Факультет карманной тяги. Часть 2.

Утюги и щипачи

Вплотную с этим воровским промыслом сталкивался я ещё когда работал журналистом. Колесил по Московской области с группой по карманке оперативно-поискового отдела. А потом общался с другими подобными подразделениями. Так что насмотрелся я на выпускников факультета карманной тяги института имени Воровского, промышляющих на наших просторах.

Память моя щелкает, выдавая уже подёрнутые забвением, но при определённой концентрации проявляющиеся и становящиеся все чётче картинки прошлого. Москва середины девяностых. Ларьки, коробейники, столпотворение запуганного, измотанного переменами населения. Я пишу репортаж о работе поисковой группы уголовного розыска по борьбе с карманными кражами Управления Московского метрополитена.

Меня прикрепили к самой результативной группе, которая, как мне говорили, чуть ли каждый день притаскивает в зубах по паре жертв. Опера там колоритные. Двое крепко сбитых парней, похожих на полицейских бульдогов, немногословные, внимательные, знающие себе цену. Руководит этой компанией Нина Константиновна. Она вся собранная, поджарая, внешне, да и внутренне весьма похожая на берущую след русскую борзую. Это уникум. В угрозыске проработала почти двадцать пять лет, и все – в группе по борьбе с карманниками. Знает эту публику, как облупленных. Её трудами не одна зона упакована временным контингентом.

Метро Курская. Пятница. Пьяный день. Мы работаем. А я ещё взираю на болезненную суету Москвы времён упадка.

Два алкаша, образующие условно устойчивую конструкцию – не держась друг за друга давно бы рухнули, пытаются взойти на эскалатор. И страшно удивляются, когда им это не удаётся, повторяя попытки одна за другой. До них никак не может дойти, что эскалатор едет им навстречу.

Два бомжа ходят в вестибюле между ларьками, примериваясь, что бы спереть. На цветочном лотке они крадут гвоздику, но, не зная, что с ней делать, один из них, мечтательно втянув её аромат, помещает цветок на грудь в петлицу – прямо герой «Женитьбы Бальзаминова». Потом эти двое пытаются стянуть на книжном развале увесистый том, но продавец их выпроваживает прочь. Потом канючат деньги у торговца часами. Тот, чтобы ему не отбивали клиентов, отсыпает им мелочи.

У Нины Константиновны глаз – алмаз. Для меня это метро и метро – душное столпотворение, человеческая круговерть, все бегут по каким-то делам, всем на всех наплевать. А она, только войдя в вестибюль на Курской, объявила:

- Вон, те и те – на работе.

Я кошусь на молодых парней. Совершенно обычные с виду, неплохо одетые, без татуировок и блатных фикс и кепочек. Обычные обыватели, ничем не примечательные. Ну, ждут ребята кого-то, может, любовь всей жизни. Немножко нервничают. Но это для меня. А Нина Константиновна по каким-то известным только ей деталям моментально срисовывает профессиональных карманников.

У меня с наблюдательностью что-то не то. Четвёртый день мотаемся по этому метро. А я так и не научился распознавать их. Вообще, нужно отметить, работа адская. Просто проехаться на метро – у многих от подземелий, грохота, толчеи крышу начинает сносить. А неделю по восемь часов отработать там – честно говоря, хотя я был молод и силен, думал, что сдохну. Как будто баржи по Волге тащил как бурлак. Усталость наваливается уже на втором часу пребывания в метро. А там не только торчать надо. Мы там на охоте. В общем, к концу недели ты выжат как лимон. Но ребята из спецгруппы привыкли – у них такая судьбинушка, ничего не попишешь.

Один из карманников, что-то решив для себя, сваливает на улицу – нам он больше неинтересен. А второй, парнишка худощавый лет восемнадцати, нервничает, присматривается, все никак не может решиться на не благое дело. Мы за ним присматриваемся. Получается, что сегодня он наша дичь.

Между тем в вестибюле появляется ещё одна бичиха устраивается на полу – вокруг неё сразу образуется санитарная пустая зона. Она мечтательно чешется, что-то выковыривая из волос.

- Сколько же бродяг стало – это нашествие какое-то, - сетует Нина Константиновна. - Одна бичиха тут милостыню просила. Кто не давал, в того она вшей бросала. Оп-па, началось.

Молодой карманник наконец отваживается на бросок. Пристраивается к жертве. Ступает за ней на идущий во тьму подземелья эскалатор. Дёргается и так, и эдак. И… И ни на что не решается. Поднимается по эскалатору обратно – присматривать новую добычу.

