Там, где много книг
– Бросил философский пару лет назад.
– Значит, где Кант похоронен – знаешь? Садись, не стесняйся. Дим! Погоди, прихвати-ка наверх вот.
Спешащий мимо паренёк на ходу цепляет внушительную охапку книг и, ловко пригнувшись под низкой потолочной балкой, скрывается за поворотом лестницы; наконец, из-под ещё нескольких пачек журналов возникает кресло – отряхнув мой грузчицкий комбез, я устраиваюсь на освободившемся месте и осматриваюсь вокруг: стеллажи ломятся от книг, книги – на столах и стульях, полках, диване, тумбочках, и даже в зарослях фикуса у цокольного оконца, за которым путаной многоножкой мельтешит Литейный проспект. Граница между складом и офисом весьма условна, ребята из магазина то и дело снуют мимо, пока я пытаюсь связать мой разношерстный рабочий опыт в сколько-нибудь внятный рассказ вперемешку с перечислением любимых авторов и силюсь определить, как следует обращаться к сидящему напротив хозяину этой умопомрачительной конторы – на “ты” или “Вы”. Старше меня на пару-тройку лет, он и сам, кажется, ещё приноравливается к собственной ответственности: взвешивающий взгляд живых глаз будто скользит по диагонали невидимых строчек моего устного резюме.
– Хорошо, приходи завтра к 10, сможешь? Постажируешься пару дней, и сам заодно поймёшь, нужно оно тебе или нет.
“Нужно оно мне или нет” – размышляю я, растянувшись на скамейке Ахматовского садика в ожидании Газели, с водителем которой подрабатываю грузчиком в перерывах между разной степени паршивости пролетарским трудоустройством. Я привык к такому способу исследовать мир: проникаю в очередную тёмную подсобку завода или стройки и глазею на привычные вещи с этого нового потайного ракурса, пока не приспичит его сменить. Руки заняты, голова свободна – вот и все мои нехитрые требования к работе. Но здесь, кажется, всё не так просто – эти ребята на лесенках у книжных стеллажей занимаются каждый своим делом с неподдельным интересом к общей цели, и вклиниваться в такой отлаженный механизм с тем, чтобы затем соскочить – было бы как минимум некрасиво.
На следующее утро меня будит звонок моего газелиста:
– Санёк, заказ есть – мебель доставить с Парголово, четвёртый этаж без лифта, и потом ещё холодильник на свалку вывезти. Чё, работнём?
Я натягиваю комбез и выхожу в раннюю свежесть июльского утра.
За последующие семь лет я сменил немало самых разных способов заработка: чистил нефтеперерабатывающие сооружения на Киришском заводе и монтировал кровлю олимпийского стадиона, был то курьером, то журналистом, то помощником сварщика, то частным детективом –даже в офисе как-то месяц просидел – пока, наконец, не застрял в амплуа бармена. Эта размашистая карусель дополнялась к тому же ещё и цепочкой весьма стихийных перемещений в пространстве, и, очередной раз вернувшись, этой осенью я обнаружил, что здорово соскучился по родному городу и завидую моим друзьям, которые знают, где будут через три месяца, и не заботятся, умещаются ли в один рюкзак все предметы их обихода. Продиктованный работой в баре ночной образ жизни тоже приелся, равно как и постоянный контакт с нетрезвыми гостями – пора было успокоить нервы какой-нибудь осмысленной спокойной рутиной, так что я бродил от одного собеседования к другому, даже стажировался кое-где, но тут же бросал, решительно не представляя, куда себя деть в этом ненастном Петербургском октябре.
На всём протяжении моего неисповедимого карьерного пути я со стороны поглядывал за жизнью того самого независимого книжного магазинчика, куда некогда чуть было не устроился: когда с его входа из-за каких-то бюрократических неурядиц убрали вывеску, я следил за развитием событий в инстаграмме между сменами на борту прибалтийского круизного парома, и отпаивал шахтёров в баре промерзшего российского анклава на краю ледовитого океана, когда открылся его второй зал, а перед сезонными командировками в Исландию запасался там чтивом. Тем страннее теперь было снова оказаться в знакомом подвале – его бессменный владелец принял меня посреди реструктуризированного лабиринта стройных книжных стеллажей и после всех полагающихся формальностей задал мне –
- Последний решающий вопрос: кошки или собаки?
