Áve, María
Богородице Дѣво, радуйсѧ, Благодатнаѧ Марїе, Господь съ Тобою: благослове́на Ты въ жена́хъ, и благослове́нъ плодъ чрева Твоегω; ѧкω Спа́са родила́ еси́ душъ нашихъ.
Симоне Мартини и Липпо Мемми. Благовещение со святыми Ансано и Максимой. 1333. Темпера, дерево 184 × 210 см.
(центральная часть триптиха — поэтому двух упомянутых святых здесь нет)
(картинки можно щелчком увеличить)
Я, признаться, не знаю более выразительного, утонченного, изысканного (ну и все прочие слова) Благовещения, чем это.
Для сравнения, через 11 лет, по свежим следам, так сказать, вот такое сделано:
Амброджо Лоренцетти. Благовещение.1344.
Но что он, в смысле архангел Гавриил, произносит? Ну, ясное дело, там всё написано:
ave · gratia · plena ·δominvs · tecvm ·
Радуйся Благодатная, Господь с Тобою (Лк.1:28).
А у Лоренцетти, что-то другое написано :)
Но понятно, что он при всём желании никак не может выйти за пределы текста (Лк.1:28-38):
28 Et ingressus angelus ad eam dixit : Ave gratia plena : Dominus tecum : benedicta tu in mulieribus. 29 Quæ cum audisset, turbata est in sermone ejus, et cogitabat qualis esset ista salutatio. 30 Et ait angelus ei : Ne timeas, Maria : invenisti enim gratiam apud Deum. 31 Ecce concipies in utero, et paries filium, et vocabis nomen ejus Jesum : 32 hic erit magnus, et Filius Altissimi vocabitur, et dabit illi Dominus Deus sedem David patris ejus : et regnabit in domo Jacob in æternum, 33 et regni ejus non erit finis. 34 Dixit autem Maria ad angelum : Quomodo fiet istud, quoniam virum non cognosco ? 35 Et respondens angelus dixit ei : Spiritus Sanctus superveniet in te, et virtus Altissimi obumbrabit tibi. Ideoque et quod nascetur ex te sanctum, vocabitur Filius Dei. 36 Et ecce Elisabeth cognata tua, et ipsa concepit filium in senectute sua : et hic mensis sextus est illi, quæ vocatur sterilis : 37 quia non erit impossibile apud Deum omne verbum. 38 Dixit autem Maria : Ecce ancilla Domini : fiat mihi secundum verbum tuum. Et discessit ab illa angelus.
28 Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами. 29 Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие. 30 И сказал Ей Ангел: не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; 31 и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. 32 Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; 33 и будет царствовать над домом Иакова во веки, и Царству Его не будет конца. 34 Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю? 35 Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим. 36 Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц, 37 ибо у Бога не останется бессильным никакое слово. 38 Тогда Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему. И отошел от Нее Ангел.
Вот, собственно и Святой Дух уже находит, осеняя силой Всевышнего:
Часть текста приветствия Ангела написана у него ещё и на лентах и обшлагах одежд.
Для начала, на обшлаге рукава просто обозначено имя: GABRIEL (Гавриил)
Дальше сложнее, но кое-что можно разобрать. Для этого я немного усилил рисунок.
На груди: ne[ti]meas (не бойся)
На ленте от пола вверх направо тянется: Spiritus Sanctus superveniet in te et virtus (Дух Святый найдет на Тебя, и сила )
На спине вниз: ессе concipies in (и вот зачнешь во)
(прямо как революционный матрос, весь обмотан лентами, но не пулеметными, а телеграфными — из Смольного).
Кому угодно самому разбираться, то пожалуйста, детальное изображение (или здесь 10 Мб).
Да, кстати, вот вид всего триптиха со святым Ансано (покровителем Сиены) и святой Максимой (тайно крестившей его няней), хотя некоторые полагают, что это Маргарита Антиохийская.
А поверху в тондо изображены пророки Иеремия, Иезекииль, Исайя и Даниил.
Ну, ладно, оставим надписи и вернёмся к изображению в естественном виде, а точнее, к тканям.