- Что-то он нервный какой-то, - морщится Нина Константиновна.

Этот фокус карманник проделывает пару раз. И все никак не сподобится. Надоел, гад. Пока мы за ним пристраиваемся, толчемся в человеческом водовороте, мне уже три раза ногу сумкой на колёсиках переехали. Тётки с такими сумками ныне в метро в огромных количествах – каждая вторая. Это такой символ девяностых, вместе с крепостными стенами ларьков на всех проспектах и улицах.

В толпе другая тётка матерится и призывает на Москву кары небесные. Это ещё одно достижение девяностых – куча психов на воле. Особенно они активизируются в подземном московском мире, ближе к Преисподней.

- А что, - говорит Нина Константиновна. - Дурдома закрываются. У народа с перестройки с головой что-то не в порядке стало. Вот и выковыриваем мы из шкафа с рабочей одеждой очередного психа. Он забежал в депо, взбудораженный, спрятался в шкаф с криком:

- Меня мафия преследует! Они людей убивают и в кастрюлях прячут!

- А на станции в Измайлово стоит абсолютно голый Аполлон и что-то орёт, - вспоминает другой оперативник. - На наш законный вопрос, зачем разделся и что хочет, заявляет: «Протестую против действий московского Правительства».

- Ну что же, уж чего, чего, а мимо такого протеста никто не пройдёт, - отмечаю я.

- Ёлки-палки, ерики-маморики, ну решишься же ты! – косится оперативник на карманника, нервно расхаживающего, как кошка перед охотой.

Действительно, сколько можно развязку задерживать? Это непрофессионально, в конце концов!

С четвёртого захода карманник наконец, чуть ли не под наши аплодисменты, разрезает на эскалаторе какому-то солидному мужчине сумку, выуживает оттуда кошелёк. И тут же опера цепко берут гада под локотки, чтобы не сбросил. Благо у ребят руки-клещи, иначе на такой работе долго не протянешь. В метро оперативно-поисковые группы работают как правило без оружия – в толпе же стрелять запрещено, так что от греха подальше. Вся надежда на физическую подготовку и опыт мордобоев.

Карманник что-то пищит возмущённо. Но вскоре оказывается в отделении милиции на станции вместе с потерпевшим и понятыми.

На стол выкладывается содержимое карманов воришки. Там острая бритва – инструмент, чтобы резать сумки. Там же книжечка, что податель сего закончил курсы коммивояжёров и представителей брокерских контор.

- Брокер, значит, - кивает старшая группы. – А давно по карманам работаешь, коммивояжёр хренов?

- Первый раз, - испуганно, покрывшись потом, лепечет воришка. - Из Соликамска приехал. Деньги украли. Вот черт и попутал.

Судя по тому, как профессионально работал парень, черт его попутал очень давно – ещё в счастливом безоблачном детстве.

А он все причитает, нешуточно давя на жалость, сострадание и прочие неуместные в милицейской работе материи:

- Мать одна, оцта нет, сестра маленькая, кормить надо.

- Тебе девятнадцать, - глядя в его паспорт, отмечаю я. - Чего не в армии?

Он смотрит на меня, как на буйнопомешанного:

- Я? В армии? Служат идиоты…

Оформляем его с положенными объяснениями, рапортами и прочей бумажной канителью. Сдаём в руки следователя. И опять в глубину московских руд, колесят с рёвом шайтан-машины и лавой текут по запланированным и непреодолимым делам толпы муравьёв.

- Вон, смотри, - на платформе говорит мне старшая группы, показывая на хорошо одетого мужичка, который притирается к толпе, собравшейся перед открывшимися дверьми поезда.

- Карманник? – спрашиваю я.

- Не-а. Хотя повадки те же самые. Утюг.

- Кто?!

- Ну, это извращенцы, которые притираются в толпе к женщинам, получая от этого неземное удовольствие.

- Какое там удовольствие?

- Говорю же – неземное. Они нам всю работу сбивают. У них замашки, взгляды, поведение – такие же как у карманников. Они не просто идут и едут. Они присматриваются. Только одни ищут кошельки, другие – широкую дамскую корму. А были и совместители. Один утюг потом и карманы очищал.

- Чего, страдают от недостатка женской ласки?

