22... 19-18? Или Обратный отсчёт времени
которое российской общественной мысли, к сожалению, удалось повернуть вспять
Безвременье, о каком рассуждал Александр Блок в эссе «Интеллигенция и революция», актуально и через сто лет.
https://www.litres.ru/aleksandr-blok/intelligenciya-i-revoluciya/
Чуть внеси косметические правки да слова поменяй местами — и как будто Блок писал своё эссе вчера, а не в январе 1918-го.
И про «мы разочаровались в своём народе» — «мы провалились как нация», а «народ не тот». И про тех, кто «места себе не находил от ненависти к “царизму”», а «теперь готовы опять броситься в его объятия» — то полуостровнаш'14, то шенгеннаш'22. И про «Святую Русь» устами интернационалистов — сегодняшних либералов. И как же точно про душевность (тотчас проводятся параллели к патетическому состраданию украинцам), за которой — тем не менее кровь.
(Даром что я сам либерал (левый), оппозиция, интеллигенция (нормальное слово, хоть и исконно русский феномен, которого нет в иностранных языках — intelligence в английском это «разведка», а intellectuals elite немного про другое; кто ж виноват, что отечественная интеллигенция деклассирована; год назад написано мной, между прочим), россиянин и всё такое прочее.)
Ведь «почва под ногами определённая» нынче не только у буржуазии—промышленников, чтобы «вытащи это — и всё полетит вверх тормашками». Но и у тех, кто годами, окопавшись в столице преимущественно, а иные и в регионах на хлебных местах, производил бесплодные смыслы. И кто на первый же серьёзный протест в наиновейшей истории страны в декабре 11-го вытащил кредо «есть что терять». Прямо в противовес... Блоку.
Живи ещё хоть четверть века,
Всё будет так — исхода нет.
Это тоже Блок, знаменитое стихотворение про ночь, улицу, фонарь и аптеку. И про бессмысленный и тусклый свет.
И вот век спустя знакомые сюжеты — локальный косплей WWI с эстетикой WWII разом, которую начали воспевать ещё в 70-е в «17 мгновениях весны». И далее по списку исторических граблей 20 века... Война — это катастрофа. Гражданская война — катастрофа. Борьба с инакомыслием — катастрофа в свою очередь.
Что же вы думали? Что революция — идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? Что народ — паинька? Что сотни обыкновенных жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и так «безболезненно» и разрешится вековая распря между «черной» и «белой» костью, между «образованными» и «необразованными», между интеллигенцией и народом?
Не вас ли надо будить теперь от «векового сна»? Не вам ли надо крикнуть: «Noli tangere circulos meos» («Не тронь моих кругов» (лат.))? Ибо вы мало любили, а с вас много спрашивается, больше, чем с кого-нибудь. В вас не было этого хрустального звона, этой музыки любви, вы оскорбляли художника — пусть художника, — но через него вы оскорбляли самую душу народную. Любовь творит чудеса, музыка завораживает зверей. А вы (все мы) жили без музыки и без любви. Лучше уж молчать сейчас, если нет музыки, не слышат музыки. Ибо все, кроме музыки, все, что без музыки, всякая «сухая материя» – сейчас только разбудит и озлит зверя. До человека без музыки сейчас достучаться нельзя.
А лучшие люди говорят: «Мы разочаровались в своем народе»; лучшие люди ехидничают, надмеваются, злобствуют, не видят вокруг ничего, кроме хамства и зверства (а человек — тут, рядом); лучшие люди говорят даже: «никакой революции и не было»; те, кто места себе не находил от ненависти к «царизму», готовы опять броситься в его объятия, только бы забыть то, что сейчас происходит; вчерашние «интернационалисты» плачутся о «Святой Руси»; безбожники от рождения готовы ставить свечки, молясь об одолении врага внешнего и внутреннего.
Не знаю, что страшнее: красный петух и самосуды в одном стане или эта гнетущая немузыкальность — в другом?
Я обращаюсь ведь к «интеллигенции», а не к «буржуазии». Той никакая музыка, кроме фортепиян, не снилась. Для той все очень просто: «в ближайшем будущем наша возьмет», будет «порядок», и все — по-старому; гражданский долг заключается в том, чтобы беречь добро и шкуру; пролетарии – «мерзавцы»; слово «товарищ» — ругательное; свое уберег — и сутки прочь: можно и посмеяться над дураками, задумавшими всю Европу взбаламутить, потрясти брюхом, благо удалось урвать где-нибудь лишний кусок.
...
У буржуа — почва под ногами определенная, как у свиньи — навоз: семья, капитал, служебное положение, орден, чин, бог на иконе, царь на троне. Вытащи это — и все полетит вверх тормашками.
У интеллигента, как он всегда хвалился, такой почвы никогда не было. Его ценности невещественны.
Его царя можно отнять только с головой вместе. Уменье, знанье, методы, навыки, таланты — имущество кочевое и крылатое. Мы бездомны, бессемейны, бесчинны, нищи, — что же нам терять?
Стыдно сейчас надмеваться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон.
...
Надменное политиканство — великий грех. Чем дольше будет гордиться и ехидствовать интеллигенция, тем страшнее и кровавее может стать кругом. Ужасна и опасна эта эластичная, сухая, невкусная «адогматическая догматика», приправленная снисходительной душевностью. За душевностью — кровь. Душа кровь притягивает. Бороться с ужасами может лишь дух. К чему загораживать душевностью пути к духовности? Прекрасное и без того трудно.