Я была ЛГБТ-подростком в православной семье: 6 установок, которые могли бы спасти мою психику

В юности моей мечтой было никогда не рождаться, а мое существование казалось мне ошибкой: я была ЛГБТ-подростком в консервативной православной семье. Конечно, не все православные семьи похожи на мою, и не все подростки — на меня. Но я знаю, что сотни и тысячи детей живут в таких семьях, как моя, и чувствуют ту же безысходность, что и я. А то, что я пережила, не должно происходить ни с кем. Вот шесть основных вещей, которые мне стоило бы понимать, когда была подростком.

Я хочу рассказать о своем опыте — очень личном и травмирующем опыте человека, которого демонизировали за его сексуальную ориентацию и гендерную идентичность. И о том, как, «защищая детей», РПЦ зачастую уничтожает психику этих самых детей.

Я знаю, что из-за закона о так называемой гей-пропаганде я не могу непосредственно обращаться к ЛГБТ-подросткам, поэтому моя статья — о том, что я пережила и что я хотела бы знать в детстве, — будет обращена к вам, взрослым. Возможно, она заставит вас задуматься, что вы делаете с жизнью своих детей. Возможно, она заставит вас поставить под сомнение гомофобные, трансфобные и бифобные предрассудки. Возможно, она откроет ваши глаза на то, что творится во многих «воцерковленных» и внешне очень милых, добрых и благополучных семьях.

Вот 6 установок, которые могли бы сделать мою подростковую жизнь немного легче.

1. Я лучше знаю, кто я, чем окружающие меня взрослые

На самом деле, любой человек лучше знает кто он, чем окружающие его люди.

Это не зависит от возраста. Поэтому если твое самоощущение не совпадает с тем, что говорят тебе окружающие или что сказано в священных текстах твоей религии — доверяй своим чувствам, а не чужим мнениям.

Я знала, что я небинарный трансгендер, задолго до того, как впервые услышала слова «небинарный» и «трансгендер». В три-четыре года, когда у большинства детей была уже сформированная мужская или женская гендерная идентичность, я просто не понимала, почему я должна быть девочкой.

Почему я должна говорить о себе в женском роде? Почему не могу ассоциировать себя с мужскими персонажами из фильмов? Кто придумал это бессмысленное основанное на виде гениталий деление на мужчин и женщин?

Но все мои попытки говорить о себе в мужском роде жестко пресекались. Надо мною смеялись, меня игнорировали или говорили, что я веду себя подобным образом, потому что я маленькая и слишком глупая — такая глупая и невоспитанная, что не в состоянии понять, как надо себя вести и быть такой же, как мои сверстники. Поэтому к пяти годам я уже понимала, как надо себя вести (во всяком случае, когда речь заходила о гендере) — я была вынуждена подчиняться придуманным взрослыми правилам, сознательно идти на компромисс и говорить о себе исключительно в женском роде. Я даже старалась думать о себе как о женщине.

Но я бунтовала против гендерных стереотипов, направленных на женщин. Против бесконечных попыток отца доказать мне, что я обязана научиться готовить, чтобы найти себе мужа; против попыток священника навязать мне идею о том, что я обязана нарожать много детишек, а потом уйти в монастырь. К 12 годам я стала феминисткой. А моя семья к тому времени стала еще более консервативной и воцерковленной.

Тогда мне было действительно страшно думать, что я могу быть не женщиной, а тем непонятным «бесполым существом» — одним из тех «монстров», которыми проповедники из РПЦ пугают прихожан.

Об «этих людях» — о трансгендерах — в церквях принято говорить шепотом, как будто само их существование является чем-то запретным.

Об их чувствах, переживаниях, взгляде на мир говорить вовсе не принято: разве что о том, что они отправятся прямиком в ад за свои грехи. Они будто и не люди вовсе. Быть «таким существом» еще хуже, чем быть «неправильной» женщиной. А мысль о том, что я могу быть одним из «монстров», пугала меня настолько, что я старалась обесценить собственные ощущения и убедить себя в том, что моя «детская» гендерная идентичность была всего лишь бунтом против традиционной женской роли, навязанной патриархатом.