- Да не всегда. Мы их задерживаем постоянно. Большинство из них с высшим образованием, женаты, с детьми. Но вот тянет что-то в толпу, прижаться там, поёрзать. Такие мелкие тараканы, вроде и безвредные, но неприятные…

Короли на нарах

Больше всего воров в законе было всегда из карманных воров. Эта профессия в преступной среде раньше считалась одной их самых квалифицированных и уважаемых. Нужно чутье иметь, пальчики длинные и тонкие. И талант. Хороший карманник – как фокусник. Этому ремеслу обучать надо, порой с детства.

Кстати, профобучение молодёжи у карманников всегда было поставлено на широкую ногу. Ещё Диккенс писал, как готовили в Англии молодых карманников – чучело с колольчиками, и нужно так вынуть портмоне, чтобы ни один не зазвенел…

В блатном мире воры карманники составляли одну из базовых основ. И хотя во время работы применение насилия они считали за брак, но среди них самих нравы царили порой очень суровые.

Знаменитый исследователь оргпреступности генерал Гуров писал о нравах послевоенных карманников. По воровскому закону общая добыча преступной группы складывается в один котёл, а потом делится по договорённости. Крысятничество – то есть воровство у своих, считается тяжким грехом и карается вплоть до смертной казни.

Когда парни из карманной бригады заявились к авторитетным ворам и заявили о том, что подозревают их пахана в утаивании доходов, была создана целая комиссия по проверке жалобы честных бродяг. Затем был проведён оперативный эксперимент. Подозреваемому в толпе на рынке подставили под его ловкие пальчики портмоне с большой суммой. А когда пришёл момент делёжки, то сумму он эту не указал.

Когда ему кинули предъяву, признался, что является крысой. Приговор ему вынесли тут же, на месте. Он вздохнул, сказал что-то типа «принимаю решение правилки». Вытащил револьвер и пустил себе пулю.

Вообще воровская среда в былинные советские времена тридцатых-пятидесятых годов имела все сектантские признаки, в том числе преданность до смерти интересам своей социокультурной группы вплоть до самопожертвования. Таким примеров фанатичного следования воровским традициям вплоть до гибели и самоубийств было немало, в том числе в сучьих войнах, прокатившихся по колымским лагерям.

С карманниками есть несколько моментов, определяющих их положение в воровской иерархии. В карманных кражах присутствует гигантская латентность - то есть когда преступление не входят в милицейскую статистику. Обычно народ не спешит с заявлениями, если не пропали документы. А документы часто карманники подбрасывают так, чтобы они вернулись жертве. Ещё при СССР специалисты изучали эту тему и пришли к выводу – профессиональный карманник попадается где-то на восьмисотой краже. То есть это человек, который каждый день, год за годом, не покладая рук, занимается профессиональным преступным промыслом.

Но все же рано или поздно основная их часть оказывается на нарах. А так как за карманку много не дают, то до достижения трудовой пенсии и потери физической формы карманники умудряются посетить места не столь отдалённые, сколь малонаселённые, по десять-двенадцать раз. То есть для них тюрьма – дом родной.

За века своего существования в цехе карманных дел оформилось несколько профессиональных подгрупп. Основное деление – это щипачи и писаки.

Щипачи выдёргивают из сумок и карманов деньги и ценности, порой проявляя просто чудеса ловкости и умений – в цирке им бы выступать. Писаки режут сумки, пользуясь бритвами, скальпелями и прочими колюще-режущими предметами. В «Месте встречи изменить нельзя» Жеглов вспоминает о заточенных пятаках. Было и такое, правда, давно уже нет. Суровый мир карманников идёт в ногу с прагматичным веком, подстраиваясь под него. Теряет свои легенды, традиции, правила и романтику.

Старые оперативники с какой-то даже ностальгией вспоминают ушедшие эпоху профессиональных воров - послевоенные и более поздние советские времена. Гоняли карманников тогда по всей Москве безжалостно и с азартом. А те с таким же азартом воевали с милицией. Как ни зачищал угрозыск столицу, но щипачи и писаки возникали вновь и вновь. Садились, откидывались и снова выходили на работу. Правда, конечно, далеко не в таких масштабах они работали, как в девяностые – тогда просто ордынское нашествие было.

Война шла порой жестокая. Карманники тоже вычисляли оперов в толпе. Одно время была у них фишка – отточенным шилом в толпе тыкали сотрудников розыска в спину в бок, в печень, отправляя на больничную койку, а то и чего похуже. А оперативники засовывали за пояс плотные книги, которые не пробить шилом. И со временем эти книги были все в дырках. В общем, классики спасали мир не только добрым словом, но и толщиной своих трудов.

