым миром, а затем заставляет находить объяснения для невозможных и невероятных событий. По мере того, как читатель постепенно погружается в параноидный характер сюжета, он всё больше участвует в бредовом мышлении, создавая тем для себя квази-шизофренический опыт.

Перевёл: Антон Кауфман

Подписывайтесь на паблик вконтакте и в телеграме

В статье используются отрывки романа «Процесс» в переводе Риты Райт-Ковалёвой и в переводеЛеонида Бершидского; «Письма к Фелиции» за переводом Михаила Рудницкого и «Он. Записи. 1920 года» в переводе Соломона Апта.

Оригинальная статья: Dissociation, Delusion and the Splitting of the Self in The Trial by Franz Kafka: Phenomenology and Neurobiology of Schizophrenia, Elisabete Castelon Konkiewitz, Edward Benjamin Ziff, 2018, Frontiers of Neurology and Neuroscience