Зимой в Италии

В который раз, пока ждал в аэропорту вылета, потянуло почитать «Раздумья ездового пса» Ершова. Хоть немного, хоть главу. Не ритуал, просто хочется.

Есть удовольствие от тугого ускорения и вида удаляющейся земли, а есть удовольствие от понимания, как всё работает. Вот «Раздумья...» как раз присоединяют к полёту и ты вроде уже не просто сидишь кульком в кресле, а ждешь определенных звуков, прислушиваешься к ним, мысленно представляешь себе кабину и чем в ней занят экипаж.

Хотя, конечно, кульком от этого ты быть не перестаёшь.

«— Режим взлётный, держать РУД!
Включены фары и часы. Пошло время.
— Скорость растёт!
— Режим взлётный, параметры в норме, РУД держу!
Застучали стыки бетонных плит, быстрее, быстрее…
— Сто шестьдесят! Сто восемьдесят! Двести! Двести двадцать! Двести сорок! Рубеж!
— Продолжаем взлёт!
— Двести шестьдесят! Двести семьдесят! Подъем!

Штурвал на себя, взгляд на авиагоризонт. Машина энергично задирает нос и плотно ложится на поток.

Тишина под полом. Только глухо грохочут раскрученные колёса передней ноги.
— Безопасная! Десять метров!
— Шасси убрать!
— Пятьдесят метров!
— Фары выключить, убрать!
— Шасси убираются, — грохот и стук замков. — Шасси убраны!
— Фары убраны! Высота сто двадцать, скорость триста тридцать!
— Закрылки пятнадцать!
— Убираю пятнадцать!
— Закрылки ноль!
— Закрылки убираются синхронно, стабилизатор перекладывается правильно, предкрылки убираются! Механизация убрана!
— Режим номинал!
— Круг установлен! Разворот на курс 323! Показания авиагоризонтов одинаковые!
Начался полёт».

Пиза

Мы просто прошли город насквозь — от аэропорта до железнодорожной станции. Сумрачно, сыро, прекрасная башня на месте, в подземном переходе монашки.

Зимняя Италия мне глянулась как-то больше летней. Глазу приятнее смотреть на пасмурное

Такие миленькие везде звонки и кнопочки, сил нет!

Шикарно накреняется! И ослик такой глядит жалобно, он пессимист

Монашки спрятались, поникли лютики

Двухэтажные электрички — кайф. Главное, кресла везде удобные, так и тянет подремать

Флоренция

***
Когда хочется поесть, начинаются проблемы. Мне легко, я уже говорил: «Это Италия, здесь везде вкусно!» А вот Марина выбирает, как в последний раз.

Но сейчас моя очередь. Поэтому мы идем в первое попавшееся место, на нем написано ristorante self-service. И это столовка. Помещении походит на расширенный вчетверо вагон старой электрички. С деревянными этими скамьями, намертво прикрученными. С каждого стола свисает почти до пола цепочка с открывашкой.

Вокруг сидят какие-то работяги. Серьёзно, человек двадцать и ни одной женщины. Марина опасливо ковыряет лазанью, косится по сторонам и хочет мне что-нибудь сказать.
— Я тут единственная девочка, — шепчет она наконец.

Сию секунду в зал впархивают полтора десятка монашек и, весело галдя, рассаживаются на трапезу.
Божественное провидение, мне даже не надо ничего отвечать.

Мы только приехали, и так оно вдруг всё на нас сразу навали-и-илось!..

Местами было вообще дождливо. Идеально, перепонки на лапах не трескаются, жабры не сохнут

Итальянский старички — офигенные. Ниже будет еще один, а этот идёт, идёт, плавный такой, у него еще шляпа фетровая с полями, в кофейню зашел за утренней чашечкой

Крупногабаритный транспорт

***
— Марина, как по-итальянски «бокал»?
— Биккьери.
— Угу.

Подходит официант.
— Уно биккьери ди вино Кьянти э уно биккьери ди Пунталиче.

