(196) ЗОЯ И ЕДИНОРОГ. Андрей Чернов.
В конце октября 2005-го на сайте altladoga.narod.ru появилось сообщение:
25.10.2005 20:58:25
сегодня ночью умерла Зоя Дмитриевна Бессарабова (Гирьковна)
В скобках ладожское Зоино прозвище, давно ставшее вторым ее именем (даром, что заглазно). Весовые арабские гирьки были тайной и многолетней страстью Зои. И как о любой сильной страсти знали об этом все.
Ничего патологического или странного, никакой «сверхценной идеи» или занудства в этом ее увлечении не было. Такова норма подлинного профессионализма: Акакий Акакиевич любил буквы, Пушкин строчки, а Зоя Дмитриевна гирьки. Но любовь – всегда вызов окружающим («Ха-ха-ха, хи-хи-хи – Дельвиг пишет стихи!»)
Ровно десять лет назад мы шли с Евгением Рябининым в крепость на официальную пьянку, и бес меня попутал впервые завернуть на отвал А. Н. Кирпичникова[1]:
– Пойдем, посмотрим?..
...Рябинин, разумеется, на чужой отвал не пошел, но согласился подождать. Перекуривал он недолго, потому что я поднял первую попавшуюся щепку и только раз ею ковырнул.
И оно сразу выкатилось.
Тогда мне и показалось впервые, что вещь, найденная в земле, увидев человека вскрикивает. И тут же стремится укатиться и спрятаться. (Кричит, конечно, собственная твоя радость. Когда через год я найду половнику желто-синего глазка, то мой вопль услышат, наверное, и в Новой Ладоге.)
Это самое оно оказалось бронзовым четырнадцатиггранником, а на боках с четырех сторон были продавлены по две пары точек. Мне показалось, что это забитые землей отверстия. Я сорвал травинку и стал ею ковырять. Но дырки не проковыривались.
– Смотри, Евгений Александрович, какая странная бусина...
Рябинин затушил бычок и поднес находку к глазам:
– Да, странная. Тем более что и не бусина.
– А что?
– Арабская гирька для взвешивания дирхемов.
• Гирьки. Две с берега Волхова,
но маленькая – с того же отвала
на Земляном городище (раскоп № 2).
– А дырки почему недоделанные?..
– Не дырки, а маркировка. Одно углубление – одна единица веса.
И, закрывая тему:
– Ну, поздравляю, только Зое Дмитриевне не показывай.
Мне говорили, что по неписанному закону найденное не в слое может остаться у нашедшего[2]. Но что-то в голосе моего нового товарища (познакомились мы всего с месяц назад) меня насторожило.
– А это что, – ценность?
– Ценность? Я за такое бутылку шампанского выставлял. А это первая, найденная не в сопке, а на поселении. (Эта «яма» Анатолия Николаевича для меня гирькой начнется, гирькой и закончится. Это позже рябининские приучат кирпичниковских к металлоискателю, и гирьки с отвалов исчезнут.)
– Зоя Дмитриевна – это кто?
– Хранительница фондов. Она о гирьках статью пишет. Уже лет двадцать.
– Так давай ей и подарим.
И впервые Рябинин посмотрел на меня как-то со значением. (Должно быть, в эту минуту мы и подружились.)
Уже у входа в крепость встретили Надежду Милютенко, тогдашнего замдиректора по науке:
– Дивись, Надежда, что я у Кирпичникова в отвале отрыл!..
Поскольку Милютенко охнула, успех надо было развивать:
– Там еще весы, но они золотые, тяжелые, я их пока прикопал...
По ошалелому взгляду Нади понял: когда человек не верит своим глазам, он может поверить во все, что угодно.
В крепостной башне народ уже пировал, нас вбили на скамью с краю.
Освоившись, я поднял тост и сказал, что мы с Рябининым пришли не с пустыми руками, и кто, мол, здесь Зоя Дмитриевна?
