Несколько слов о большевистских карикатурах 1904 г.
В разгар фракционной борьбы за границей между большевиками и меньшевиками в 1904 г. не последнюю роль сыграла насмешка, как довольно острое подчас оружие в борьбе с противником, доводы которого не всегда приходится принимать всерьез. Меньшевики чувствововали себя превосходно в обстановке эмигрантской склоки. Поведя анархическую борьбу с решениями 2-го съезда партии, они на женевском поле битвы оказались победителями. ЦО партии («Искра») перешел в их руки. Совет из пяти (верховный орган партии), благодаря прочному большинству засевших там меньшевистских лидеров (Плеханова, Аксельрода и Мартова), стал одним из самых сильных организационных орудий в руках меньшевиков, когда им приходилось делать вид, что они «работают» не в качестве фракции, оставшейся на съезде в меньшинстве, а в качестве архи-лойяльнейшего партийного правительства. ЦК, сначала имевший большевистский состав, потом, к лету 1904 г., оказался очень потрепанным жандармскими набегами, и оставшаяся в нем тройка (Б. Носков, Л. Б. Красин и Гальперин) поспешила стать на «примиренческую» точку зрения, в результате которой ЦК фактически стал новой меньшевистской цитаделью в борьбе с большевиками. Если прибавить к этому, что в меньшевистский лагерь сбежались почти все лучшие литературные силы партии (кроме известной пятерки из старой редакции «Искры» еще и такие, напр., видные литераторы, как Мартынов, Троцкий и Дан) и что около торжествующего меньшевистского гнезда .сгруппировалась многотысячная мелкобуржуазная накипь из околачивавшихся в заграничных университетах студентов и студенток российского происхождения, то картина боевой обстановки в рамках «кооптационной» борьбы, затеянной меньшевиками за границей в целях переделки постановлений 2-го съезда, определивших состав центральных партийных органов, станет совершенно ясной. С одной стороны—диктующие свою волю партии побежденные на съезде, но «победившие» вне съезда меньшевики, а с другой—небольшая кучка «твердокаменных», продолжающих еще (вот «чудаки» - то!) отчаянно сопротивляться.
В одном только отношении позиция меньшевиков продолжала оставаться очень слабой: они никак не могли ясно и членораздельно сказать партии, во имя чего же они проделали всю эту «победоносную» кампанию, зачем пошли на срыв решений с‘езда и что дало им право на производство coup d'etat (переворота) в партии. Единственный мотив, который лег в основу многочисленных меньшевистских напевов, долженствовавших выявить «принципиальную» природу меньшевистской музыки, заключался в упрямом и настойчивом утверждении, что Ленин, мол, якобинец, бонапартист, бланкист, готовый втянуть всю партию в заговорщицкую авантюру и строящий ее в силу этого по ультра-централистскому типу. Но поскольку в эти квалификации «злокачественной» природы Ленина не укладывалось никакого фактического содержания, постольку от громких фраз Мартова и Ко о бонапартизме, нечаевщине и ткачевщине и т. д. Ленина за три версты несло атмосферою специфически эмигрантской склоки и повадливости на клеветнические выходки. Поскольку же меньшевики пытались возвести в какой-то особый принцип свою позицию по организационным вопросам, стараясь отмежеваться от старой «Искры», постольку они обычно договаривались до оппортунизма в этой области. Но пока меньшевизм не вышел еще из эмбриональной стадии своего оппортунистического развития, пока он проходил еще этап «организационного оппортунизма» и «кооптационной» дрязги из-за местечек в ЦО, ЦК и т. д., до тех пор трудно было углублять чисто принципиальную полемику с меньшевиками в предвидении лишь тех падений со ступеньки на ступеньку, которые угрожают каждой фракции, потерявшей равновесие и выпустившей из рук спасительную веревочку своей классовой идеологии. Владимир Ильич сделал последнюю попытку подвергнуть происхождение раскола на съезде и после - съездовские перипетии борьбы серьезнейшему анализу (в своей книге «Шаг вперед—два шага назад») с тем, чтобы сосредоточить внимание партии, а также и своих внутрипартийных противников на тех моментах всего происшедшего, которые действительно могли бы лечь в основу принципиальной полемики и которые подсказывают некоторые прогнозы относительно возможного расхождения двух линий в будущем. Но