Официант показывает «сей момент» и уходит, я победно смотрю на Марину.
— Во, видала, какой я... этот... — секунду смотрим друг другу в глаза, напряженно вспоминая, потом почти одновременно:
— Троглодит!
— Трансвестит!

— ...
— Кхм. Полиглот.

Он такой мраморный, а садик такой симметричный и всё это так гармонирует, о Санта Мария! Это во дворе палаццо Медичи, у них всё по высшему разряду. Сзади еще мандариновые деревья растут и мандаринят, в смысле, плодоносят

Гуард. Они обычно парами ходят, но этот почему-то один — видимо, в телефончик засмотрелся и отстал

Из окна галереи Уффици видать сразу несколько мостов через реку Арно. Самый ближайший — Понте Веккьо, по верху которого проходит коридор Вазари. По этому коридору правители Флоренции Медичи могли безопасно переходить из Старого Дворца в новый

Я не понимаю, как это всё построено. Как спланировано. Каждый дом — это какая-то улитка, закрученная внутрь себя. В совершенно случайных, кажется, местах возникают скаты крыши, балконы и дворики

***
В конце длинной мощёной улочки над крышами возвышается купол.
— О, Марин, смотри, Дуомо.
— Н-нет, мне кажется, у него купол другой.
— Ну а это тогда что, он же один тут такой большой!
— Может, это вообще мираж. Во всем остальном мире мираж — это вода и оазис. А в Италии — собор. И паста.

***
Пока читал о дворце Питти, узнал наконец, что такое рустика. Это когда передняя сторона облицовочного камня очень грубо отесана, и только по краешку гладкая полоса. Теперь везде вижу рустику.

Пришли смотреть дворец:
— Смотри, Марина, вот это — рустика! Во времена Луки Питти и Кузьмы Медичи тот был главнее и круче, у кого рустика на палаццо толще.
— Что ж, это... наглядно.

Еще три дня я восклицал каждый раз, увидев:
— Рустика! Ты видишь?
— Рустика, да, — отвечала Марина психотерапевтическим тоном.

Сейчас я стоял, запрокинув голову, у мелкой красно-бурой кладки очередной базилики.
— Рустика? — поощрительно спросила подошедшая Марина.
— Ну что ты! Это... кирпичика.

В базилике Сантиссима Аннунциата (я не подсматривал название, запомнил) помимо контрастных монахинь есть фреска, у которой кусочек изображения — фрагмент плаща — выступает за границу фрески, ломая одну из сторон. Долго искал, почему так, но не нашел

Это тот самый второй старичок, про которого я говорил. Натурально старый мафиози. Кстати, ходить со сцепленными за спиной руками очень удобно

Центральный рынок переделан под ресторанный дворик. Во время обеда туда набиваются толпы народу, но с утра просторно. И эти японские братаны

Куда ни посмотри — обязательно увидишь хоть один ярко-оранжевый прокатный велик

Венеция

***
«Венецийских церквей,
как сервизов чайных,
слышен звон в коробке
из-под случайных
жизней...»

Селился в пансион с видом на Сан-Микеле, пил за ужином граппу, брёл по набережной Неисцелимых вдоль самой водички, вдыхал запах мёрзлых водорослей.

Чувствую себя очень глупым, глупым туристом, но счастливым, впрочем.

Междугородний поезд движется плавно и тихо, как самолёт. Когда едешь по мосту от материка до венецианского вокзала Санта-Лючия, в окне бесшумно плывут деревянные вешки

Днем и летом Венеция — только аттракцион для туристов. Кажется, настоящая Венеция осталась только ночью и зимой

Мы проходили трижды мимо этого уличного кафе, каждый раз официантка протягивала в нашу сторону рюмку чего-то красного. Наконец подошли — в рюмке была горячая сангрия. А во второй рюмке — горячий сидр. Takeaway — нам протянули большие картонные стаканы и мы долго пили горячую сладкую гущу, стоя на берегу Гранд канала

Только ночью и зимой

Каждая свая, которую я видел — шатается. Непонятно, как они вообще держатся. Может, они шатаются специально, чтобы смягчать швартовку?

