Почему не могут ни доказать, ни опровергнуть гипотезу Сепира-Уорфа?

Есть гипотезы, судьба которых не линейна: выдвинули – проверили – подтвердили либо опровергли. Одной из таких гипотез, которые неоднократно опровергаются, подтверждаются, забываются, вновь привлекают интерес, обрастают легендами и становятся частью не только науки, но и культуры вообще, является так называемая «гипотеза лингвистической относительности».

В строгой версии гипотеза звучит так: язык определяет мышление и способ познания (поскольку лингвистические категории ограничивают категории когнитивные). Есть версия «мягкая», которая гласит, что язык только влияет на мышление, и наряду с лингвистическими категориями мышление формируется также под влиянием традиций и некоторых видов неязыкового поведения. В работах 1930-х годов Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа можно найти обе версии принципа лингвистической относительности.

Идея лингвистического релятивизма в основных чертах была сформулирована в работах таких мыслителей XIX века, как, например, немецкий филолог и философ Вильгельм Гумбольдт (1767–1835), основоположник лингвистики как самостоятельной дисциплины. Фон Гумбольдт понимал язык не как нечто застывшее, но как непрерывный процесс, являющийся при этом воплощением духа нации. Отчасти эта идея родилась под влиянием его младшего брата, естествоиспытателя и путешественника Александра: он увлёкся экзотическими языками, где «всё не как у людей» (его последняя, оставшаяся незаконченной работа посвящена кави — одному из языков острова Ява).

В начале 1920-х годов лингвист Лео Вайсгербер (1899–1985) родом из Лотарингии – области, расположенной на границе Германии и Франции, где одинаково хорошо владеют обоими языками – разрабатывал эту теорию в Германии. Он выдвинул важное предположение о своего рода стиле присвоения действительности посредством языка.

В США же лингвистический детерминизм начали критиковать представители антропологической школы: вслед за своим учителем Францем Боасом – его ученик Эдвард Сепир и затем, в свою очередь, ученик последнего Бенджамин Уорф. Сепир изучал языки и культуру американских индейцев и накопил огромное количество описательного материала языков Северной и Центральной Америки.

В 1930-х годах он сравнивал грамматические системы многочисленных языков, показывал их различия и делал на этом основании более масштабные выводы. Он полагал, что язык — это «символический ключ к поведению», потому что опыт в значительной степени интерпретируется через призму конкретного языка и наиболее явно проявляется во взаимосвязи языка и мышления. Ученый утверждал, что поведение людей, в том числе и речевое, должно оценивать в рамках их собственной культуры, а не с точки зрения других культур, считающих такое поведение бессмысленным или даже варварским. Таким образом, Эдвард Сепир выдвинул принцип культурного релятивизма, по сути, отрицавший превосходство западной культуры.

В 1953 году Харри Хойер — другой ученик Сепира и коллега Уорфа — организовал знаменитую конференцию, посвящённую гипотезе, которую он объединил в названии «гипотеза Сепира-Уорфа», и привлёк к ней не только лингвистов, но и психологов, философов и представителей других гуманитарных наук, причем не только сторонников, но и противников. Это стало первым пиком научного и общественного интереса к гипотезе, ознаменовавшим её взлёт.

Однако дальше на ученых посыпались обвинения. Уорфа, например, обвинили в том, что он никогда не ездил к индейцам хопи, а работал с единственным представителем этого народа, жившим в городе. Ему ставили в вину даже то, что газеты одна за другой «наращивали» в своих публикациях озвученное им количество слов для «снега» в эскимосском языке (разительное по сравнению с английским).

Но главным противником гипотезы лингвистической относительности стала теория универсальной грамматики, разработанная Ноамом Хомским. Он — один из самых цитируемых учёных в мире, живой классик (родился в 1928 году), определивший направление развития лингвистики в ХХ веке. Одна из главных идей Хомского касалась врождённости языковых способностей. Он утверждает, что грамматика универсальна и дана человеку в готовом виде так же, как законы природы (что и даёт возможность человеку овладевать любым языком). Из тезиса о врождённости выводится тезис о глубинном единстве всех языков, а все существующие различия признаются поверхностными. В соответствии с теорией Хомского, языковые способности и мышление оказались не связаны друг с другом, то есть взаимонезависимы.

Основная битва между двумя ключевыми идеями ХХ века — релятивизмом и универсализмом — развернулась в области цветообозначения. Релятивисты утверждали: устройство лексики цветообозначения в разных языках различно, что влияет на мышление, которое, в свою очередь, воздействует на восприятие цвета говорящими. Эксперименты с целью выяснить, зависит ли цветовое восприятие участников от того, как классифицированы цвета в их родных языках, проводили Роджер Браун и Эрик Леннеберг.

Современные, достаточно сложные эксперименты показывают, что носители тех языков, в которых для определённых цветов существуют отдельные слова, имеют преимущество в распознавании этих цветов (более высокая скорость). Релятивисты отмечают, что физиология восприятия цвета во многих случаях менее важна, чем так называемые прототипы. Так, в русском языке для различения голубого и синего цветов более важным оказывается не физиологическая способность к восприятию соответствующей длины световой волны, а апелляция к двум прототипам: небо и речная вода.

Среди универсалистов самым авторитетным оказалось исследование Брента Берлина и Пола Кея 1969 года. Они показали, что область цветообозначения подчиняется общим законам, которые определяются физиологическими возможностями человека воспринимать цвет. Учёные выделили 11 основных цветов и предложили их иерархию: {black, white} → {red} → {green, yellow} → {blue} → {brown} → {grey, orange, pink, purple}. Иерархия означала, что менее важные цвета (например, grey или чуть более значимый brown) встречаются в языке, только если в нём уже существуют все цвета, занимающие более высокие позиции.

Одна из причин, почему академический мир не в состоянии ни окончательно доказать, ни опровергнуть гипотезу Сепира-Уорфа, состоит в том, что он до сих пор не может сказать, что такое мышление и сознание и что значит «влиять на них». Часть дискуссий связана с попытками как-то переформулировать гипотезу, сделать её более проверяемой. Но, как правило, другие формулировки делали её менее глобальной и, как следствие, снижали интерес к проблеме.

Одним из способов отказа от гипотезы Сепира-Уорфа в лингвистике стало использование термина «языковая картина мира». Таким образом, лингвисты отказываются рассуждать о малопонятных материях «мышление» и «познание», а вводят некое красивое понятие «языковая картина мира» и с увлечением описывают её различные фрагменты.

Читайте также статью об исследованиях бельгийского ученого Рика Пинкстена в области этноматематики

и статью «Границы познания. Язык как образ мира»