Другие заслуживают уважения. Почему либеральная идея не устарела

При сложностях, переживаемых современными демократиями, и при всех недоразумениях, которые действительно вызывает радикальная борьба за политкорректность, критику либерализма недопустимо сводить к анекдоту о черной лесбиянке. «Сноб» продолжает дискуссию по поводу тезиса российского президента о смерти либеральной идеи и предоставляет президенту «Союза правых сил» Леониду Гозману слово для ответа Геворгу Мирзаяну

Внимание российской и мировой прессы к высказываниям Владимира Путина относительно либерализма абсолютно оправданно. Во-первых, президент, к сожалению, не проявил компетентности в том вопросе, о котором рассуждает. Повторяя фактически высказывания Сталина, Муссолини, Гитлера и ряда других деятелей XX столетия (опубликованы замечательные подборки, иллюстрирующие полное смысловое совпадение) о либерализме, он приписывает либералам позиции, которых они никогда не разделяли. Например, неприятие традиционной семьи. А также политические решения, которых они никогда не принимали, — готовность, например, освобождать мигрантов от ответственности за любые преступления потому, что они мигранты. С учетом его статуса первого лица ядерной державы оперирование вымышленными, не соответствующими реальности утверждениями не может не вызывать тревоги. Во-вторых, что еще важнее, в этих словах Путина впервые после краха СССР фактически заявлена весьма агрессивная идеологическая позиция: заигрывания с концептами демократии, а тем более прав человека, в России закончены, мы отличаемся от Запада, хотя не придумали еще, как называется наш новый порядок. И мы не только сами будем жить по своим правилам, но и вас заставим — ваша система отжила свое, а наша на подъеме. Собственно, это же говорил Западу и Советский Союз. По масштабу заявки слова Путина сравнимы с Фултоновской речью Черчилля — окажут ли они реальное влияние, покажет время.

В чем прав Путин и те, кто его поддерживают, так это в том, что либеральные демократии переживают сейчас очень трудный этап развития. Впервые за всю историю они не выигрывают по экономическим показателям у авторитарных (мягко-авторитарных) систем. Неспособность Германии в течение долгих лет построить новый аэропорт в Берлине или вокзал в Дюссельдорфе на фоне открытия десятков аэропортов, вокзалов и прочего в Китае, действительно, производит тяжелое впечатление. Впервые после Второй мировой войны дети не живут лучше родителей. На все это накладываются резкие, драматические изменения мира — те же мигранты, в первую очередь. В результате растет недовольство, причем не просто конкретными политиками и партиями, а системой как таковой. И, как следствие этого, к власти вполне демократическим путем приходят или по крайней мере усиливают в ней свое влияние люди, отрицающие не столько политику предшественников, сколько само сложившееся мироустройство, такие как Марин Ле Пен, за обозначение партии которой в качестве фашистской обиделся почему-то Геворг Мирзаян. Наша страна, конечно, всячески им помогает — факт предоставления миллионов долларов той же Ле Пен давно стал достоянием гласности, хотя в целом успехи таких людей связаны с внутренними проблемами Запада.

• Высказывания Путина о либеральной идеологии производят впечатление искренних — либерализм ему действительно неприятен

Но маловероятно, что слова Путина вызваны желанием помочь либеральным демократиям в разрешении их проблем. Дело в другом. Политики не всегда говорят правду, а высказывания Путина о либеральной идеологии производят впечатление искренних — либерализм ему действительно неприятен. Возможно, тем, что либеральные демократии требуют даже от популярных лидеров подчинения закону и странному для нашей политической культуры (традиционных ценностей) принципу разделения властей. Ему, конечно, не хотелось бы оказаться в ситуации, например, Трампа, которому он многократно выражал сочувствие в связи с тем, что тот вынужден учитывать позицию Конгресса и судов и не может бесконтрольно делать то, что считает нужным.

Но, может быть, либерализм неприятен президенту России своим главным принципом: самостоятельностью человека, его приоритетом над любыми общностями. А в чем альтернатива? Это приоритет групп: классов, конфессий, цехов. Это фашистская, коммунистическая или теократическая диктатура, которая, кстати, вполне уживается с имитационными демократическими институтами и демократической риторикой. В либеральной системе человек сам выбирает себя. Он сам для себя решает, кто он — татарин, православный и так далее. И что это для него значит. Каким татарином или православным он будет, насколько это для него значимо и что он сделает во имя этой общности. Альтернативная, основанная на коллективизме система не доверяет свободному выбору, предпочитает привязывать человека к общности и давать ему четкие указания относительно того, каким ему следует быть и что, раз уж он член этой общности, ему следует делать. Ариец — люби северную природу, презирай другие народы, будь предан фюреру. Советский — борись за дело коммунизма, растворяйся в государстве, работай бесплатно. Русский — умиляйся березками и кокошниками, гордись Александром Невским, великой историей и далее по списку.

Коллективизм — не как добровольное служение значимой для тебя группе и даже самопожертвование во имя нее, а как императив, — открывает безграничные возможности для демагогии и манипуляции. Можно говорить о правах наций или конфессий, присваивая себе право выступать от их имени, объявляя отщепенцами тех, кто не соответствует придуманному канону, и наказывая их за «шаг в сторону». Для либерала, как мне кажется, нет прав, допустим, евреев вообще, а есть права конкретного еврея, в том числе и на то, чтобы совместно с другими евреями на основе добровольного объединения реализовывать то, что он считает правильным для себя как для еврея. Нет прав русских, православных или гомосексуалов — есть права русского, православного или гомосексуала. Есть права человека, нет прав наций, конфессий или сословий.

