Фиолетовые пальцы, зубы и язык

В шкафах и антресолях царил черничный экстремизм. Я уж не помню, какие события 1995 года привели к такому выбросу черники в биосферу Земли, но закатано в банки и оставлено для потомков было прямо-таки стратегическое ее количество. Варенье из черники, свежезакатанная черника, сушеная черника во всех видах тары от двухсотграммовых до трехлитровых банок.

Её никто не ел. Никогда. С этими черничными запасами индустриальных, повторюсь, масштабов, которые были скрыты от изумленных глаз только пыльными застенками кладовки и антресолей, за годы произошли самые разнообразные процессы. Каждый из которых неумолимо отдалял содержимое банок от состояния, пригодного для употребления в пищу.

Проще говоря, черника проявила изобретательность и испортилась буквально на все лады.

В каких-то банках она схватилась цементом, при ударах ложкой откалывалась кусками и брызгала острыми черничными осколками. Где-то впала в вечную спячку под шубой из плесени толщиной с палец.

В одной литровой банке на дне лежала — или даже стояла — кучка черничной массы, по форме напоминающая муравейник, с виду  граммов пятьдесят, не больше. Стенки и дно банки по краям — совершенно чистые. Предположительно, варенье в ней съело само себя.

Кроме черники стояли хмурые, как с похмелья, соленые огурцы; садовая малина, которая в состоянии варенья и в возрасте более пять лет выглядит совершенно так же как лесная малина, брусника, облепиха с грецким орехом, клубника и тёрн; маринованные по особому дедовскому рецепту грибы — если долго смотреть на них сквозь банку, начинается казаться, что они тоже оттуда смотрят в ответ.

Мы разбирали полки и сортировали содержимое банок по видам. Точность сортировки, навскидку, процентов шестьдесят, ибо определить на глаз трудно, а вскрывать страшно. 

После сортировки  нами была торжественно заряжена Капсула Времени: пять коробок, в них банки, все прочно завязано веревками. Никто не откроет и не съест, потому что это никто не ест. Никто не выбросит, потому что труд и жалко.