Сейчас мне 23 года. Я остаюсь феминисткой. Я до сих пор борюсь с патриархальными общественными установками. А еще я наконец-то открыто стала говорить о себе как о небинарном трансгендере, использовать и мужские, и женские местоимения, открыто писать о своем трансгендерном опыте и радоваться, что иногда мне удается выглядеть так, что по моей внешности невозможно сказать, какого я пола.

Я поняла, что дело не в гендерных установках, не в том, что в раннем детстве я «подсознательно бунтовала против патриархата», а в том, что я действительно не могу воспринимать себя исключительно как мужчину или как женщину. Я просто не представляю, как можно думать о себе в подобных категориях!

Сейчас я знаю: в детстве я была права — как и многие другие трансгендерные дети, которые, согласно масштабному исследованию специалистов из Института Вашингтона, практически всегда знают, кто они.

Если бы я только знала, что могу доверять своим ощущениям; если бы знала о трансгендерности и небинарности еще в три-четыре года, когда вынуждена была идти на компромисс, или в 12 лет, когда обесценивала собственные детские переживания! Тогда мне было бы гораздо легче.

Даже если бы я понимала, что против меня настроены все взрослые, что для окружающих я монстр, который будет гореть в аду, — мне было бы легче, если бы я была уверена в том, что мое восприятие нормально!

2. Я — не монстр! И у меня есть право на существование

Я хотела бы знать, что у меня есть право на существование — как и у любого другого человека. Но тогда, несмотря на феминистские убеждения, на эмоциональном уровне я просто не могла принять себя. Ведь логика и чувства зачастую противоречат друг другу.

Когда я думала о том, что я «неправильная девочка», мне казалось, что лучше умереть. Прямо сейчас. Какой смысл надеяться на будущее, если за это будущее мне придется расплачиваться вечными муками?

Но несмотря на страх и чувство вины, я не могла стать «правильной девочкой» — физически не могла, как бы мне этого ни хотелось. Я сидела над православными книгами для девочек и плакала, чувствуя собственную неполноценность. В этих книгах говорилось, что все женщины должны подчиняться мужчинам, быть тихими и скромными, как пушкинская героиня Ольга Ларина, посвятить свою жизнь семье и дому и не позволять себе даже такие безобидные развлечения, как чтение Дюма.

Но у меня был совершенно другой характер! Логически я понимала, что не обязана быть такой, как девочки из книг, но страх перед Богом говорил мне не то, что мой разум.

Всё стало гораздо хуже, когда я начала подозревать, что мне нравятся женщины.

Я уже знала, что, по мнению церкви, «содомиты» права на существование не имеют. О них говорят больше, чем о таинственных «бесполых существах» — в основном в контексте их обреченности на вечные мучения или на пожизненную борьбу с самими собой.

Поэтому я тоже пыталась бороться с собой.

Я билась головой о крышку стола, только чтобы не думать о том, что мне нравится моя одноклассница. Я старалась сделать себе как можно больнее. С одной стороны, боль отвлекала меня от мысли о сексуальном влечении. С другой — служила своего рода «искуплением»: мне казалось, что если я накажу себя, ударив достаточно сильно, — возможно, Бог накажет меня слабее.

У меня появилась навязчивая мысль о том, что мое существование — ошибка. Мать рассказывала, что она хотела сделать аборт, и мне казалось, что она должна была его сделать, потому что хоть аборт — это грех, но менее страшный, чем мое существование. Я даже перестала верить в то, что моя жизнь — «богоданная», и считала себя чем-то вроде аномалии, которая не должна была появляться на свет.

Я намеренно себя мучила: не давала себе думать о том, что помогало мне прийти в себя после школьной травли, царапала и кусала руки, переходила улицу на красный свет. Мне было уже всё равно, собьет меня машина или нет: если собьет — значит, я точно ошибка; если не собьет — то, возможно, у Боженьки всё-таки есть на меня какие-то планы. Каждый случай везения меня успокаивал, убеждал, что Господь от меня не отвернулся. Но всякий раз после очередной мысли о влечении к однокласснице я снова убеждала себя в своей греховности и начинала над собой издеваться, в том числе рискуя жизнью.