меньшевики не поняли (а, может быть, не хотели понять) единственно серьезной постановки спорных вопросов, сделанной в Ильичевских «Шагах», и ответили в «Искре» на выход книжки Ильича статьей Мартова «Вперед или назад?» с подзаголовком: «Вместо надгробного слова» (приложение к № 67 «Искры»). В статье Мартова очень много «милого» специфически-мартовского остроумия, но вся она построена на доказательстве той не очень принципиальной мысли, что ленинское пушечное ядро пролетело, дескать, через головы меньшевиков, а сам Ленин отныне политически умер. Смешно было бы брать эту меньшевистскую «отповедь» всерьез, и Ильич с этих пор теряет всякий аппетит к продолжению дальнейшего разговора со своими дурачливыми противниками. Но зато Мартов и Ко становятся отныне добычей большевистской «шпаны». Карикатурный набросок автора этих строк—«как мыши кота хоронили» привлекает внимание всей нашей компании. Сам Ильич, прослышавший о карикатуре, требует ее к себе и реагирует на нее веселым, заливчатым смехом. Мало этого, он настаивает на том (несмотря на крайнюю застенчивость автора карикатуры, предполагавшего крайнюю переоценку его «талантов» на этот счет), чтобы она была пущена в широкое обращение, как достойный ответ мартовскому «надгробному слову». Таким образом она увидела свет.
Дополнение от Редакции Летописей:
Здесь и далее считаем полезным дополнить статью о карикатурах воспоминаниями тов. Лепешинского (автора большинства представленных сегодня карикатур) из его книги «На повороте» (кстати - о книге можно почитать на Летописях):
Как полемист — необычайно субъективный, темпераментный и истеричный Мартов составляет совершенную противоположность Владимиру Ильичу. Для Мартова все средства полемической борьбы были хороши. Я помню, как в одной из своих полемических брошюр против Ленина он обнаружил способность в пылу бешеной злобы опускаться до самых грязненьких, клеветнических выходок, служа до некоторой степени прототипом будущих рекордных героев беззастенчивой наглости, вроде пресловутого Алексинского. Сравнение тактики Ленина с нечаевщиной (этот «смачный» термин долгое время был у меньшевиков столь же ходким, как и «якобинизм», «бонапартизм» и пр.) показалось ему, извольте видеть, слишком уж бледным и пресным... Нужно было выдумать что-нибудь позабористее, посочнее, оглушительнее. И вот он выкрикивает такую даже фразу: «сегодня нечаевщина, а завтра дегаевщина»... Несчастный, он даже, вероятно, и не подозревал в момент написания этой пошлости, что, становясь жертвою своих злобных, мутных инстинктов, застилающих его политическую мысль и даже торжествующих над остатками его здравого смысла, он выдаёт себе testimonium paupertatis (Свидетельство о бедности) и лишает себя права на то, чтобы с ним сколько-нибудь серьёзно считались, как с порядочным в элементарном смысле слова противником...
Недаром же у Владимира Ильича, когда он пробежал глазами этот новый перл полемических красот Мартова, лицо искривилось презрительной усмешкой, и он реагировал на пахучее мартовское остроумие одной только фразой:
— Ну, теперь довольно... Отныне — карантин. (Владимир Ильич характерным жестом руки выразил идею отмежевания от нечистоплотного противника.) Ни в какую полемику я с Мартовым больше не вступаю.
И вот на сцену выступает большевистская «шпана»: Галёрка (М. С. Ольминский), Павлович (Красиков), Лядов, Бонч-Бруевич, Олин (Лепешинский), Гусев и другие. Бонч-Бруевич организует большевистское издательство. Лядов наскоро пишет брошюру на немецком языке для Амстердамского конгресса. Олин по заказу товарищей рисует свои политические карикатуры «Как мыши кота хоронили», «Участок», «Меньшевистское болото» и т. д.). И все они, вместе взятые, ведут себя очень беспокойно: на собраниях храбро дерутся с меньшевиками, не боясь никаких перипетий и последствий драки, и всё время тревожат редакцию новой «Искры», посылая туда свои вызовы, полемические статьи, «открытые письма» и время от времени выпаривая из берлоги даже такого крупного зверя, как сам Георгий Валентинович Плеханов, который, грозно рыча и страшно вращая своими зрачками под густыми нависшими бровями, выползает на страницы «Искры» и начинает «пужать» шпану:
— A-а... где они... Я, тамбовский дворянин, сейчас вот вас, такую сякую сволочь, изничтожу...
