Жан-Пьер Мельви́ль | Самурай
Экранизации - труд вообще неблагодарный, с какой стороны не подойди. Розни с авторами, (личностями, зачастую готовыми побороться в подвижности психики даже с самыми радикальными режиссёрами, взять хотя бы Кизи), бесконечная борьба за поиск баланса между уважением к тексту и потребностью собственного высказывания, да ещё и вечное снобствующее читательское лобби, с нетерпением ждущее момента выпалить нетленное «книга лучше». И ведь имеют, мерзавцы, право. Впрочем, все это лишь верхний слой сиюминутных обстоятельств, скрывающий куда более существенное. Ведь, как однажды верно заметил публицист, подлинный кинематограф тем и отличается от простой визуализации текста, что не только эффектно пересказывает книжную историю, в разных пропорциях замешивая в готовый рецепт концентрат из актуальных звезд, но создаёт уникальный, аудио-визуальный опыт, другим путём, кроме как начерченным всеми известными братьями, недостижимый. Задачка, короче говоря, та ещё, но тем оно и ценней, когда её удаётся решить. Именно о таких случаях речь в этой рубрике и пойдет, а картина Жан-Пьера Мельвиля к ним, безусловно, относится.
«Самурай», снятый по роману Джоан МакЛауд «Ронин» (не переживайте, мне это имя тоже особенно ни о чём не говорит), встал своеобразной костью в горле новому, царствующему поколению, себя этой костью, вообще-то, и помышляющему. У Мельвиля, однако, никаких целей попасть в колею времени не было, а был, как самураю и положено, только путь. Поэтому-то и путь героя его картины, обольстительно-отстранённо сыгранного Аленом Делоном, - прям, молчалив и безнадёжно конечен. И никаких тебе cinéma vérité, алогичного монтажа и засилия творческой свободы, граничащей с хаосом - только прямолинейное, как Люмьеровский поезд, повествование, стоическая холодность лица Делона и щемящая тишина, довершающая и без того выраженную экзистенциальность этого, казалось бы, незамысловатого нуара.
Однако, за напускной простотой скрывается тонкая поэзия составляющих её элементов и чуть менее тонкая, (но оттого не менее верная), мысль о неизбежном одиночестве убийцы. Но Жеф Костелло, самурай, слишком сосредоточен на себе, а значит и на своей миссии. Поэтому все что его интересует - это безусловное ее несение, вместе с вроде бы не данным обедом молчания. И неважно, сколько обворожительных красавиц и смертоносных оппонентов придется оставить позади; он, будьте уверены, перешагнет через них и с все той же стужей в глазах пойдет дальше, пойдет до самого конца.