Павел Лобков: как меня лечили от «гомосексуализма»
Через три дня, 28 июня, весь мир будет отмечать пятидесятилетний юбилей знаменитых Стоунволлских бунтов (Stonewall riots), когда полицейский рейд в один из Нью-Йоркских гей-клубов не просто обернулся массовыми беспорядками, но стал отправной точкой борьбы ЛГБТ за свои права. В нашей стране не было бунтов, подобных Стоунволлу, однако свой опыт сопротивления есть и у родившихся в СССР — по эту сторону знаменитого «железного занавеса». В преддверии зарубежных торжеств сайт СПИД.ЦЕНТР публикует историю журналиста и телеведущего Павла Лобкова о том, как лечили «гомосексуализм» в Стране Советов, рассказанную на одной из наших лекций.
Я расскажу очень коротко одну историю, которая случилась со мной в году 1985. Я первый раз ее рассказываю на публике. В 1985 году была уже Перестройка, но пока еще не гласность, она наступит позже — где-то в 86-м, 87-м. Вместе с политическими реформами. В городе Ленинграде в то время только появились «семейные консультации». Одна из таких консультаций была расположена неподалеку от дома, где жили мои предки, на Рубинштейна, 25. Там сейчас питейный квартал.
Слово «семейная» не должно вас смущать, под этим видом тут был открыт первый легальный кабинет сексологии, или, можно сказать, «сексопатологии», как это тогда называли. Мне было лет 17, и у всех было общее представление, что «гомосексуализм» является болезнью, которую нужно лечить.
Я пришел туда. В углу огромной, гигантской барской комнаты сидел доктор. Я изложил ему свою проблему и получил ответ, что мне нужно идти в третий психоневрологический диспансер к врачу Борису Исааковичу Аронову. Куда с каким-то бумажным направлением я и поехал на метро Парк Победы. Шел дворами: цветущая сирень, все такое полупровинциальное. Школа в два крыла, буквой П. И в ней, действительно, некий психоневрологический диспансер. Доктор еврейского вида лет 60 или, может быть, 70 сказал, что тут меня будут лечить аверсивной терапией. Вырабатывать у меня «отвращение к мужскому полу».
Что для этого нужно было сделать? Нужно было написать сочинение о том, как у меня проходит intercourse, то есть знакомство и последующее соитие, выражаясь советским медицинским языком. Я написал сочинение, а жил я в Сестрорецке, это Приморский район. Сказал, что был на свежем воздухе, описал сцену, как я иду, на пляже какой-то юноша, зашли в какой-то недостроенный то ли сортир, то ли что-то вроде руин столовки или пансионата. Ну и «там совершили сладостный процесс, сначала так, а после по-собачьи», как сказал известный пародист Александров.
Довольно длинное получилось сочинение с описанием пейзажа, ну, как положено было. А потом доктор Аронов Борис Исаакович занялся гипнозом. Но сперва переписал сочинение. Начал так: «Вы идете по берегу моря, а навстречу вам идет молодой красивый матрос». Официально я был под гипнозом, но на самом деле ничего у него, конечно, не вышло, потому что мне было ужасно смешно. Ну попробуйте 17-летнего мальчика ввести в состояние гипноза.
Он каким-то молоточком махал у меня перед лицом, а я, в общем, сделал вид, чтобы не мучить старика, ну и чтобы все это не переросло в какой-нибудь галоперидол. Лежал как египетская мумия и пытался не заржать.
...«Идет матрос»…
Так, думаю я, откуда там матрос? В Сестрорецке глубина моря 3 метра! И это если дойти до Финляндии. У нас никогда не было матросов… Матросы в Кронштадте водятся. «И вот этот матрос подходит, распахивает свой китель, вы видите его прекрасную безволосую грудь». Думаю: боже мой, я же этого не писал! Ну ладно, надо не ржать. В общем, лежу.
«Вы заходите в разрушенный туалет на берегу моря, а дальше: милиция, дружинники, вас ведут в отделение. Какой позор! Что скажут ваши родители? Учителя? Ведь вам поступать в университет! Очнитесь!»
Я просыпаюсь, говорю: «Спасибо». У него там стоял еще огромный дилдо в углу и помпа какая-то. Я потом понял, для чего это было. Это так лечили эректильную дисфункцию. На мое счастье меня он определил какой-то девушке, которую звали Екатерина Абелевна Голынкина. Тонкая, красавица. Она тоже врач. Сказала: «Не слушай его, не слушай». Дала мне какие-то книжки Юнга, Фрейда, Фрезера, в общем: «Забудь, нормально, живи, как живешь». Только будешь ко мне ходить, я буду ставить галочки, что ты был, и потом быстро сниму тебя с учета.
Катя, вот этот замечательный доктор, она, кстати, сейчас живет в Париже и является практикующим психоаналитиком, довольно успешным. Французским причем — и полностью забыла про свои советские корни.