А «шпана» с превеликим ликованием подхватывает: «Ура, тамбовский дворянин! Да здравствует тамбовский дворянин!..»
КАРИКАТУРЫ
I. КАК МЫШИ КОТА ХОРОНИЛИ.
Пишущий эти строки как-то однажды пришёл в очень весёлое настроение по прочтении мартовского «Надгробного слова». Его потянуло к карандашу и бумаге, и через четверть часа им была набросана карикатура: «Как мыши кота хоронили». Окружающие товарищи нашли идею карикатуры настолько удачной, что потребовали от автора перерисовать карикатуру литографскими чернилами, чтоб в количестве нескольких тысяч экземпляров пустить её в обращение среди партийной публики. Как я ни отнекивался, ссылаясь на свою техническую неумелость по части рисования, мои товарищи по фракции были непреклонны в своём требовании, и мне пришлось подчиниться.
Таким образом появилась карикатура № 1 (из целой серии последовавших затем многих других карикатур): «Как мыши кота хоронили (назидательная сказка. Сочинил не Жуковский. Посвящается партийным мышам)».
Карикатура состоит из 3-х частей. В первой части изображается «повешенный за лапку мурлыка» (Ильич), выглядывающий из окна с предостерегающим жестом Плеханов (между «предательскими дверцами» — «Протоколами съезда» и «Протоколами Лиги», этими литературными свидетельствами позорной роли Георгия Валентиновича, переметнувшегося от большевиков к меньшевикам), бойкие мыши на перекладине (Мартов и Аксельрод), отдирающие лапку кота от перекладины, с величайшим любопытством наблюдающий эту работу молодой мышенок (Троцкий), пляшущая от радости на хвосте мурлыки седая мышь (Вера Засулич), испытывающий свои острые зубы над кончиком мурлыкиного хвоста Дан, сидящая в сторонке Димка (Инна Смидович) и храбро потрагивающий лапку «мертвого» кота А. Н. Потресов. Всюду в мышином подполье стоят пустые бочки из-под диалектики, с надписью: «остерегайтесь подделки» (намек на смешную претензию Плеханова считать марксистский диалектический метод мышления своей монопольной собственностью).
В первой изображён Ленин с туловищем кота, повисшего на собственной лапке. Вокруг рассыпаны радостно взволнованные мыши (с головами Мартова, Троцкого, Дана, Старовера, Аксельрода, Засулич, Инны Смидович), а во главе их премудрая крыса Онуфрий — Плеханов, появившийся на торжество и сидящий в окне между двумя предательскими дверцами: «Протоколы съезда» и «Протоколы Лиги» (проклятый призрак этих протоколов преследовал несчастного перебежчика, служа ему живым укором совести). Везде в подполье стоят бочонки с надписью: «Диалектика. Остерегайтесь подделки» (намёк на постоянные заявления меньшевиков, а в особенности Плеханова, что только им дано разуметь тайны диалектики и ни в каком случае не Ленину с компанией).
Один наш лазутчик (коллега кота) (намек на чл. Ц. К. Носкова) нам донес, что Мурлыка повешен. Взбесилось наше подполье. Вот вздумали мы кота погребать, и надгробное слово состряпал проворно в ЦО поэт наш придворный, по прозванию Бешеный Хвост. Сам Онуфрий, премудрая крыса, на свет белый выполз из темной трущобы своей (боченок из-под диалектики служил жилищем ему), и молвил окнам:
— Ах, глупые мыши! Вы видно забыли мое Vademecum... Я — старая крыса, и кошачий нрав мне довольно известен. Смотрите. Мурлыка висит без веревки, и мертвой петли вокруг шеи его я не вижу. Ох. уж не кончатся эти поминки добром.
Ну, мы посмеялись и начали лапы кота от бревна отдирать, как вдруг распустилися когти, и на пол хлопнулся кот, как мешок. Мы все по углам разбежались и с ужасом смотрим, что будет?