Не уверен, что дал правильный на него ответ, но в противовес изнуряющей тоске той октябрьской безработицы такое собеседование пришлось мне по душе, так что через неделю моя трудовая уже была в здешней бухгалтерии.
Самое важное – преодолеть первичный синдром самозванца, это предательское ощущение собственного кретинизма, помноженного на отчаянную путаницу в нюансах местной категоризации книг вперемешку с именами новых коллег, коих даже больше, чем может показаться – помимо нескольких смен работников зала в помянутом уже подвале скрывается примерно столько же кладовщиков, сотрудников интернет-филиала и офисной части. На практике это выглядит следующим образом: поднимаешь стопку книг из поставки, берёшь первую попавшуюся и листаешь в попытке определить соответствующее ей место в зале – ага, книга про угрей – сказка? – хм, нет, научная публицистика, которая перемежается – эээ, воспоминаниями автора о рыбалке с отцом? – и выдержками из ранних работ Фрейда – окей, кажется, мне не помешает совет. Вот этот бородач в очках наверняка знает, куда это девать; как бишь его – Игорь? Сеня?
– Влад, а не знаешь, где у нас обычно вот такое стоит?
– Я Вадим. Чего это, сказка какая-то?
Спустя некоторое время мы находим нужный стеллаж, но в полке такая книга уже есть, а, значит, повторный экземпляр следует спустить обратно на склад, где концентрация книг ещё больше, а принципы их распределения – ещё загадочнее; покрутившись между разделом моды и исторической литературой я замечаю одного из кладовщиков.
– Стас, то есть, гм, Юра, не знаешь, где вот такие хранятся?
– Ой, их в тгмк залежи, увидишь.
Такая аналоговая система работы может показаться архаичной бессмыслицей, но на поверку этот холистический подход оказывается на удивление действенным: важнейшим связующим звеном коллектива служит здравый смысл, который справляется с задачами каталогизации не хуже всякой базы данных. Каждый из сотрудников обладает собственной сферой интересов и соответствующей эрудицией, и в пространстве их пересечения интуитивно вырабатываются общие представления о том, что держать на продажу – и где именно. Кроме того, ещё сам будучи покупателем, я уяснил, что в “Подписные” целесообразно приходить не столько за конкретной книгой, сколько за вдохновением: немалый ассортимент всё же ограничен камерным форматом магазина, зато, порывшись в полках или поболтав с продавцом, всегда можно найти что-нибудь неожиданно-подходящее. Именно поэтому такая пестрота характеров в команде идёт ей на пользу – как бы специфичен ни был изначальный запрос гостя, среди сотрудников магазина с большой долей вероятности отыщется кто-то сведущий в данной области, чтобы в ходе обстоятельной беседы выяснить, про какую книгу “с белой обложкой, что-то там про ловца моржей, мне подруга рассказывала” идёт речь.
Представьте себе всех своих странных одноклассников – которые носились с фотоаппаратом за солнечными бликами в гардеробе; повёрнутых на учёбе отличников или наоборот – тех, кто не вылезал из двоек, зато мог с закрытыми глазами перебрать компьютер; выдумывавших фантастические оправдания, когда опаздывали, потому что заболтались с бездомным псом по пути; кто не слышал учителя, замечтавшись в наушниках после ночи, бессонной от очередного просмотра всей фильмографии Джармуша; тех, чьи тетрадки были сплошь изрисованы ими одним понятными набросками, а учебники раскромсаны на вырезки для коллажей; тех, кто мог вдруг разрыдаться, читая стихотворение вслух у доски, и тех, кто перемены напролёт просиживал в углу рекреации с книжкой не по программе. Соберите этих ребят вместе – и получатся “Подписные издания”: это революция чудачества, в которой их кажущаяся неприспособленность к жизни находит своё применение в создании новой действительности, где можно вырезать декорации для нового фото в инстаграмм из картона, напевая “Богемскую рапсодию” по рации, или часами расставлять книжки в алфавитном порядке, чтобы потом мимоходом прочитать целую лекцию про новоанглийский трансцендентализм – и с равным правом называть это всё работой.