«У таких, как ты, не может быть хорошей жизни», — я слышала такое сообщение от всех: от отца, священников, православных лекторов. Под «такими, как ты» подразумевались трансгендерные и негетеросексуальные люди.

Это сообщение зачастую было завуалировано, потому что никто не подозревал о моей ориентации и гендерной идентичности. Но я его отлично считывала.

Я до сих пор вынуждена контролировать себя, чтобы не жить по принципу «чем хуже, тем лучше», потому что подсознательно мне до сих пор хочется вредить самой себе, чтобы казаться хорошей. Не представляю, как бы я справлялась с этими проблемами без помощи психотерапевта!

Но если бы в свое время мне сказали, что в христианстве существуют разные взгляды на гомосексуальность, бисексуальность и трансгендерность, мне было бы легче.

Я хотела бы услышать от кого-то, что священники Русской православной церкви мне не друзья. Я хотела бы, чтобы мне объяснили, что законы вроде закона о «гей-пропаганде» среди детей, принятые под влиянием РПЦ, на самом деле просто используют меня и других детей.

Этот и подобные ему законы выставляют таких, как я, — то есть детей и подростков — безмозглыми объектами, которых надо защищать от «тлетворного влияния Запада». Несовершеннолетние в этой системе гомофобной и трансфобной пропаганды рассматриваются не как полноценные личности, а как безвольный пластилин, из которого можно вылепить что угодно.

Детей и подростков в этой системе даже не считают живыми людьми — они становятся символом «невинности» и «чистоты» нашего будущего, которое надо спасать. Реальное благополучие, здоровье, свобода и даже жизни детей и подростков для этих священников — просто идеологическая разменная монета и повод для угнетения других групп населения — взрослых ЛГБТ-людей. Их, в свою очередь, демонизируют для усиления ксенофобных настроений и отвлечения внимания людей от проблем внутри самой РПЦ, которые мы редко видим из-за закрытости системы (но если видим, то волосы встают дыбом: одного случая со священником, избившим младенца во время крещения, достаточно, чтобы это понять).

В итоге в этой идеологической войне страдают те дети и подростки, ради чьего психического здоровья якобы и приняты такие законы.

Возможно, понимание всей подноготной этой церковной дегуманизирующей пропаганды снизило бы количество моих суицидальных мыслей и самоповреждений!

Олександр Хмелев,

ЛГБТ-активист, священник Ассоциации христианских евхаристических общин в составе Кельтской церкви Германии:

«Причин гомофобии РПЦ всего три.

Чтобы объяснить первую причину, нужно вспомнить о том, что РПЦ является структурой, которую создал тов. Джугашвили по кличке „Сталин“, и о том, что многие священнослужители и иерархи РПЦ имели „КГБшные погоны под рясой“. На мой взгляд, данная практика сохранилась до сих пор: это можно охарактеризовать как „симфонию государства и церкви“ или одним историческим словом, применяемым и по сей день в „истинно православных церквях“, — „сергианство“, хотя все знают, что церковь была соединена с государством намного раньше ХХ века.

Вторая причина — средневековое трактование Священного Писания и Предания. От духовной безграмотности люди верят в действенность движений священнослужителей при совершении обрядов и во многое другое, чему Иисус явно не учил.

Большая часть прихожан государственных православных церквей на постсоветском пространстве приобщаются к Священному Писанию только через слушание на богослужении чтений — специально выделенных мест Писания.