Вторая картина изображает оргию шумного ликования мышей над «трупом» кота. Упоминаемая в тексте «фраза парадная в ложноклассическом стиле» была когда-то брошена Троцким на 2-м съезде по адресу Плеханова и была для этого последнего одним из неприятнейших воспоминаний. Тезка кота—тоже «Ильич» (Федор Ильич Дан).
Картина вторая. «Труп» кота лежит на полу. Вокруг него оргия шумного ликования. Плеханов с Троцким, обхвативши друг друга лапками, откалывают канкан под игру Дана на дудке. Мартов с «Надгробным словом» расположился на брюхе у кота.
Мурлыка лежит и не дышит. Вот мы принялись, как шальные, прыгать, скакать и кота тормошить. А премудрая крыса Онуфрий от радости, знать, нализался хмельного вина диалектики так, что сразу забыл и про когти Мурлыки и даже про фразу парадную в ложноклассическом стиле [2]: облапив мышенка, который хотя и не кончил трех классов гимназии, но к диалектике столь же большое пристрастье имел, как и крыса Онуфрий, и всеми мышами был признан законным наследником крысы. Так вот. облапив мышенка. он в пляс с ним пустился под дудку кота в миниатюре изволите видеть, у нас среди видных» мышей был тезка кота, чем он очень гордился) [3]. Поэт же наш Клим, на Мурлыкино пузо взобравшись, начал оттуда читать нам надгробное слово, а мы гомерически — ну, хохотать! И вот что прочел он: .Жил-был Мурлыка, рыжая шкурка, усы как у турка, был же он бешен, на бонапартизме помешан, за что и повешен. Радуйся, наше подполье!..
В третьей части, изображающей финал тризны, заслуживает внимания одно маленькое обстоятельство. Если читатель присмотрится к тексту, то, вероятно, заметит, что фраза: «я это предвидел» выглядит несколько иначе, чем остальной текст. И, действительно, раньше на этом месте стояла другая фраза: «испить бы кефирцу»; она, по замыслу автора, должна была служить не очень тонким намеком на то обстоятельство, что П. Б. Аксельрод имел в Цюрихе кефирное заведение, на доходы с которого жил со своей семьей. Всей нашей братии «намек» казался очень остроумным, и в поощрительном для автора смехе со стороны окружающих недостатка не было. Один лишь Ильич, весело хохотавший над каждой подробностью карикатуры, вдруг нахмурился, когда его глаза добрались до «кефирного» остроумия карикатуриста. — «Тов. Олин, —с упреком сказал он,—что же тут политического?» — И Олин (это мой псевдоним за границей) должен был на заготовленный для литографского тиснения экземпляр налепить полоску бумажки с нацарапанным на ней новым вариантом, на этот раз вполне удовлетворившим Ильича, хорошо знавшего манеру Аксельрода очень часто ни к селу ни к городу хвастаться своей проницательностью. Этот маленький эпизод очень хорошо иллюстрирует отношение Ильича к полемике. Сам он, как бы ни был резок в своем полемическом увлечении, никогда не опускался до лишенных политического смысла личных выпадов против своего антагониста. У него всякое подвернувшееся под перо нелюбезное словцо всегда служило выражением глубоко продуманного принципиального взгляда на отрицательную складку мысли или позицию своего идейного противника (вспомним например его штемпеля: «социал-предатель Каутский», «хвостисты-рабоче-дельцы» и т. д.).
Наконец, финал. Мурлыка ожил: «Но только успел он последнее слово промолвить, как вдруг наш покойник очнулся. Мы брысь — врассыпную... Куда ты! Пошла тут ужасная травля. Тот бойкий мышонок, что с крысою старой откалывал вместе канкан — домой без хвоста воротился. Несчастная ж крыса Онуфрий, забыв о предательских дверцах, свой хвост прищемил и повис над бочонком, в котором обычно приют безопасный себе находил он, лишь только ему приходилось крутенько. Его ж закадычный приятель — друг с детства — успел прошептать лишь: «Я это предвидел», и тут же свой дух испустил. А «кот в миниатюре» с беднягой поэтом прежде других всех достались Мурлыке на завтрак. Так кончился пир наш бедою».