И даже не к этой необычной весёлой шотландке его накидки, а к шелковой камчатой ткани — белой с золотым растительным узором:
Она называется насидж (сокращенная форма от арабского: насидж аль-дхахаб аль-харир, «ткань из золота и шёлка»).
Далее будет обширная цитата из работы:
Ильдико Хайналка Ока. Культурное взаимодействие между азиатской и европейской одеждой: новые находки текстиля с территории Великой монгольской империи (перевод статьи публикуется по изданию: Cultural Interaction between Asian and Eropean Clothing: New Textile Finds from the Great Mongol Empire. Ildiko Oka, University ELTE, Department of Inner Studies, Hungary (Budapest). P. 1—12.)
В правление династии Юань [монгольское государство в 1271—1368 гг., одной из частей которого был Китай, было основано внуком Чингисхана, монгольским ханом Хубилаем, который завершил завоевание Китая в 1279 году] каждые пять китайских (ханьских) семей должны были ежегодно выплачивать дань в один цзинь (633 грамма) шелка-сырца императорскому двору или своему монгольскому сеньору (Zhao Feng, 2004). Это очень много: например, в 1267 году эта выплата составила 699,1 т. Государственные мастерские перерабатывали этот шелк в различные виды тканей. Они производили ткани невысокого качества для подкладки, использовали его как набивочный материал, изготавливали парчу, а пять мастерских ткали так называемый «насидж», который ценился выше всех прочих тканей. Насидж — это ткань, сотканная с лампасным переплетением золотыми нитями, в которой есть два набора основного шелкового утка и дополнительные, создающие рисунок, утки. Эти утки состоят либо из золотой нити, сделанной из позолоченных (иногда посеребренных) полосок животной основы, обернутой вокруг нити из некрашеного шелка; либо из плоской золотой нити, состоящей из полосок позолоченной (иногда посеребренной) животной подложки или бумаги. Первый тип золотой нити обычно применялся в центрально-азиатских, иранских и европейских тканях, второй — в китайских и восточно-азиатских. Опорная основа и уток составляли основное переплетение, а связующая основа удерживала золотые нити дополнительных утков, чтобы образовывался рисунок. Очень много тканей насидж использовалось для халатов цзисун. Цзисун, что означает «ткань одного цвета», была самой важной среди одиннадцати степеней официальной одежды (Zhao Feng, 2004) (Watt, James C. Y., Wardwell, Anne E., 1998).
И вот в другой книге:
Rosamond E. Mack . Bazaar to piazza: Islamic trade and italian art, 1300-1600. University of California Press, 2002, 257 pages, можно прочесть, что:
«Монгольский мир [Pax Mongolica] привёл к потоку в Италию около 1300 г. „татарских“ тканей, имевших решающее влияние, что оставило свой отпечаток на итальянском искусстве 14 века...» (стр. 18). «Хотя они [ткани] были на почетном месте в поступлениях папских коллекций, вероятно, благодаря дипломатическим подаркам от Ильханидов из Персии, новый импорт не привлекал внимания итальянских художников в течение еще двух десятилетий, а местных дизайнеров в течение трех» (стр. 35). «Ткани, которые радикально изменили итальянский текстильный дизайн начиная примерно с 1330-х гг., это были татарские материи, прибывшие из Центральной Азии и Сирии во время Pax Mongolica» (стр. 35).
В начале 14 века правители Анжуйского дома на неаполитанском престоле подарили множество татарских тканей церкви Сан-Франческо в Ассизи. И первые их изображения в итальянской живописи появились именно на фресках этой базилики:
«На этом фрагменте фрески, приписываемой Джотто, изображен папа Бонифаций VIII объявляющий наступление юбилейного 1300 года. На балконе накинута „татарская ткань“, один из многих шелков, подаренных монгольским правителем Персии, отличающаяся „китае-монгольским рисунком“» (см. стр. 41 в книге: Mary Schoeser. Silk, Yale University Press, 2007, 256 pages).