Вопреки расхожему мнению, при советской власти смертным боем за такие фокусы воров не били. Вообще, цацкались излишне с контингентом. В девяностые годы братва быстро была отучена от подобных привычек – тогда им уже подобные фокусы с рук не сходили, за такое могли здоровьем и жизнью поплатиться.

Старые карманники. Удивительные типажи встречались, а то и встречаются до сих пор.

В Москве по карманам работал старенький дед, раритетный осколок прошлого. Воровал всю сознательную жизнь на московских троллейбусах определённых маршрутов. И ни разу не сел, не попался. Всегда работал один и обладал демоническим чутьём. Как бы ни маскировались оперативники, он их безошибочно выявлял в толпе и выходил на первой остановке, отсалютовав победно. Сапёр ошибается один раз в жизни. Карманники чаще, но каждая их ошибка заканчивается для них плачевно. Этот человек не ошибся в своей жизни ни разу.

А вот другой типаж – тоже забавный, прежде всего своей тупой упёртостью. В метро его взяли. Левой рукой залез в правый карман гражданина. Был схвачен за эту самую берущую руку, в которой был зажат вожделенный кошелёк. Ну чего там судить-рядить? Состав налицо. Доказательства есть. Признавайся, смягчай вину. Это цыгане и кавказцы не признаются никогда. А воры старый закалки, когда их берут с поличным, признаются всегда – смягчают вину, сокращают срок. Таковы гласные и негласные традиции.

А этот дед вдруг объявляет:

- Не воровал. Ничего не знаю. Кошелёк с пола поднял.

Запросили его биографию. Выяснилось, у него одиннадцать судимостей. Все за кражу левой рукой из правого кармана. И ни разу он не признался в содеянном. Всегда говорил, что кошелёк с пола поднял. Уникальная же твердокаменность и непоколебимость.

Как ни крути, а профессиональная преступность в СССР была фактически уничтожена. Семидесятые, восьмидесятые годы двадцатого века ознаменовались тем, что в воры полезли дилетанты, не желающие знаться с профессиональной воровской средой. Термин у оперативников появился «непрофессиональный блат». То есть полдня ты честно работаешь и учишься, получаешь грамоты как передовик, а вторую половину дня – воруешь, мошенничаешь или творишь что-то в этом роде, и преступником себя никак не считаешь. Не обошёл этот процесс и карманных крадунов.

Ещё в восьмидесятые годы оперативники сетовали на то, что с каждым годом карманников распознавать все сложнее. Все меньше плохо одетых, татуированных, только что откинувшихся от хозяина воришек. И все больше самоуверенных хлыщей, в дорогом прикиде, нахальных, качающих права.

Среди карманников теперь и люди с высшим образованием, и мужчины, и женщины. Одни или с сообщниками. На любой вкус.

Кого только не задерживали сотрудники специальных поисковых подразделений. Тут и бывший оперативник КГБ на рубеже девяностых годов, который откровенно говорил, что будет воровать, пока машину не купит. Купил – притом дорогую иномарку. И целые семьи – вон, из Киева прибыли отец с сыном. Сын на стрёме, отец с рукой по локоть в кармане зазевавшегося москаля. Кавказцев полно. И даже негры встречались.

Иногда удивительные люди попадали в этот бизнес. В Подмосковье был дедок – ветеран войны. Как ни праздник 9 мая или ярмарка – он ордена надевает и двигает в толпу, к народу. И там лазит по карманам. Когда его ловят на факте, а ловили его постоянно, поднимает дикий вопль – обижают ветерана, вешают на него менты клятые незнамо что. И срабатывало – народ заступался, потерпевшие заявления не писали. А он затаивается и ждёт следующую ярмарку или Первое мая.

Вообще, этот вид деятельности обладает какой-то нездоровой притягательностью. Ворюг порой интересует больше не стоолько сам преступный заработок, сколько демонстрация своей ловкости, превосходства над остальной биомассой. Мол, я как высшая сила – выворачиваю ваши карманы, а вы в носу ковыряете. Комплекс такой супермена. У многих асоциальных элементов и служивых людей присутствует.

Один старый вор, завязавший вовремя, признавался:

- Когда в транспорте еду, руки в карманы засовываю и в кулаки сжимаю. Потом что они прямо сами пытаются в чужой карман залезть. Это же наркотик. Это навсегда.