Но только успел он последнее слово промолвить, как вдруг наш покойник очнулся. Мы—брысь врассыпную!.. Куда-ты! Пошла тут ужасная травля. Тот бойкий мышенок, что с крысою старой откалывал вместе канкан, домой без хвоста воротился. Несчастная-ж крыса Онуфрий, забыв о предательских дверцах, свой хвост прищемил и повис над бочснком, в котором обычно приют безопасный себе находил он, лишь только ему приходилось крутенько. Его ж закадычный приятель, друг с детства, успел прошептать лишь: «Я это предвидел!» [4]. И тут же свой дух испустил. А «кот в миниатюре» с беднягой-поэтом прежде других всех достались Мурлыке на завтрак... Так кончился пир наш бедою.
Карикатура произвела впечатление. Некоторые негодовали, некоторые выражали своё отменное удовольствие. Мне кажется, что чаще улыбались, чем хмуро сдвигали брови. Я уже рассказывал о том, как встревоженная за своего Жоржа (Плеханова - прим. Ред.) добрейшая Роза Марковна снизошла до объяснения со мной возле нашего «Вертепа» (дом, населённый большевиками, на набережной Арвы). Я помню её искреннее возмущение:
— Это что-то невиданное и неслыханное ни в одной уважающей себя социал-демократической партии. Ведь, подумать только, что мой Жорж и Вера Ивановна Засулич изображены седыми крысами... у Жоржа было много врагов, но до такой наглости ещё никто не доходил... Что скажет о нас Бебель? Что скажет Каутский?
— Что же тут особенно чудовищного?..— с улыбкой возражаю я.— Георгий Валентинович и сам большой любитель карикатурно изображать своих политических противников... Это, пожалуй, даже самый безобидный полемический приём...
— Ах нет, нет, вы мне этого и не говорите... И передайте, пожалуйста, вашему карикатуристу... и т. д.
Что же касается самого Плеханова, то он, конечно, не показывал и виду, что эти карикатурные шпильки причиняют некоторые уколы его самолюбию.
Следующая карикатура того же автора изображает меньшевистский участок: в кресле сидит сам частный пристав (Плеханов) и спешит закрыть своей пятерней «весьма секретный документ»— протоколы Совета (намек на постановление Совета о неопубликовании его протоколов, вопреки требованию Ленина). Его помощник (Мартов), по случаю претензии большевистской «шпаны» (среди которой в свое время нетрудно было узнать подающего заявление М. Н. Лядова, далее—Олина, Самсонова-Вольского, С. И. Гусева, В. Д. Бонч-Бруевича), спешит навести справку, кто согласно § 1 может считаться членом организации. Секретарь (Блюменфельд) требует от просителей предъявления «пачпортов» (удостоверений о том, что—они члены партии); подчасок с великолепной шевелюрой (Троцкий) хватается за телефонную трубку, а еще один персонаж, «некто в штатском» (с лицом Дана) внимательно изучает на всякий случай физиономии просителей. Со стены смотрят портреты «священных» особ—Засулич и Аксельрода. Шкаф битком набит полицейскими делами, из которых каждое своим заголовком говорит о каком-нибудь «жарком» эпизоде фракционной борьбы. Вся карикатура в целом отображает эпопею борьбы женевских большевиков за право пользоваться страницами «Искры» для помещения своих писем, объяснений, статей. Отказ редакции поместить в «Искре» письмо Ленина: «Почему я вышел из редакции», а впоследствии и письмо Рядового (Богданова) под тем предлогом, что редакция не имеет ясных доказательств того, что он является членом партии, а удостоверения Ленина на этот счет для нее недостаточно и т. д.,— все это очень волновало нашу большевистскую братию.
Кличка «тамбовский дворянин» не без удовольствия была подхвачена большевистской «шпаной», и даже по этому поводу в участковом шкафу на первом месте стоит «Дело о допросе с пристрастием тамбовского дворянина».
Сценка в «не-бюрократическом» учреждении:— Это что такое? Действие скопом? А нут-ко, секретарь, поспрошай-ка, братец, у этих молодчиков паспорта...
Я помню только его (Плеханова - прим. Ред.) один отзыв на другую мою карикатуру — «Участок».
Это было во время его реферата. Он уже редко (быть может, раз в полугодие) выступал на больших собраниях, и когда это случалось, то послушать его стекалась масса народу. Самый огромный зал в Женеве (так называемый
большой зал Handwerk’a) бывал переполнен так, что яблоку негде было упасть. И на этот раз свыше полутора тысяч человек теснилось в зале.
