Босс

Писать о потере сложно, особенно если чувствуешь вину.

Босс появился в моей жизни, когда мне было 9. Мы с братом пару лет собирали десятикопеечные монетки в бутылку из-под шампанского. Надеялись накопить на далматинца, но хватило только на щенка добермана с колючим именем Эфи-Эс-Брос. Отбросоподобная кличка не прижилась, щенок стал гордо зваться Боссом. Первые дни мы с братом гуляли во дворе засекая минуты, пререкаясь и вырывая друг у друга поводок. Со временем удовольствие ежедневных прогулок стало моей прерогативой. До школы три раза лапу задрать, после – три, ну ладно, четыре, пока мама греет обед, и полноценный час вечером. И так 10 лет.

Были чумка или энтерит, шестиразовое питание: даже из той самой очереди в Макдональдс на Пушкинской мама моталась домой покормить щенка, были курсы ОКД и ЗКС, первое знакомство с кошкой и разодранный плюшевый нос, невероятная звериная ненависть к ежам, когда семейный поход за грибами превращался в спецоперацию: один хватает ежа и бежит в даль, стараясь запутать следы, другой пытается вытащить иголки из многострадального носа и тащит взбесившегося пса в другую сторону; хорошо если поводок с собой, а иначе Босс срывался и несся по следу аки гончая. И все приходилось начинать сначала. Была единственная поездка за границу, когда Босс решил, что его просто бросили, в чужом доме, с чужой, простите, сукой. Он страдал, отказывался есть, чуть не провалился под лед (сука оказалась гораздо легче него), убегал от несчастной бабушки, которая прокляла все и чуть не изобрела мобильный телефон. Больше мы не уезжали. Была несостоявшаяся длительная командировка за границу, и обсуждения в духе «вот что теперь делать с псом, не надо было заводить», а Босс все понял и посмотрел так, что нам еще долго было стыдно.

Были четкие правила, на кого можно прыгать, а кому можно только уткнуться головой в колени и приветствовать яростным пропеллером в области хвоста. Была «копейка», звук которой Босс безошибочно определял за версту. Были зимние катания по бульвару – один убегает, второй мчит на санях, впряженных в шлейку. Был дикий страх при сборах на дачу: «Меня! Меня не забудьте! Вот он я, прямо под ногами! Как, еще ходка? Опять без меня?!» Были отравления, побеги, попытки попасть под троллейбус, драки, нервы, слезы и смех.

Была «копейка», звук которой Босс безошибочно определял за версту. Были зимние катания по бульвару – один убегает, второй мчит на санях, впряженных в шлейку. Был дикий страх при сборах на дачу: «Меня! Меня не забудьте! Вот он я, прямо под ногами! Как, еще ходка? Опять без меня?!» Были отравления, побеги, попытки попасть под троллейбус, драки, нервы, слезы и смех.

Были зимние катания по бульвару – один убегает, второй мчит на санях, впряженных в шлейку. Был дикий страх при сборах на дачу: «Меня! Меня не забудьте! Вот он я, прямо под ногами! Как, еще ходка? Опять без меня?!» Были отравления, побеги, попытки попасть под троллейбус, драки, нервы, слезы и смех.

А потом был Питбуль. «Девочка, не ходи сюда со своей собакой, здесь мы гуляем». А девочка не послушалась. И Питбуль вцепился в моего Босса, пытаясь прокусить бедренную артерию. Почти попал. Были крики, кровь, слезы, палка, разжатые челюсти, ветеринар, турунды, и слёгший пес. Он не мог ходить под себя, но и ходить сам он не мог. Это длилось несколько недель, а потом я уехала на стажировку, а родителям пришлось усыпить Босса, потому что надежды не было, а страдания были, и они не сразу решились сообщить мне. А я еще долго не могла смотреть на доберманов, не могла привыкнуть, что никто не встречает у дверей, что не надо ни с кем гулять. А потом открылась аллергия на собак.

«Ты заводишь ребенка, который никогда не вырастет, а через десять лет тебе придется его хоронить», - говорил мой дед, и он был прав.

Может быть, когда-нибудь я еще раз на это решусь.