В большинстве случае мы слышим от неистово православных только цитаты Святых Отцов церкви. Именно так был рожден миф о том, что Библия осуждает гомосексуальность. Никто не учитывает ни исторический, ни языковой контекст текстов. К примеру, в книге Левит написано: „Не ложись с мужчиной как с женщиной...“, — но эта строчка рассказывает о формировании ритуалов у израильского народа, в противовес другим (то есть немонотеистическим) народам. И большинство так называемых гомофобных стихов, и апостол Павел в своем послании к римлянам в 1:21-23 поднимают вопрос „естественного“ и „противоестественного“ (но ведь если гомосексуальный человек будет изменять своей природе, то он тоже подпадает под данное определение).

Однако самое любимое у православных — это Содом и Гоморра. Мало кто из них знает, что в книге пророка Иезикииля 16:49-50 написано, за что именно Бог наказал эти города — а наказал Он их за гордыню, лень, чревоугодие, надменность и хладность к чужому горю, а также за то, что они творили непотребства. Под непотребством стоит понимать насилие сексуального характера, так как в те времена многие народы практиковали данное действие для демонстрации своей власти.

Третья причина особо пикантна. Это — гомофобия самих священнослужителей РПЦ по отношению к самим себе. Лично у меня есть достаточно много друзей, которые, являясь священниками РПЦ и священниками или епископами альтернативных православных церквей, так же являются и гомосексуальными людьми, но по причине исторической гомофобии не могут открыться перед всеми и поэтому вынуждены скрывать свою сексуальную ориентацию».

3. Панический страх перед Богом — не набожность, а признак психического расстройства

Я панически боялась Бога с раннего детства, идеализировала этот страх и верила, что он делает меня хорошей христианкой.

Я боялась написать слово «Бог» неправильно, потому что думала, что «Боженька обидится»: обида высшего существа, создавшего Вселенную, — опасная штука. Фразе «Боженька обидится» меня обучил отец: «Осторожно с иконами, иначе Боженька обидится», — и я боялась иногда даже смотреть на иконы! «Не бегай в церкви, иначе Боженька обидится!» — и я боялась думать в церкви, потому что мне было сложно думать, если я не двигаюсь. Фразу «Боженька обидится» я выучила задолго до того, как поняла смысл слова «обидится», задолго до того, как научилась применять это слово по отношению к людям.

Позже «обидевшийся Бог» виделся мне почти во всем: никогда не знаешь, где проявится твое несовершенство и чем еще ты можешь огорчить Небеса.

Навязчивая и привычная с раннего детства мысль о том, что я обязательно что-то испорчу и «Он обидится», привела к тому, что лет с 14 лет ко мне в голову прямо во время молитвы стали лезть богохульные картинки — вроде икон, измазанных дерьмом. Позже во время молитв в мое сознание начали прорываться мысли об однополом сексе.

Эти образы появлялись по принципу «не думай о зеленой обезьяне!». Когда усиленно стараешься что-то не представлять, вероятнее всего, только об этом и сможешь думать.

По тому же принципу работает подавление и вытеснение эмоций и желаний. Но тогда я не могла знать, что это базовая особенность психики человека. Я просто считала себя проклятой.

Чтобы справиться с «греховными» фантазиями, я стала молиться усерднее, в том числе замаливая мысль о «грехе содомии». Мысль о том, что я могу быть «содомитом», казалась мне настолько страшной, что я даже не могла задержать на ней свое внимание. Зато я могла молиться.

Я молилась, как мой отец: каждое утро, каждый вечер, перед тем, как уйти из дома, и каждый раз, как приходила домой. Я читала «Отче Наш», Псалом 90, потом перечисляла просьбы Господу и Богородице в свободной форме и десятки раз повторяла «Господи, помилуй». Рано или поздно в мои молитвы врывались эти страшные, «содомитские», «богохульные» картинки. Тогда я начинала свой молебен с самого начала. Потом опять сбивалась, и снова начинала сначала…

Из-за затягивающихся молитв я стала опаздывать в школу, на дополнительные занятия и на все запланированные встречи. А потом процесс стал почти неконтролируемым. Я стала молиться часами — на улице, в школе, в транспорте.

