Леха убийца
К концу весны мой судебный прогресс резко ускорился, и я стал практически еженедельно ездить на заседания. Событий в тюрьме катастрофически мало, а потому выезды в суд становятся сродни выходу в свет. Сам суд обычно длится от силы пару часов, но мероприятие занимает практически целый день.
Тебя выдёргивают из камеры, ждёшь отправку. Когда автозак набивается, он едет по пробкам, развозя народ по разным судам. Потом уже в подвале суда ожидаешь начала процесса. А после окончания заседания всё повторяется, но уже в обратном порядке. Процесс скучный. Но всё это время общаешься с попутчиками, узнаешь чужие беды, новости, делишься своими.
В один из таких выходов в свет в начале мая в мою подвальную клетку под Ленинским судом завели бодрого мужчину лет 35-40.
— Здорова! Леха, 111 часть четвертая.
— Андрей, 284 точка один.
Моя статья привычно вызвала недоумение у собеседника. Объяснил в двух словах, что и как.
— Ну а я убивец. Похож?
— Не особо.
— А так?
Леха повернул голову и изобразил оскал.
— Надо еще потренироваться. Но на мне — не стоит.
Оба посмеялись. После того, как мы коротко обменялись новостями и перекусили сухпайком, Леха начал рассказывать про следствие по его делу. Как это часто бывает, большинство знакомцев за решеткой убедительно описывают, что они «практически невиновны».
— Я ж не скрывался! Сам скорую вызвал. Пили? Да, не отказываюсь. Ну двинул пару раз по корпусу. Не отказываюсь. Когда скорая приехала, человек ещё жив был. У меня брат в МЧС, он на суд придёт. Они криво реанимационные мероприятие делали, а виноват я.
По 4 части 111 статьи — причинение тяжких телесных повреждений, повлекшие причинение смерти по неосторожности — предполагается до 15-ти лет тюрьмы. Лёху это достаточно сильно беспокоило. Лёха надеялся, что суд прислушается к аргументам, что он отец-одиночка двоих детей, работящий и при деньгах, и даст ему срок поменьше.
Парень и в самом деле вызывал сочувствие. Картина, нарисованная им, походила на несчастный случай: после работы решили с кем-то пропустить стакан, повздорили, пара ударов по корпусу, неудачно сломанное ребро впивается во внутренние органы — и всё. Оппонент оказался слаб здоровьем.
С Лехой после того дня мы пересекались ещё несколько раз — ездили в суд в одни и те же дни. Месяца через три снова оказались в одной клетке.
Сосед был в приподнятом настроении. Ему запросили 3 с половиной года, и с учётом 11 месяцев, проведенных в СИЗО, он рассчитывал уже скоро оказаться на воле:
— Смотри, 11 месяцев я уже тут, если день за полтора, то это уже минимум полтора года. Ну и суд должен что-то скинуть, ну и апелляция должна стрельнуть. Может, к Новому году уже дома буду!
Однако радость от предвкушения свободы перемешивалась со взрывами негодования в адрес тёщи:
— Ты прикинь, бестия! Мало того, что детей забрала, так ещё и все выплаты на себя переоформила! Домой пробралась, все фотки, говорят, забрала, портреты поснимала. На суд приходила. Характеристику мне давать!
Я посочувствовал. Но больше всего Леха негодовал по поводу переоформления выплат: углядел в её действиях состав 159 статьи УК — мошенничество.
«Да ладно, — говорю я ему. — Выйдешь, решите с этим, наладите отношения».