Отчаявшись в попытке разом освоить все тонкости книготорговли, в первые месяцы я занял именно такую тактику – где ещё мне будут платить за болтовню о любимых книгах? Большинству моих знакомых уже давно смертельно наскучил мой бесконечный трёп про литературу, здесь же я мог всласть выговориться в ответ на каждую просьбу что-то порекомендовать. В конце концов, в этой работе оказалось немало общего с моим барным прошлым: вместо привычных наводящих вопросов – послаще? покрепче? – вызнаёшь литературные предпочтения гостя, и в соответствии с ними мешаешь ему авторский “книжный коктейль”, жонглируя имеющимися в полках ингредиентами, а при необходимости по той же рации всегда можно вызвать на подмогу одного из коллег, чтобы сообща подумать над особо экзотическим рецептом.
Некоторые сотрудники курируют какой-то определённый отдел: фотографию, кинематограф или историю – я же сходу прописался в современной художественной прозе. В первые месяцы с утра я обычно наводил порядок в полках, сооружал маленький алтарь в “уголке Керуака” и принимался наматывать круги в ожидании первых гостей, которым может помочь мой совет, на ходу раз за разом поправляя то тут, то там ненароком разворошенные ими места. Примерно через час-полтора брал кофе и вставал за кассу со случайной книжкой. Вообще, чуть больше года назад друзья скинулись мне на “kindle”, и с тех пор я – смешно сказать – к собственному удивлению стал убеждённым адептом электронного чтения, и только в “Подписных” заново проникся нежностью к печатным книгам, но теперь – более вдумчивой, глубокой и избирательной. Я стал обращать внимание на вёрстку, узнал, что такое интегральная обложка, и порядком расширил литературный кругозор. Хороший пример – “Следуй за нитью” Генри Элиота, посвящённая истории лабиринта как культурного феномена монография, которая попалась мне в руки случайно в один из таких ленивых послеполуденных часов. Вёрстка здесь – инструмент повествования, строки меняют своё направление, целые страницы перевёрнуты, а красная линия, идущая через весь текст, подчёркивает определённые слова, временами складываясь в иллюстрации; книгу приходится регулярно переворачивать, так что ближе к середине начинаешь терять ориентацию в тексте, и то и дело перелистываешь не туда, с восторгом обманываясь ловкими приёмами такой лабиринтоподобной вёрстки. Или “Через” Тома Огомы, где, за исключением указания места событий, слов нет вовсе, а весь сюжет преподносится парными иллюстрации на каждом развороте – слева персонаж смотрит сквозь окно автобуса, щель в заборе, лупу, а справа можно подглядеть, что ему там видно. Пытаться передать это в электронном формате – всё равно что заменить здешнюю огромную витрину во всю стену – экраном, на котором будет транслироваться изображение с улицы.
Словом, так я и стою там, медитативно пялясь через эту самую витрину – на Литейный, который полюбился мне с первых же самостоятельных вылазок в центр, когда ещё школьником я ошивался среди запрятанных в его дворах букинистических лавок и заглядывал в окна баров. Щёлкаю штрих-коды сканером, отсчитываю сдачу, заворачиваю покупки, до обеда говорю – “Добрый день”, после – “Добрый вечер”. Изредка, когда начинает идти снег – беру лопату и иду чистить крыльцо. Мне повезло попасть сюда именно сейчас, когда для такой спокойной рутины есть место – восемь лет назад, когда магазин только открылся после ремонта, нужно было быть натуральным пионером, первопроходцем новой книготорговли, готовым каждый день решать принципиально разные задачи. Теперь же, когда работа налажена, есть выбор – проявлять ли инициативу, беря на себя соцсети и участвуя в процессе формирования ассортимента магазина – или попросту исправно выполнять свои обязанности изо дня в день.
Только успел я подумать, что эта долгожданная рутина начала понемногу приедаться, как одна из администраторов спросила, не хочу ли я прогуляться, чтобы кое-чего купить. Я выглянул на улицу – день стоял ясный, солнце шарашило уже совсем по-весеннему. Ага, говорю, а чего? Ананас и кислотно-розовую краску в баллончике.
Обойдя с ананасом в шоппере три магазина промтоваров, я, наконец, нашёл нужную краску в полусекретном граффити-шопе, зацепил кое-каких лакомств для коллег в “Вольчеке” через дорогу и, подстелив картонку на заднем дворе, принялся красить ананас в розовый для фотки в инстаграмм. Из двери выглянула новенькая девчонка, устроившаяся к нам пару дней назад, и спросила, не знаю ли я, где найти какую-то книжку.
– Первый стеллаж за приёмкой у лестницы, как заходишь на склад – “Там, где много книг”.