Старалась делать это незаметно, но у меня не получалось: окружающие пялились на меня и показывали пальцем — но я ничего не могла с собой поделать. Когда я не молилась, то чувствовала почти физическую боль — ужасное ощущение в сердце и в области висков. На меня волной накатывали мысли о собственной греховности и вечных муках. Я не могла читать, не прерываясь на молитву. Не могла смотреть фильмы. Не могла писать свою книгу. Не могла гулять.

Мне понадобилось несколько лет после того, как я уехала от родителей, чтобы восстановить эти простые навыки. С некоторыми из них у меня до сих пор проблемы — над их решением я работаю с психотерапевтом.

Кроме того, я не могла учиться. В выпускном классе я была не в состоянии делать домашнее задание, писать контрольные, сдавать экзамены. Большую часть выпускных экзаменов я провела за молитвами, что значительно снизило мои шансы на поступление в вуз. Кроме того, мой мозг иногда не выдерживал напряжение от молитв и просто отключался: я в буквальном смысле слова могла вырубиться прямо во время экзаменов!

Когда всё зашло настолько далеко, я решилась рассказать родителям о проблеме с «навязчивыми» молитвами.

Отец сказал, что я столкнулась с «прелестью»: по его мнению, я настолько возгордилась собой, что попала под влияние бесов — они и заставляют меня «неправильно» молиться. Чтобы их побороть, я должна… молиться еще более сосредоточенно!

Несколько месяцев спустя я поняла, что имею дело с настоящим обсессивно-компульсивным расстройством — ОКР (которое мне потом официально диагностировали и с которым живу и борюсь до сих пор; об этом я писалав других своих статьях). И помочь мне в борьбе с ОКР может не «отказ от гордыни», а хороший психотерапевт.

Итак, я хотела бы сказать себе в прошлом вот что: страх и паника при мыслях о Боге может указывать на проблемы с психикой. Надо обратить на них внимание, прежде чем они перерастут во что-то более серьезное и сделают тебя недееспособной.

4. Если люди приписывают проблемы моего здоровья «бесам» — они опасны

Как-то раз во время утреннего богослужения я чуть не упала в обморок. Дело в том, что я аутичная, и, как у многих аутичных людей, у меня бывает сенсорная перегрузка, если вокруг всё слишком ярко и шумно. Мой отец сказал, что мне стало плохо из-за бесов, которые испугались службы.

Однажды у меня была температура под 40 — это был самый разгар кризиса с «молитвенным» циклом ОКР. От высокой температуры и перенапряжения начались галлюцинации. Посмотрев на себя в зеркало, я «увидела», что у меня синие губы, и в страхе побежала будить отца.

«Я боюсь», — сказала ему я, и он ответил: «Бог не любит боязливых!» Он кричал на меня, обвиняя в том, что я болею из-за бесов, и заставил меня пить святую воду и молиться, пока он не вернется из аптеки.

Однажды отец бил меня и стаскивал с лестницы с такой силой, что бабушка боялась, что он сломает мне руку. Когда он наконец-то меня отпустил, я в ярости схватила ведро с водой, плеснула водой в него… и случайно намочила иконы! В тот момент я и забыла о том, что он всегда носит в кармане маленькие иконки. После этого я долго молилась и плакала. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках, я еле держалась на ногах и очень-очень боялась Бога. Из-за этого страха я просила прощения у отца — у человека, который бил меня, всегда оспаривал мой опыт и ограничивал мою свободу так, как рабовладельцы ограничивают свободу рабов!

Какое это имеет отношение к ЛГБТ-подросткам из православных семей? Лично мне ни разу не говорили, что моя сексуальная ориентация и гендерная идентичность вызвана бесами. Но только потому, что я не совершила каминг-аут, — так что у родителей просто не было шанса обозвать мою ориентацию бесовщиной!

Я так сильно боялась думать о сексуальной ориентации или гендерной идентичности, что после каждой промелькнувшей на эту тему мысли старалась укусить себя или удариться головой обо что-то твердое.

Но многие мои ЛГБТ-знакомые в детстве «открывались» своим верующим родителям, которые винили в их ориентации «бесов», а после этого списывали на бесов любые проблемы своих детей.

