О суде по мере пресечения
Суд по мере пресечения — это событие, которого ждешь, отсчитываешь дни и, даже понимая реалии нашего правосудия, готовишься. В моем случае особых иллюзий я не испытывал: следователь заранее уверенно обозначил, что никакого изменения меры не будет. А фамилия судьи, что уже дважды принимал по мне решение, не оставила сомнений, что всё схвачено.
Но опускать руки, на мой взгляд, глупо, и если есть возможность участвовать и защищаться, надо всегда её использовать. Опишу, как это происходило с моей стороны.
Несмотря на то, что суд назначили на 15:30, из камеры меня забрали в районе 9:30. Часов у меня нет, но понемногу начал ориентироваться по солнцу, падающему утром на решетку. Быстро прошли через тюрьму. Обычных подследственных запирают в приватных помещениях, где люди ждут, пока из них формируют партии на отправку. Но меня то ли потому что спецблок, то ли из-за политики стараются отправлять сразу. Если повезет, через небольшую дырку видно окно и улицу. Дома, машины, люди. На воле это кажется обыденным пейзажем, а тут интереснее любого фильма. Яркость обычной жизни завораживает. Ехать недалеко — минут 15-20.
Под конвоем из трех человек, пристегнутого наручниками к приставу, меня ведут в суд. В подвале суда я и другие подследственные будем дожидаться заседания, для меня это 5-6 часов. Конвойное помещение — это комната без окон, где по периметру оборудованы 8 клеток со спецблоками. Из плюсов: все они обращены в центр, и можно видеть друг друга и переговариваться. Соседями оказались женщина лет 35, по одежде уже осужденная, пара мужиков постарше, явно не первый раз попадающие в тюрьму, и трое совсем молодых пацанов лет 20-25, явно испытывающие чуть ли не восторг от своего нового «статуса». Таких здесь метко называют «шумоголовые».
Неокрепшая молодежь, попав в тюрьму, как губка впитывает воровские понятия, в отсутствие иного, искренне проникается ими и начинает яростно блатовать. Люди постарше — те, что с головой — относятся к этому спокойно, а молодежь, которую пачками отправляют в СИЗО по народной статье по наркотикам, быстро начинают жить этим миром. Вот и сейчас двадцатилетний пацан, найдя собрата того же возраста в соседней клетке, делится с ним, как они со смотрящим «держат хату», а у явно много сидевшего мужика начинает выяснять про жизнь в лагере. Доходит до того, как бы получить взыскания и поехать не просто в лагерь, а на усиленный режим СУС или БУР. Всё это звучит нелепо, но в разговоры лезть неохота. У меня с собой забавный «Доктор Гарин» Сорокина, и время течет быстрее.
Подходит время моего суда, но ничего не происходит. Расспрашиваю охрану про ковидные ограничения. По их ответам понимаю, что скорее всего опять никого не пустят. На прошлом суде, когда мер еще не было, следователи выдали бумагу о «секретных материалах», что будут озвучены, и на этом основании закрыли суд. Никаких материалов, конечно, не было.
С сильным опозданием меня начинают выводить. Судя по тому, как надевают маски, и готовится конвой, понимаю, что наверху друзья. Поднимаюсь по ступенькам, выход, поворот, и вижу знакомые лица друзей. Когда месяцами общаешься только по перепискам, это как глоток свежего воздуха. Понимаю, что это, возможно, единственный шанс обменяться взглядами, стараюсь идти медленнее, всех посмотреть, крикнуть слова приветствия. Даже если этот момент в 5-7 секунд окажется единственным, день уже прошел хорошо, это можно будет вспоминать.
Заводят в зал. Тот же, что и в июле, тот же судья, что ничего не слушал и не смотрел в мою сторону. Приставы суетятся, я понимаю, что что-то происходит. За адвокатами в зал пускают маму и несколько журналистов. Впервые со дня ареста есть возможность, пусть и без слов, но пообщаться. Самая большая проблема тюрьмы — что ты не можешь даже пять минут поговорить с близкими. Свидания, как и звонки, следователь запретил, так как не видит оснований. А тут ты можешь глазами поддержать их, громко разговаривая с адвокатом, рассказать, как у тебя дела. Это очень придает сил.
Сам процесс занимает около часа. Отличную речь произнес в мою защиту адвокат Сергей Бадамшин. Куда менее уверенно, под прицелами наших журналистов, чувствуют себя следователь и прокурор. Закрытые процессы им явно больше по душе. Выступаю я. Судье явно начхать на на мои слова и аргументы. Он не слушает, ему не нравится, что происходит, он хочет побыстрее покончить с этим. Решение готовить ему так же не по душе, как и внимание СМИ.
Завершив заседание, он удаляется минут на 15, возвращается в зал с тремя страницами напечатанного решения. Снова запускают маму и журналистов. Стараюсь передать приветы и поддержать знаками, не очень понятно, когда в следующий раз будет возможность увидеться. Арест до 29/11, как заказывало следствие. На выходе из зала снова вижу множество лиц: Дмитрий Захватов, Марина Литвинович, Сергей Цукасов, Яна Антонова, Андрей Морев и многие другие, кого не пустили в зал, но кто пришёл и весь день стоял у суда. Кому-то покажется это неважным, но поверьте, видя такую поддержку, и конвой, да и сами судебные с прокурором и следователи понимают, кто виновен, а кто нет. Атмосфера меняется. Первые меняют отношение, вторые начинают прятать глаза и пытаются ускользнуть, понимая, что участвуют в постыдном.
В подвале нас осталось трое, остальных уже увезли. Разговорились. Женщина оказывается фельдшером СИЗО, ездившей за УДО. Отказали. А с парня, все дни блатовавшего и собирающегося показать себя в лагере, спала вся спесь, и он нормально разговаривает, даже переходит на вы в общении с нами. Ему всего 25, и у него ст. 229 ч. 5 - это вплоть до пожизненного. Гонор ушел, и ты видишь перед собой обычного молодого парня с очень непростой судьбой впереди. У женщины двое детей, с её слов, работала у застройщика, который в бегах, а она получила срок. В УДО отказали, потому что ущерб в размере 300 000 рублей не погашен. Ей осталось 2,5 года.
Через час и нас забирают. В тюрьму привезли поздно, по ощущениям — в районе 8 вечера. Обычно меня прямо из машины забирают на спецблок, но тут случился какой-то сбой. Говорят, с очередной проверкой приезжали генералы из Москвы, и весь день были на ушах. Собирают толпу человек 40-50 и идут разводить по корпусам. Люди ругаются, а мне после дня в суде даже в радость погулять. По старым обшарпанным коридорам переходим от корпуса к корпусу.
Когда человек впервые попадает сюда, испытывает шок. Двухвековые стены здания невозможно отмыть. Если вы бывали в старых, еще советских или дореволюционной постройки больницах, попробуйте мысленно заменить всё белое на серое или грязно-желтое, поотбивайте кафель и штукатурку, добавьте запах давно немытых человеческих тел, а в палате, где обычно размещаются 6 человек, поселите 20-24. И, конечно, через каждые 10-15 метров дверь и решетка с лязгом.
Бродя по этажам вслед за группой, заметил, что люди, прощаясь, заходили в камеры, называя их домом. Я даже временно на словах не готов назвать камеру своим домом. Мой дом там, где живут люди, что приехали сегодня на суд. И я буду делать всё, чтобы туда вернуться. Поборемся!