Книжный магазин без вывески в середине совершенно глухой улочки шириной меньше метра

***
Венеция — она как бутерброд с обрезанными корочками. С любого её края сразу начинается мякоть и начинка.

***
— Если бы у тебя был свой герб, что бы ты на нём изобразил?
— Не знаю, подумать надо. А вот на твоём я знаю, что было бы.
— Что?
— Помнишь, у Медичи такие шарики на гербе? Вот у тебя бы это были мандаринки.
— Ооо! Все, кроме одной — одна малинка.
— В форме малинки можно щит сделать.
— Ооо!

— А про свой герб я так и не придумал. Только щит будет из двух половин разной формы.
— Почему разной?
— Ну, типа сомнение как основа. Будет символизировать, что я так и не смог выбрать даже форму для щита.

Коты

На колокольне у площади Сан-Марко ветрено и даже на солнце холодно. Колокольня отбрасывает на городские крыши длинную, в форме карандаша, тень. А над головой туристов висит огромный колокол

Водоросли на Fondamenta degli incurabili — Набережной Неисцелимых. У берега утка-нырок — плавает, потом резким, начинающимся от шеи движением скрывается под водой и через полминуты выныривает где-нибудь в пяти метрах в стороне

Это как раз те стаканы с горячим сидром и сангрией как раз на той набережной Гранд канала

Вроде солнечная сторона, а даже в куртках не жарко

На могиле Дягилева на кладбище Сан-Микеле — поленница из пуант. Кто не сложил сверху — привязал к столбику. А мы прошли мимо Дягилева, подошли к Стравинскому, а потом к Бродскому

Милан

***
На скамье в парке сидел блестяще-лысый итальянец и бликовал в вечернем солнце. Залюбовался на него и говорю Марине:

— Я вот тоже, когда начну лысеть, буду бриться так, до блеска. И тряпочкой буду периодически протирать себе лысину.

— А потом той же тряпочкой — очки?

— Не, у меня будут две независимые тряпочки. Скрип-скрип — протёр очки, убрал тряпочку. Достал вторую, побольше — скри-и-ип — длинным движением полирнул лысину.

— Только сначала лучше все же голову, потом очки.

— Да. Ну вот, и стареть уже не так страшно, когда у тебя есть план.

Старые трамваи грохочут как артиллерийская батарея, как у них до сих пор дома вдоль путей не раскрошились, не понимаю

На пруду в парке плавают утки, а у берега мы заметили скульптурки черепах. Через пять минут одна из скульптурок шевельнула лапой

Уж не знаю, каково ездить на байке или мотороллере по мостовым, но видимо тут все привыкли

***
Неделю в отпуске я пытался не обожраться, а просто перекусить, немного. А то ходить тяжело и спать хочется. Но так невозможно.

Стоишь, покупаешь сэндвич и думаешь: «Что-то он какой-то дорогой, блин, для бутерброда-то».

А потом начинаешь его есть. И в этом сэндвиче банка тунца, два яйца, помидор, голова моцареллы размером с хорошую картофелину и рукколы столько, сколько собирает здоровый итальянский фермер за смену.

И на двух третях сэндвича ты такой: «Ох». И хочется спать сразу, и ходить тяжело.

Мне хотелось запечатлять таинственную тень

Жадно фотографировал старый трамвайчик. Для камеры нужны обе руки, а улицы узкие и с поворотами, особенно в центре, поэтому меня мотыляло по вагону по всех направлениях. Но ехать на нем — особенное удовольствие

#другие_города #стрит_фото #фото