Критики либерализма, в том числе и Геворг Мирзаян, прежде всего обращают внимание на один аспект современной либеральной идеологии: на политкорректность и положительную дискриминацию, которые действительно воспринимаются весьма по-разному, а связанные с этим практики часто вызывают отторжение. «Чтобы тебя взяли на работу в Мировой банк, ты должен быть цветной одноногой женщиной-лесбиянкой» — этому американскому анекдоту уже больше двадцати лет. В одном престижном американском университете студенты недавно требовали закрыть традиционные исторические программы и преподавать афроцентрическую историю. В другом аспирант столкнулся с проблемами защиты диссертации по творчеству Рубенса — тот, оказывается, был белым сексистом и изучения недостоин.

У китайцев есть замечательная поговорка: «Не перегнешь — не выпрямишь». Но «перегибы» проходят. Женщинам вновь можно подавать пальто, хотя домогательства по-прежнему жестко преследуются. Во многих странах вводили квоты на представительство женщин в органах власти. В свое время Саркози пообещал, что ровно половину членов его кабинета составят женщины. Он свое обязательство выполнил. А вот Макрон подобных обещаний уже не давал — тема потеряла актуальность, проблемы дискриминации по признаку пола при доступе к власти во многом решены. И сколько ни смейся над требованиями вместо chairmen говорить chairperson, не стоит забывать, что фантастические успехи в обеспечении равноправия женщин были достигнуты в том числе потому, что под жесткий запрет попали и словесные выражения пренебрежения и дискриминации. Не у нас, конечно. У нас свой путь.

Толерантность по отношению к ЛГБТ, вызывающая у нашего начальства не просто удивление, а ярость (столь эмоциональная реакция достойна отдельного анализа), связана с защитой прав этих людей, а вовсе не с принуждением кого-либо к чему-либо. Печально, что Геворг Мирзаян в своей статье повторяет не соответствующее действительности утверждение о том, что «стремление сохранить нормальную семью, а не быть "родителем номер два" для собственного ребенка приводит к шельмованию». Поверить в это может только человек, который нигде не бывал, а всю информацию о мире черпает исключительно из нашего телевидения. Но там говорят и многое другое, не менее интересное. Например, что американцев не было на Луне, а Земля плоская.

В рамках сложившейся у нас системы, более всего похожей на Италию времен Муссолини, совершенно непонятно, что защита прав кого бы то ни было не означает ни симпатии к этим людям или их образу жизни, ни тем более обязательства этот образ жизни перенять. Референдум в католической Ирландии, легализовавший однополые браки, не увеличил там их числа. Он означал лишь, что, хотя церковь и не приемлет гомосексуализм, по мнению граждан Ирландии, эти не слишком приятные многим из них люди имеют право жить так, как они хотят. Кстати, знаменитое высказывание папы Франциска: «Если Господь создал человека гомосексуалом, то кто я такой, чтобы осуждать этого человека?» — прозвучало уже после референдума — ирландские христиане приняли свое решение самостоятельно.

• Либо мы станем либеральной демократией со всеми ее плюсами и сложностями, либо вернемся к диктатуре и демагогии

Вам не нравятся гей-парады? Обеспечьте права ЛГБТ, и их не будет или они не будут привлекать внимания. И, кстати, не ходите туда, не смотрите, не мучайте себя. А пока геев преследуют, будут и парады, и стычки, и все остальное. Может, проще оставить людей в покое, чтобы они сами разбирались с собственной жизнью?

У нас не понимают, что дискриминация кого бы то ни было неизбежно приводит к дискриминации каждого, права которого захочет ущемить власть. Эренбург как-то сказал: «Один раз в жизни я пожалел, что я еврей, — когда при мне плохо обращались с негром». У нас вообще плохо понимают, что такое права человека.

У нас не понимают, что другие люди заслуживают уважения. Что нельзя говорить «негр», даже если ты не вкладываешь в это слово никакого отрицательного смысла. Просто потому, что те, кого ты так называешь, считают это слово оскорбительным. Что надо говорить «в» Украине, хотя мы всегда говорили «на», — этого хотят украинцы, и мы не имеем права игнорировать их чувства, особенно в контексте всего, что произошло в последние годы.

А что касается «перегибаний», то я надеюсь, что это пройдет. Хотя и не само собой. Примитивные концепции, в том числе возникшие в борьбе за права меньшинств, привлекательны для многих. Но мы ведь за свободу и должны ее отстаивать даже тогда, когда это сопряжено с риском. Возвращаясь к примеру об афроцентрической истории, мы можем говорить, что вклад зулусской культуры в мировую цивилизацию меньше, чем вклад французской, но обязаны при этом со всем уважением относиться к конкретному зулусу.

А у нашей страны — мы все-таки обсуждаем высказывание президента — выбор вполне понятен. Либо мы станем либеральной демократией со всеми ее плюсами и сложностями, либо вернемся туда, куда, кажется, возвращаемся, — к диктатуре и демагогии. Но это не погода, это зависит и от наших усилий.

Источник