Более того, из-за убежденности, что бесы могут сделать человека геем, моего знакомого из детского дома в буквальном смысле чуть не утопили в церкви.

Поэтому я хотела бы сказать себе в прошлом: то, что твои верующие родители называют «бесами», либо указывает на реальные психические проблемы, от которых ЛГБТ-люди страдают чаще «обычных» из-за дискриминации и стереотипов, либо на то, что ты в опасности. Потому что опасно находиться среди гомофобов и трансфобов, для которых твоя ориентация — признак бесов, которых нужно изгнать, уничтожить любой ценой. Так же опасно находиться среди людей, которые издеваются над тобой, а твой естественный бунт против страданий списывают на «влияние сатаны».

Не доверяй таким опасным взрослым, старайся цепляться за свое восприятие, доверять себе и найди поддерживающую среду хотя бы в интернете — вот, что я хотела бы услышать тогда.

5. Я могу найти поддержку у похожих на меня людей

В те моменты, когда я не боялась Бога, я начинала еще сильнее бояться людей. Это была одна из основных проблем в моей подростковой жизни.

Мне казалось, что все люди похожи на моих родителей, особенно на моего отца. Это ощущение было довольно объяснимо, учитывая круг общения моих родителей и то, как часто в нашем доме слушали лекции православных богословов вроде Зубова и Кураева. Поэтому я старалась приспособиться к этой культуре, даже когда перестала жить с родителями. Мне казалось, что я не смогу выжить в России, не поняв таких людей, как диакон Андрей Кураев. Я слушала его лекции постоянно, но практически всё, что он говорил, было мне чуждо и непонятно.

Всякий раз, как он говорил: «Ни один нормальный человек…» или «Ни одна либеральная сволочь…» — я знала, что следующие слова будут обо мне. Зато когда он говорил «все люди», я знала, что на этот раз его предложение заканчивается утверждением, которое не имеет с моим опытом ничего общего.

Я чувствовала себя очень одинокой: мне казалось, что я одна во всем мире. Или почти одна. Это очень важно — понимать, что это не так.

Я хотела бы, чтобы в подростковом возрасте кто-то помог мне понять, что нет ничего страшного в интересе к людям всех ориентаций, и нет ничего страшного в поиске информации о них. Я хотела бы гораздо раньше узнать, что в интернете есть группы, форумы и целые сообщества, которые примут меня такой, какая я есть.

Мне важно было бы увидеть счастливых ЛГБТ-людей, которые живут полноценной жизнью, — и понять, что я смогу стать одной из них.

Хорошо, что с 18 лет у нас всех появляется хотя бы юридическая свобода, и мы официально можем не подчиняться родителям — и сами выбрать себе образ жизни и круг общения.

Что приводит меня к последнему, и, пожалуй, самому важному пункту.

6. Я не обязана быть православной

Согласно всеобщей декларации прав человека, «каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения».

Подобные утверждения внесены в законодательства многих стран, в том числе в Конституцию Российской Федерации (статья 28): «Статья 28 Конституции РФ: Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними».

Эти законы говорят, что я не обязана быть православной, не обязана быть христианкой и вообще не обязана верить в Бога — и никто не может меня к этому принудить.

Но знание законов лично меня от страха спасти не могло. Как я могу отказаться от веры в Бога, если Он настолько могущественен и «может обидеться»?

Мне жаль, что я, понимая, что существование любого Бога не доказано, в свое время так и не дошла до рационализации своего страха; а из-за страха так и не смогла задуматься о том, что существование именно такого Бога, как в христианстве (и которого я боюсь) не только не доказано, а и маловероятно. Это вопрос веры. А вера — это вопрос выбора.

Точно так же вопрос выбора — в какого именно Бога вы хотите верить: в Бога, который создал людей разными, но при этом ненавидит ЛГБТ-людей, не соответствующих гендерным стереотипам женщин и инвалидов с нетипичным образом мышления? в Бога, который считает детей собственностью родителей, а жену — собственностью мужа? в Бога, который обрекает на вечные муки всех, кто не соответствует узким представлениям о норме, существующим в Русской православной церкви?