Такая монгольская ткань «насидж» есть в описях даров и сокровищ папы Бонифация VIII 1295 г. под названием panno tartarico albo ad floria aurea (белая татарская ткань с золотой растительностью) — см. стр. 121 в книге: Lauren Arnold. Princely gifts and papal treasures: the Franciscan mission to China and its influence on the art of the West, 1250-1350. Desiderata Press, 1999, 239 pages.
Небольшой кусочек такой ткани от литургического облачения уже следующего папы, Бенедикта XI, но умершего в 1304 г., хранится в Метрополитен-музее:
Ткань с растительным узором, конец 13- начало 14 вв. Центральная Азия. Шелк с металлической нитью, 12,1 × 27,9 см. Инвентарный номер: 19.191.3
И, как сказано в описании этой ткани, а также во всех перечисленных выше книгах, Симоне Мартини был знаком с подобными тканями и не раз изображал их на своих картинах. Например, узорчатое светло-красное покрывало кресла на картине:
Симоне Мартини. Св. Людовик Тулузский коронует своего брата Роберта Неаполитанского. Около 1317. Темпера, дерево 200 × 138 см.
А позже, примерно 6 лет спустя, он блестяще передал тот яркий мерцающий перелив причудливого узора на белом фоне ткани «насидж», что мы видим в одеждах архангела Гавриила в Благовещении для Сиенского собора. Это последнее произведение, созданное Симоне Мартини перед его отъездом в Авиньон.
Но тут остаётся только добавить, что Симоне Мартини был большим приятелем с Франческо Петраркой и, будучи уже в Авиньоне, Симоне написал портрет Лауры, к сожалению не дошедший до нас в живописной форме, но сохранившийся в двух сонетах Петрарки, которые написаны 4 ноября 1336 г. :
LXXVII LXXVII Меж созданных великим Поликлетом
И гениями всех минувших лет —
Меж лиц прекрасных не было и нет
Сравнимых с ним, стократно мной воспетым,
Но мой Симоне был в раю — он светом
Иных небес подвигнут и согрет,
Иной страны, где та пришла на свет,
Чей образ обессмертил он портретом.
Нам этот лик прекрасный говорит,
Что на Земле — небес она жилица,
Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,
И что такой портрет не мог родиться,
Когда художник с неземных орбит
Сошел сюда - на смертных жен дивиться.Per mirar Policleto a prova fiso
con gli altri ch'ebber fama di quell'arte
mill'anni, non vedrian la minor parte
de la beltà che m'ave il cor conquiso.
Ma certo il mio Simon fu in paradiso
(onde questa gentil donna si parte),
ivi la vide, et la ritrasse in carte
per far fede qua giú del suo bel viso.
L'opra fu ben di quelle che nel cielo
si ponno imaginar, non qui tra noi,
ove le membra fanno a l'alma velo.
Cortesia fe'; né la potea far poi
che fu disceso a provar caldo et gielo,
et del mortal sentiron gli occchi suo.
Когда, восторгом движимый моим,
Симоне замышлял свое творенье,
О если б он, в высоком устремленье,
Дал голос ей и дух чертам живым.
Я гнал бы грусть, приглядываясь к ним
Что любо всем, того я ждал в волненье,
Хотя дарит она успокоенье
И благостна, как божий херувим.
Беседой с ней я часто ободрен
И взором неизменно благосклонным.
Но все без слов... А на заре времен
Богов благословлял Пигмалион.
Хоть раз бы с ней блаженствовать, как он
Блаженствовал с кумиром оживленным.
Quando giunse a Simon l'alto concetto
ch'a mio nome gli pose in man lo stile,
s'avesse dato a l'opera gentile
colla figura voce ed intellecto,
di sospir' molti mi sgombrava il petto,
che ciò ch'altri à piú caro, a me fan vile:
però che 'n vista ella si mostra humile
promettendomi pace ne l'aspetto.
Ma poi ch'i' vengo a ragionar co llei,
benignamente assai par che m'ascolte,
se risponder savesse a' detti miei.
Pigmalïon, quanto lodar ti dêi
de l'imagine tua, se mille volte
n'avesti quel ch'i' sol una vorrei.