October 3, 2022

Настя

Жду очередное заседание в Краснодарском суде. Сидим почти в подвале: грязно, окон нет, арестанты распиханы по клетушкам.

Внезапно заводят девушку. Молоденькая совсем — лет 20, точно не больше 23. Она незамедлительно приковала к себе всё внимание арестантов. Соседи тут же решают, что арестовали её в зале суда — одета опрятно, словно только из дома. Из полутьмы подвала понеслись воодушевлённые голоса:

— Как зовут, красавица? Что за беда?
— Начальник, а можно меня к ней?

Парни наперебой пытаются проявить себя и урвать хотя бы толику внимания незнакомки. Она же демонстративно молчит, лишь иногда театрально закатывает глаза в ответ на очередную попытку завязать разговор.

Разговорить её смогли только сигареты — сосед по клетушке от скуки вертел в руках пачку.

— Дай сигарет!, — непосредственно потребовала она.

Парень добродушно протянул сигареты, и вся пачка ловко перекочевала в маленький рюкзачок девушки. Следом её глаз упал на сухпаёк — сахар и консервы последовали за пачкой сигарет.

— Как звать-то тебя?

— Настя!

— Только арестовали?

— Нет, продлёнка…уже четвёртый месяц тут, — отвечает она с паузами между слов, а сама высматривает, что ещё у кого можно урвать. — А у тебя конфеты есть?

— Что за беда у тебя?

— Конфет хочу!, —  не сдаётся девушка. — 158-ая, кража.

— Ого, а мы думали — «народная», — арестанты явно удивлены. — И много украла-то?

— Да в магазине взяли, козлы, по камерам, — выпалила Настя. Очевидно, ей интереснее разжиться добром, чем обсуждать с мужиками свои статьи. — А ещё курить есть?

— Обнесла магазин и сразу в СИЗО? За магазин не закрывают.

— Неее, — отнекивается девица, — Ещё 242 б — изготовление порнографии… Но тут я вообще не при делах. Если дурак меня снимал, а потом это выложил, то я-то тут при чём?

Тема порно раззадорила арестантов. Настя бойко, не без доли кокетства отбивается от расспросов, ловко выманивает у собеседников еду, сигареты, ручки и даже умудрилась с одного стянуть кепку.

Речь чуть заторможена, манерна, даже жеманна — словно она только что накатила пару-тройку бутылок пива или ночь напролёт гуляла и ещё не отошла. Только задержали её четыре месяца назад — за это время пройдёт любое похмелье. Раздобыть в СИЗО такие угощения можно, но сложновато, особенно перед судом.

Разговор прервался — это пришли за мной. Надели наручники и повели в зал суда.

Обратно я вернулся почти через четыре часа. Вокруг Настиной клетки валялся мусор: бумажки, использованные чайные пакетики, а вся имеющаяся еда — даже ту, которую обычно выкидывают, не открывая (перловая каша и несъедобный хлеб), — всё перебралось к ней на скамейку.

— Она тут такое шоу давала!, — спешит поделиться со мной сосед. — По решётке к потолку забиралась, за конфеты майку задирала! А если не дал чего — то она в них тут же мусор швыряла!

Народ уже потерял к ней интерес. А я, точнее мой почти целый сухпаёк, моментально стал новой целью Насти.

— Сахар дай, — прямо, без намёка на наигранную вежливость говорит она.

— Лови, — пользуюсь предлогом начать беседу. — Как тебе в тюрьме, Настя? Соседи норм?

— Нормально… но я уже месяц на киче, — на языке арестантов это значит в карцере. Попасть туда можно за нарушение порядка максимум на 15 суток. Однако особо отличившихся или тех, на кого давит администрация, могут держать долго. По окончании 15 суток их поднимают на пару часов в камеру и затем оформляют новое нарушение. Иногда даже формального перерыва не делают.

Тут меня осенило, с кем беседую. Пару недель назад к нам на спецблок долетела весточка о девице — говорят,  на воле сидела на солях, а теперь выносит мозг всему СИЗО. Держать её с кем-то вместе администрация не может,  потому бесконечно отправляет в карцер. Но она и там даёт концерты. В последний раз девушка 4,5 часа колотила по двери алюминиевой кружкой, требуя сигарет.  Получив их, стала требовать добавки. Угомонить буйную барышню не могли ни постовые, ни арестанты — все оказались бессильны перед её напором.

— По свободе скучаешь, Насть?

— Даааа, — всё сильнее растягивая гласные, отвечает она.

— На чём сидела хоть?

— Сооооль. А чё у тебя в сумке?

— Ручка. Нужна?, — протягиваю. — Давно на солях?

— С пятнадцати лет. Ручку давай.

— А сколько тебе сейчас?

— Двадцать два.

Семь лет на солях. Я не медик, да и ставить диагнозы — дело неблагодарное, но, похоже, это необратимо. Даже СИЗОшный «детокс» не вернул её в форму. Годы употребления словно выжгли мозг, разрушили личность совсем ещё юной девушки.

Обратно нас с Настей везли в одном автозаке. В свой «стакан» она несла новый улов — воду и сигареты от фсиновцев. Пресс её настойчивости не выдерживали даже охранники — связываться с ней никто не хотел.

Девчонка, считай, 22 года. А жизнь и перспективы, вероятно, уже перечёркнуты. Да и тюрьма, предполагаю, ещё не раз станет домом для неё, и вряд ли в этой исправительной системе что-то поможет ей даже не исправиться, хотя бы остановиться.