Я не хочу верить в жестокого, карающего и немилосердного Бога, у которого не хватает любви на всех людей во всём их многообразии. Подростком я хотела бы знать, что между здоровой психикой и религиозной верой я всё-таки выберу свое здоровье и благополучие — и что этот выбор нормален и имеет право быть.

И еще я хотела бы, чтобы люди поняли, что навязывать ребенку (любому ребенку) какую-либо религию и какие-либо гендерные рамки — преступление. Вы можете верить, что навязывание религии спасает душу ребенка, но вместо этого оно ломает его психику, не дает ему мыслить или принуждает его жить в тоталитарных условиях.

Действительно ли этого хочет от вас ваш Бог?

Олександр Хмелев:

«Сам по себе фундаментализм — достаточно токсичная вещь. Религиозный фундаментализм может нанести подросткам религиозную травму и тем самым оттолкнуть человека от Бога. Собственно, поэтому я считаю, что человек сам должен выбирать в осознанном возрасте, верить ему или нет».

Я до сих пор боюсь Бога. Возможно, этот страх не исчезнет никогда: не так-то просто залечить травму, которая наносилась мне на протяжении 18 лет. Уйдя из христианства три года назад, я до сих пор чувствую «ломку», желание молиться и бичевать себя снова и снова, когда мне плохо. До сих пор во время секса с женой у меня в голове иногда возникает образ православных икон. Мне всё еще снятся кошмары о моем трансфобном и гомофобном отце-фанатике. А моя последняя попытка зайти в православный храм закончилась тем, что я чуть не упала в обморок.

Если вы — уже взрослый ЛГБТ-человек, выросший в консервативной православной семье, возможно, ваш страх перед Богом не уйдет никогда. Или уйдет, но не сразу — и не без помощи извне. Возможно, как и мне, придется прорабатывать его у психотерапевта.

В нашем обществе детство — ужасное время, когда все наши человеческие права по закону принадлежат родителям. Взрослая жизнь гораздо легче, чем кажется, потому что во взрослой жизни можно принимать все важные решения самостоятельно. А значит — можно быть свободными!

Моя история началась с домашнего насилия, со страха перед собой, с отрицания собственной человечности и права на жизнь. И вот теперь я — ЛГБТ-активист, феминистка и открытый небинарный трансгендер, состою в официальном браке с женщиной и живу в Англии, где принимают ЛГБТ-людей. Теперь я не считаю себя проклятой и лишенной будущего.

Я хотела бы знать об этом в 4 года, когда старалась отрицать свою трансгендерность.

Я хотела бы знать об этом в 12 лет, когда наказывала себя за влечение к женщинам.

Я хотела бы знать об этом в 17 лет, когда молитвы забирали у меня все жизненные силы.

Во многом мне повезло: я рано смогла уехать от родителей. Но даже если бы у меня не было такой возможности, у меня был бы шанс повлиять на свою судьбу, если бы я была лучше информирована. Вот каких информационных ресурсов мне очень не хватало в детстве и подростковом возрасте:

1. «Что такое синдром религиозной травмы»
2. Марлин Венел, «Как опознать синдром религиозной травмы»
3. «Христианство, гомосексуальность и трансгендерность: альтернативный (аффирмативный) взгляд»
4. Валерий Созаев, «Как христиане убивают своих собственных детей»
5. Что такое эдалтизм — дискриминация детей и подростков, как он проявляется в повседневной жизни и как с ним можно бороться
6. Айман Экфорд, «Мой путь к принятию»
7. Айман Экфорд, «8 фраз, которых вам следует избегать, если вы не хотите „подарить“ своему ребенку синдром религиозной травмы»

К сожалению, в экстренной ситуации обращаться на обычную «горячую линию» ЛГБТ-людям может быть попросту опасно. Лучше звонить в Российскую ЛГБТ-сеть, консультацию можно получить по номеру: 8-800-555-73-74.

Источник