Неизменными посетителями такого рода «больших выходов» Плеханова были анархисты (помните драку на стульях в воспоминаниях тов. Шотмана? - прим. Ред.). Они ненавидели Плеханова всеми силами своей анархической души, а тот никогда не отказывал себе в удовольствии подразнить своих исконных антагонистов. Помню, какой шум и гвалт (гиканье, свистки и пр.) раздались после какого-то выпада оратора по адресу анархистов. Казалось, что остановить эту стихию гвалта нет уже никакой возможности. Но со свойственной Плеханову находчивостью он успевает воспользоваться несколькими секундами сравнительного затишья и громовым голосом произнести:
— Если бы мы захотели с вами бороться тем же оружием, то мы явились бы сюда... с сире-е-нами...
Это было так неожиданно и так смешно, что всепримиряющий смех, раздавшийся в зале, сразу успокоил страсти и дал возможность Плеханову продолжить свою речь. Так вот в этот самый вечер Плеханов почему-то вдруг во время своего реферата вспомнил об одной из моих карикатур:
— Я слышал,— сказал он, откинув гордо голову назад,— что за границей ходит по рукам... э... э... сам я не видел, о нет, а только слышал... ходит по рукам карикатура на меня, изображающая меня приставом в полицейском мундире...
Тут у меня сердце так и захолонуло: ну, думаю, как скажет какое-нибудь убийственное крылатое словечко по моему адресу, так словно припечатает: с ним, как с несмываемой отметиной, я и буду потом носиться до конца моей
жизни.
— Но по поводу этой карикатуры я могу только сказать,— продолжил свою мысль Плеханов, заставляя меня ёжиться в ожидании сюрприза,— что я... я полицейского мундира никогда не носил...
Это было произнесено тем тоном гордого смирения, которое должно было иронически подчеркнуть контраст между карикатурной нелепостью и далёкой от неё действительностью. Раздалось несколько хлопков, но я вздохнул облегчённо. Уф, миновало... Жив-жив Курилка... гм... полицейского мундира не носил... Это похоже на бормотание гоголевского персонажа: «и вовсе не остроумно! Разве свинья в ермолке бывает?».
Карикатура, о которой вспомнил Плеханов, была выпущена в свет вскоре после «мышей» и после угроз Р. М. Плехановой дуэлянтскими наклонностями «тамбовского дворянина», но не потому, конечно, что эти угрозы подействовали на карикатуриста как провоцирующий стимул для ответа на них новой карикатурой, а потому, что среди большевистской «шпаны» накопились в большом изобилии новые мотивы для выпадов против новоискровского Олимпа.
Наши попытки отвоевать себе местечко на страницах ЦО для выражения наших, большевистских взглядов терпели жестокое фиаско...— Брысь...— говорили нам презрительно литературные собственники новой «Искры», когда мы протягивали к редакции руки с нашими рукописями. Иногда при этом у того или иного из нас спрашивали партийный паспорт:
— Ваше удостоверение личности?.. Потрудитесь предъявить. За надлежащим подписом и с приложением печати...
Требование «паспортов» стимулировало большевистского карикатуриста на выпуск в свет новой карикатуры, изображающей полицейский участок. В исправницком мундире восседает на кресле глава участка и прикрывает
своей пятернёй, пряча от нескромных глаз «шпаны», строго секретный документ: Протоколы Совета. Его ближайший помощник углублён в изучение «справки»: «согласно свода законов членами организации именуются те, кои...» Другой подчасок — у телефона. (В этой бойкой фигуре не трудно распознать Троцкого.) «Некто в штатском» всматривается в физиономию «шпаны» и изучает их. А «шпана» (на карикатуре можно найти сходство в лицах с Лядовым, Олиным, Гусевым, Бонч-Бруевичем) обращается по начальству с ходатайством: «Покорнейше просим Вашество поместить наше заявление в «Ведомостях Градоначальства». На стене портреты «самых уважаемых и старейших». В шкафу всё толстотомные дела: «о допросе с пристрастием тамбовского дворянина», «о фальшивом списке», «об установлении личности», «о бонапартизме», «секретное дознание о раскассировании «человеков» [5], «дело об отдаче под надзор советников Ивановых» [6], «об изыскании корней и нитей бунтовщицких резолюций», «санит. отдел. Дело об оздоровлении атмосферы», «дело о прикрытии сектантской газеты» [7], «дело о разоблачении государственной тайны (имени 5-го члена Совета)» [8] и т. д.