Именно такой мотив выдвинул оперативник подразделения по борьбе с карманными кражами, которого на этих же кражах и повязали его же коллеги – подрабатывал в свободное от работы время. Отлично знал методику действий и самих воров, и своих сослуживцев, вплоть до графика и маршрутов движения групп. Но это ему как-то не помогло.

- Да не в деньгах дело, - говорил на допросе. - Хотел показать, что я могу. Притом лучше самих карманников.

Ну и показал так показал.

Большие мастера по карманам цыгане – точнее, цыганки. Они обычно работают со скальпелями, реже – шипачеством занимаются. Окружат жертву, закрутят, как снежная метель, в вихре, заморочат голову, выбьют из колеи, и уже кошелёк из кармана пустился в волнительное путешествие – от одной цыганки к другой, а затем попал в детские ручки, а малец уже сквозанул прочь. Они, твари, тысячелетиями оттачивали методику облапошивания ближних и дальних. Против них работать особенно трудно. Мероприятия по цыганским шайкам больше напоминают войсковые операции и требуют много народу и высокого оперативного профессионализма.

Кстати, один из самых известных цыганских убийц, на котором больше десятка трупов, начинал тоже с карманов, ещё в юном возрасте. И первая его жертва – женщина, у которой он увёл на рынке кошелёк. Она заметила, подняла шум, получила ножом в бок, и поплатилась жизнью.

Вообще, часто карманники совсем не такие тихие, какими кажутся. Вполне могут полоснуть ножом тех, кто схватит их за руку, или подрезать свидетеля. Такие прецеденты бывали. Хотя в их среде это и считается верхом непрофессионализма.

Крутится колесо сансары. Времена меняются. Старички, как всегда, уходят. А шустрая молодёжь, как всегда, подтягивается на их место и выгрызает себе охотничьи угодья. Но и тут все чаще это процесс приобретает какие-то гипертрофированно-абсурдные очертания, что неудивительно в болезненные времена упадка и размытия основ. И вот уже МУР принимает новое воровское пополнение на факте. Два пацана по семь лет и девчонка десять из детдома. Уже работают вовсю, уже профессионалы. По ГУМу прошлись, по метро. Пацаны мелкие, меж ног пролезут, по сумкам прошарят, денег нагребут и за конфетами идут – на честно украденное гульбарят, конфеты покупают, сладкие пироги и лимонад!

Близко к карманникам стоят барсеточники. Не только такие, которые в кафе по сумкам шарят. Но и те, которые работают, например, по автостоянкам у магазинов, на трассах. Создаёшь какой-то ажиотаж, или прокалываешь колесо. Пока водитель возится, разрешает ситуацию, из салона пропадает сумка – с деньгами, ключами, документами. Ключи и документы на фиг не нужны – их часто возвращают. А вот деньги – это святое. Это как птицу кошке поймать – законная добыча.

Помню, такие барсеточники увели у одного крупного бизнесмена коллекцию марок за два миллиона долларов. Пока он базарил с кем-то около своей машины, у него экспроприировали портфель с коллекцией. Потом часть МУР нашёл.

Такими преступлениями в основном промышляют в Москве грузины. Особенно их много стало после того, как в Грузии стали сажать за принадлежность к воровской среде. Куда им, отвергнутым в родном отечестве рыцарям пера и топора податься? Правильно, в Россию, там законы либеральные. Вот и бродят по столицам шайки грузинских квартирников, барсеточников. При этом действуют жёстко, порой такие вот кражи легко перерастают в грабежи, разбои, а то и захваты заложников.

Наш отдел работал по ним активно, анализировал сложившуюся ситуацию. Пришли к выводу, что работают, как правило, разветвлённые многочисленные шайки, подпадающие под понятие организованное преступное сообщество. Во главе обычно стоят сбежавшие с Кавказа воры в законе. Делятся по экипажам, рассаживаются в машины и выбирают подходящие объекты.

Каждый такой экипаж в год зарабатывает более миллиона долларов. Нормальные деньги. Хватает ещё и на то, чтобы территориальные органы внутренних дел спонсировать, дабы те не сильно носом землю рыли. Как уже говорилось выше, в других коррупционно необустроенных местах они не работают…

Как понты крутить-колотить

Знакомые однажды видели это легендарное чудо русского уголовного мира. Было дело, кажется, в Ярославле. Целая толпа собралась глядеть на совершенно какую-то фантастическую сцену.