Оказалось, что хранительница фондов сидит на другом конце длинного стола. Я пустил гирьку по цепочке, а хранительница извлекла из-под лавки большую сумку, покопалась в ней, достала очки, аккуратно развернула целлофановый пакетик от пачки сигарет (это как я сообразил в тот день, – самый удобный футляр для временного хранения мелких находок). И углубилась в созерцание. А после проделала все в обратном порядке и, даже не взглянув, в мою сторону, спрятала гирьку за корсет.
Но женщины непредсказуемы, и с тех пор Зоя допускала меня в фонды в любое время.
А я каждый год старался найти местных мойщиков берега (в основном этим занимаются не ладожане, а волховстроевские) и купить для Зои хоть одну ее любимицу – не бронзовую, так железную, не четырнадцатигранную, так хоть «боченок».
За это через несколько лет и услышал: «Что-то вы, Андрей Юрьевич, в этом году без гирьки...».
А когда я привез ей показать пирамидальный разновес (бронза, XIII век, Золотая Орда), подаренный мне поисковиком Костей Смольниковым, Зоя Дмитриевна меня из фондов не выпустила: «Андрей Юрьевич, вы должны оставить это здесь».
И тогда я понял, что даже Ладога здесь ни при чем. Зоина любовь распространялась на все гирьки мира.
Только статью о них она, кажется, так и не написала.
Впрочем, с этой темой не справился даже академик. В Новгороде Валентин Лаврентьевич Янин как-то мне пожаловался, что по молодости занимался весовыми арабскими эквивалентами, однако «ничего путного не получилось».
Наверное, я знаю, почему. Пусть одна точка на боку – это около грамма. Только ведь и в древности продавцы умели обвешивать с помощью подложных разновесов.
Однажды, если не ошибаюсь, в конце восьмидесятых, в музей пришел местный житель и принес сразу четыре гирьки, подобранные им на Победище. Зое бы радоваться, но она потребовала: покажи, где взял! Посетителю скрывать было нечего (не его вина, что размыло погребение в поле уже раскопанной сопки), и он готов был сходить туда хоть завтра, но Зоя уже вооружилась ножом: «Прямо сейчас!» Нож был большой, археологический, и мужик благоразумно сдался. Этим ножом через полчаса она извлекла из грунта еще пару мелких гирек и роскошного бронзового конька.
• Конек-единорог. X в.
Бронзовая весовая гирька,
найденная в полé разрушенной сопки урочища Победище
хранительницей фондов
Староладожского музея
Зоей Бессарабовой.
Фото Андрея Усова
•Зоя Бессарабова показывает
посетителю фондов своего конька.
А потом скажет: «Я вижу,
что вы с ним попрощаться не можете.
Вы его поцелуйте,
и тогда он вас отпустит.
Я всегда так делаю».
1996 г.
Фото Андрея Усова
Зоя заботилась о своем коньке, как о котенке. Иногда единорог даже жил не в фондах, а у нее дома. А когда я предложил снять с конька слепок и сделать сувенирные отливки, запротестовала: «Пусть скульптор работает по фотографиям. Или хоть прямо в фондах. Конечно, Людмила Александровна может мне приказать, но знайте, я – против того, чтобы снимать слепок».
– Почему, Зоя Дмитриевна?
– Потому что это плохо скажется на патине.
Она не хотела, чтобы ее конька мучили.
А еще я так и не смог убедить ее, что ее улыбающийся конек – это единорог («Всё вы, Андрей Юрьевич, придумываете!). Но это придумал как раз не я. Это при пересъемке первым увидел Вилли, то есть Андрей Усов. А потом (без моей подсказки) еще и Нина Аршакуни, которой я подарил усовскую фотографию.
На голове у конька чуть изогнутый рог, а не два сросшихся уха. Просто в западноевропейской традиции рог у этого чудо-зверя принято было изображать растущим прямо изо лба. А тут всё, как положено мужчине, а уши словно бы сливаются с рогом и переходят в него.
Этот средневековый покровитель романтических дев был самой большой радостью одинокой ее жизни.