Я позволил себе перечислить этот огромный ряд «дел», потому что каждое из них связано с каким-нибудь более или менее крупным эпизодом внутрипартийной борьбы.
III. СИЗИФОВА РАБОТА.
Карикатура «Сизифова работа» изображает меньшевистское «болото» и его болотных обитателей, при чем Плеханов, прикрывающий свою наготу только небольшим фиговым листом с надписью «диалектика», — совершает бесцельный труд вытаскивания за уши Мартова, совершенно засосанного болотной тиной...
— О, боги, какое мученье! Не успеешь одного молодчика вытащить за уши, как уж это человекообразное чудовище подцепило и тащит в свою мерзкую трясину другого. Так вот и барахтаешься все время в проклятом болоте, в котором того и гляди —сам еще увязнешь по самую макушку!...
«Мышами» и «участком» не исчерпывалась деятельность фракционного большевистского карикатуриста: потом последовали: «Сизифова работа» (с изображением меньшевистского «болота» и его болотных обитателей, причём Плеханов, прикрывающий свою наготу только небольшим фиговым листом с надписью «диалектика», совершает бесцельный труд вытаскивания за уши Мартова, совершенно засосанного болотной тиной), затем «Мартов и его тень» (не нашли - прим. Ред.) и другие.
Рассказывают, что Плеханов благодушно посмеивался над этой карикатурой, будучи очень доволен, что Ленин, с улыбкой издали следящий за его сизифовой работой, по сравнению с ним изображен маленьким человеком; он находил при этом, что его повешенные на кустик штаны так малы, что непременно лопнут, если он начнет их натягивать на свои ноги.
Сизиф—Плеханов; Властитель дум—Мартынов; рак —П. Аксельрод; стрекоза — Троцкий; жаба Старовер; змея—Дан; наверху справа—Ленин.
IV. ВПЕРЕД, ЗА МНОЙ...
Карикатура с подписью, «Вперед, за мной, уважаемые!» и т. д. относится к тому моменту, когда член ЦК — Б. Н. Носков — переметнулся, в качестве «примиренца», к меньшевикам. Его предательское поведение по отношению к Ильичу и иезуитский метод борьбы со своими вчерашними союзниками подсказали Олину мотив для этой карикатуры. В иезуитской сутане несчастный «примиренец» (с лицом не совсем человеческим, но сохранившим, к величайшему удовольствию художника, большое сходство с оригиналом) зовет меньшевистскую банду (Плеханова, Мартова, Аксельрода, Дана, Троцкого и Засулич) для нападения врасплох на спящую партию. «Мутная Арва» (река в Женеве, на берегу которой жили своей колонией большевики)—было красным словцом, фигурировавшим в какой-то меньшевистской полемике. Пацифистский лозунг «примиренца» изображен на знамени в виде сюртука, что должно служить намеком на Сюртука (псевдоним тов. В. Коппа), которого Носков оставил после себя в качестве уполномоченного от ЦК для наблюдения за Лениным и ликвидации большевистской техники за границей—типографии, экспедиции и т. д.
— Вперед, за мной, уважаемые! Она в изнеможении и сопротивления не окажет... Не смущайтесь, цель оправдывает средства...
V. СЮРТУК.
Дополнением к этой карикатуре является другая карикатура, в которой Носков предлагает струсившим и изменившим Ленину типографским рабочим (изображенным в виде стада разнообразных животных) признать своим хозяином сюртук («Сюртук»— Копп), имеющий форму огородного пугала. Слова «кампинтентен», «кансперативное» и т. д. карикатурно изображают небрежную орфографию Носкова в его письмах.
Водворив надлежащими средствами мир, я отхожу теперь в одно очень кансперативное место. Оставляю здесь свой сюртук: он кампинтентен во всем... Ему да повинуйтесь!...