На площади в центре города стоит детская коляска. Из коляски валит дым. В коляске лежит «милое дитя» - поросший щетиной, с нахальными блудливыми глазами очень мелкий карлик, по размеру не сильно больше новорождённого. И курит цигарку, сплёвывая и изрекая витиеватые матерные тирады. Возникает крик, суета – у кого-то из ротозеев, потерявших дар речи, удачно тиснули кошелёк, Ну что же, бывает. Для этого тут понты и колотят.

Карлик в коляске – это был сам Коротышка Аденауэр. Легендарный ворюга. Ростом он как-то не вышел, зато кипучей энергии у него было выше крыши. И направил он её не на благое дело - с детства посвятил себя криминальной стезе. Его компактность вкупе с ловкостью давала колоссальные возможности для воровского промысла.

Чего он только не делал за свою жизнь. Воры забрасывали его в дырки и форточки, куда нормальному человеку не протиснуться. Запихивали в бак из-под сметаны, чтобы он ночью вылез оттуда на складе и открыл изнутри засовы. Потом он связался с цыганами.

Валит по улице развесёлая и шумная толпа цыган. Одна из цыганок это бородатое чудовище на руках баюкает, а он её грудь сосёт. Ошалелые горожане на это глядят, а в это время у них лазят по карманам цыганские малолетки. Это называется – колотить понты. То есть вызывать шок и столпотворение.

Карманнику нужна для работы толпа. Поэтому больше всего их наблюдается в местах скопления народа. Транспорт создан для них, особенно московский, в час пик. Большие магазины. В Европе в средние века карманники работали на местах казней, где рубили головы за воровство их же коллегам.

Когда толпы нет, то её вполне можно собрать. Устроить какое-нибудь представление, типа курящего карлика в коляске. Чтобы все разинули рты и изумлённо взирали, не обращая внимание на то, что карманы становятся все легче и легче. Веками отработанная методика. Безотказная. И требующая творческого подхода – с каждым годом народ удивляется все труднее и труднее….

Что делать?

А ничего. Пока будет частная собственность, пока одни будут богаче, а другие будут мечтать о том, чтобы ни шиша не делать и сладко жрать, кражи никуда не денутся.

Сейчас они, правда, приобретают высокотехнологичные черты. Сейчас уже не наличка, а карты попадают в руки карманника. Но они и с ними уже учатся управляться.

Тот джентльмен из Оксфорда всегда брал карточки. И снимал с них деньги. Потому что или оказывался код рядом на бумажке. Или люди забивают код в виде четырёх первых, последние цифр, или две первые, две последние. Люди вполне предсказуемы. Так что с карточек он снимал бабки в процентах тридцати случаев.

Ну и новые способы борьбы за чужие деньги. Например, на банкоматах ворюги видеокамеры ставят, чтобы узнать код, а потом лазят по карманам в поисках карточек. Изобретут что-то другое. Нет преград разуму человека, решившего взять чужое.

Способы борьбы? Ну, например, вернуть понятие особо опасного рецидива, по которому чалилось большинство карманников. Усилить уголовную ответственность и перестать давать условное наказание. Раньше воров казнили, рубили им руки. На русских ярмарках попавшимся карманникам ломали пальцы – главный инструмент, чтобы нечем было работать. Но это зверство излишнее, мне кажется. Но и не обращать внимания на них нельзя. Карать надо – не так чтобы жестоко, но достаточно, чтобы отбивать тягу к чужим деньгам…

Ещё необходимо развивать «око большого брата» - то есть ширить размах всеобщего видеоконтроля, идентификации преступников по внешности, а также использовать другие хитрые и даже порой секретные технические методы – очень помогает. Вплоть до того, что однажды стандартные карманники из-за всеобщего тотального контроля вообще перейдут в разряд вымирающего вида.

А ещё – укреплять спецподразделения полиции, по кадровому составу которых был нанесён в последнее время чудовищный удар. И работать, работать, работать. И учиться, учиться и учиться – мир, в том числе криминальный, на месте не стоит, и нам негоже. Всё, как завещали классики…

Ну и традиционное – рекламирую произведения по мотивам моих выступлений в Интернете. Книги Ильи Стальнова «Цирк с конями в казённом доме», и «Адвокат, адвокат, он ворюге друг и брат». Заказывайте, может третий том тогда выйдет на радость читателю и мне.

https://book24.ru/product/tsirk-s-konyami-v-kazennom-dome-3637219/

https://book24.ru/product/advokat-advokat-on-voryuge-drug-i-brat-3960101/