В общем, так, слава богу, через полгода все и кончилось. Впрочем, кончилось не совсем. То есть оно бы кончилось, если бы не два замечательных обстоятельства.
Первое: в один непрекрасный день я получил открытку. Если вы не знаете, что такое открытка, то это вот представьте, что вам напишут на стену в Фейсбуке или ВКонтакте. Открытка — это «открытое письмо», которое все могут прочитать.
Но вместо «С днем рождения поздравляю и успехов вам желаю» на этой было написано: «Психоневрологический диспансер № 3 Ленинградского городского комитета по здравоохранению» и что-то вроде «исполкома совета трудящихся народных депутатов», а на обратной стороне: «Павел Альбертович, поскольку вы относитесь к группе риска (302.0-гомосексуализм)…» А в Сестрорецке живет, чтобы вы понимали, 40 тысяч человек. И в принципе мы по именам знали всех почтальонш. «… вам надлежит сдать кровь на вирус СПИДа в больнице имени Боткина». У меня сердце от ужаса упало в пятки, ведь это могли прочитать и родители.
И второе обстоятельство: мне позвонил сам доктор Аронов. У них в то время была версия, что гомосексуальность вызывается недостатком тестостерона в организме. У меня взяли кровь где-то в поликлинике, запаковали в ампулу, и с этой своей кровищей я ехал в институт Отта, то есть акушерства и гинекологии, потому что это было единственное место в Ленинграде, где можно было проверить кровь на тестостерон и остальные гормоны.
Этот анализ и сейчас довольно сложный, но все-таки рутинный, а тогда он считался практически научно-исследовательским. Я до сих пор думаю, что, если бы у меня был тогда недостаток тестостерона, может быть, я бы перед вами сейчас не сидел. Но все у меня оказалось в норме.
В завершение — вишенкой на торте этого рассказе — уже во время сессии вдруг с утра по радиоточке (была такая в советских домах) я услышал голос. Голос, который сразу узнал: «У нас в гостях психолог, доктор Борис Исаакович Аронов». Сердце у меня упало второй раз. Думаю, сейчас он будет рассказывать про то, как он лечит от гомосексуализма. И не дай бог, начнет называть фамилии. Потому что от этого идиота можно было чего угодно ожидать.
Но все оказалось проще: оказывается, в 1941 году, когда Ленинград осадили немцы с трех сторон, а финны с четвертой, а краснознаменный балтийский флот под командованием адмирала Трибуца оказался фактически разбит, — вы знаете наверняка эту историю, ужасную историю 41 года, там мой дед погиб, — Борис Исаакович Аронов работал в специальном медицинском отряде по реабилитации матросов с подводных лодок.
И тут я понял, откуда возникали постоянно матросы в его рассказах, почему он всех моих молодых людей зачем-то менял на матросов! И позволил себе то, о чем и помыслить не мог на кушетке — в голос заржал.
Зачем я это все рассказываю? Когда историю про доктора Аронова я рассказывал в частном порядке, мне часто говорили: «У тебя, наверное, травма?». Сейчас модно культивировать травму, быть слабым, модно быть зависимым, торговать своими болячками. Если раньше у человека бывали радости и печали, поражения и победы, то теперь ни радостей, ни печалей не осталось. Их просто не бывает. Сейчас бывает: обсессивно-компульсивное расстройство, бывает маниакальная фаза и депрессивная.
Конечно, никакой детской травмы у меня после встречи с доктором Ароновым не было, потому что, в общем, мы все учились более или менее сопротивлению в Советской Союзе. Сейчас такому сопротивлению, по большому счету, уже не учат. А стоило бы.
По просьбе редакции в качестве постскриптума Павел Лобков взял небольшой комментарий у ученика доктора Аронова, Льва Моисеевича Щеглова, доктора медицинских наук, профессора и президента национального института сексологии. Приводим его полностью.
«Помню, как-то Аронов (а я был совсем молодым доктором) измучил меня своими мыслями о гомосексуальности, но потом предложил довезти на только что приобретенных «Жигулях». Как только мы отъехали от описанного вами, Павел, ПНД, он схватил правой рукой меня за коленку, напряженно глядя вперед. Я оторопел. На третий раз я его спросил напрямую, что бы это значило? Оказалось, что «юный» водитель постоянно промахивался, хватая ручку переключения передач.
Что же до того, могло ли для вас это посещение кончится «психбольницей, электрошоком или галоперидолом»? Я не знаю ни одного сексолога тех лет (а я знал их всех), подобным образом практикующего. Не исключаю этого в практике психиатрических стационаров со стороны психиатров. В то же время в 80-х годах на семинаре мы обсуждали возможность-невозможность оказания сексологической помощи гомосексуальной паре, где есть проблемы эректильной дисфункции. Аронов был не идиот, а заложник советских унылых представлений. Из бывших военных докторов».