VI. МАЛЬЧИК В ШТАНАХ.
Из нескольких неизданных в свое время других моих карикатур на меньшевиков («Георгий Непобедоносец», «Мартов и его тень» и т. д.)заслуживает еще внимания карикатура, изображающая по Щедрину мальчика в штанах и мальчика без штанов. У Щедрина, как известно, русский мальчик без штанов постоянно шокирует своими не очень парламентскими выражениями и недостаточно пристойным жестом («на-тко выкуси!») немецкого мальчика в штанах.
Карикатура с двумя мальчиками отображает тот момент, когда меньшевики, забегая с заднего крыльца к лидерам немецкой социал-демократии, все время (и часто не без успеха) старались втянуть их в качестве судей во фракционную борьбу русских социал-демократов. Большевики отклоняли от себя эту честь, потому что немецкие социал-демократы, совершенно незнакомые ни с обстоятельствами дела, ни с партийной литературой, ни с подлинными настроениями рабочих масс, а это самое главное, должны были бы судить, опираясь более на свои предвзятые симпатии и доверие к своим старым знакомцам—Плеханову и Аксельроду, чем на показания мало знакомого им Ленина. Желая как-нибудь сорвать созыв 3-го с’езда, меньшевики спровоцировали Бебеля выступить со своим предложением в роли третейского судьи между сторонами. Очень хорошо понимая, что доброе намерение наивного Бебеля ни к чему не приведет, Ленин «вежливенько» отклонил его предложение, дав понять, что вмешательство товарищей-иностранцев в распрю русских фракций, еще не договорившихся до принципиальных расхождений в коренных вопросах тактики или программы, следует считать преждевременным.
Владимир Ильич от души хохотал над этой карикатурою.
Одна неизданная карикатура заставила Ильича хохотать до упаду: она изображает двух щедринских мальчика в — в штанах (Бебеля) и без штанов (Владимира Ильича). Бебель зазывает «мальчика без штанов» в свой фатерланд, чтобы помирить драчунишку с остальными мальчиками, с которыми он рассорился, а верный своей санкюлотской природе мальчик без штанов непочтительно отвечает на это любезное приглашение: «на-тко, выкуси».
По этому поводу следует сказать, что меньшевики, пользовавшиеся своей «вхожестью» в партийные верхи немецкой социал-демократии, всё время (и не без успеха) старались втянуть в качестве судей фракционной российской смуты немецких «именитых» социал-демократов: Каутского, Розу Люксембург и других.
Кстати, один из эпизодов фракционной борьбы, связанный со статьёй Розы Люксембург рассматривался на Летописях - прим. Ред.
VII.В КАЛОШЕ.
Настоящая карикатура была нарисована бывшим до половины 1904 г. большевиком Вольским (Н. Валентиновым). Она изображает Плеханова, севшего в калошу после выхода из редакции Ленина и отплывшего к меньшевистскому болоту. Слева виден Ленин, старающийся вернуть Плеханова на пролетарский берег (к заводам, к рабочему с.-д. движению). Справа в болоте—Мартов и Троцкий.
А. Ш. - Редакция предполагает, что статья о большевистских карикатурах написана научной сотрудницей Истпарта А. С. Шуцкевер.
Сноски.
[1] В самой статье карикатуры называются «каррикатурами». Исправили, чтобы читатель не ломал глаза (Ред.).
[2] Хлесткое замечание было брошено Троцким на 2-м съезде по адресу Плеханова в ответ на его мысль, что еще не оскудела Рос. соц -дем. партия литературными силами и нечего поэтому бояться за участь редакции. Плеханов затаил обиду и долго не мог простить Троцкому его .дерзости»
[3] Тезка кота—тоже «Ильич», Фед. Ильич Дан.
[4] Любимое утверждение Аксельрода, воображавшего себя прорицателем.
[5] Меньшевики развели большую демагогию по поводу того, что Ленин, высказавшись в принципе за право ЦК изменять, в случае надобности, состав того или иного местного комитета, якобы намерен «раскассировать человеков» в местных организациях.
[6] Насмешливое щедринское прозвище, данное Плехановым большевикам.
[7] Против издаваемой В. Д. Бонч-Бруевичем с разрешения II съезда газеты «Рассвет» редакция новой «Искры» подняла кампанию и требовала закрытия газеты.
[8] Меньшевики подняли огромный шум по поводу того, что такой секрет полишинеля, как имя 5-го члена Совета (Плеханова) было печатно разоблачено большевиками.